Fanfiction

      – Смолов! – Антон кричит на то ли задремавшего, то ли умершего Федю, и мужчина отмирает, растерянно моргает и быстро включается в ритм двусторонки, виновато глядя на младшего. У него совсем не получается сосредоточиться на игре, где-то в другой команде Леша победно улыбается над пятьдесят девятой попыткой Антона сделать голевой пас. – Слушай, ты уверен, что у тебя вообще всё хорошо?       Федя не знает, что можно сказать. Всё ли у него хорошо? Хорошо относительно чего? Относительно чемпионата и состоянию после него – полностью, относительно новой команды и коллективу в нём – вряд ли. У полузащитника во взгляде читается: «ну ты, братишка, долбоеб», и Федя думает, что они никогда не придут к полному взаимопониманию. Лучше сейчас сказать неправду, придумать что-нибудь на ходу, чем потом бояться смотреть в глаза.       – Я просто думаю о… – оправдывается, он оправдывается перед Миранчуком, хотя делать этого не должен, но чувствует себя чертовски виноватым, только совсем не за испорченный момент.       – Просто Федя снова всю ночь дрочил на фанфики, – хмыкает Тарасов, облокачиваясь на Антона. – Я бы на твоём месте забрал у него любой выход в интернет, потому что сначала он начинал с безобидных зарисовок о походе в магазин, а заканчивает на ошейниках. А ты же знаешь, что в фанфиках ошейник – не предел.       Смолов почти что рычит. Он прикрывает глаза, думая, что, наверное, он сейчас весь покрылся краской. Даже уши предательски горели. Ну да, он читает порнуху про него и Миранчуков. А ещё про Баринова и Тарасова. Про Миранчуков и Тарасова. Развлечение лучше любого Брэдбери с его гребанным нудным Вином из одуванчиков! Ворча себе под нос что-то насчёт таких же гребанных Таранчуков, Федя лениво поплелся переодеваться, ничуть не желая сталкиваться с пресловутым Лешей, потому что старший из похожих более проницательный, а Смолова своё новое увлечение тревожит.       Он ведь не гей, но и не гомофоб. Он ведь никогда влечения к своему полу не чувствовал, но и никогда не отвергал вариант попробовать. Он ведь не хотел трахнуть кого-нибудь из близнецов, но и не открывал фанфики с собой и Кокориным, с отвращением перелистывая до привычных, родных и любимых Смолончуков. Вот и кто он? Заблудшая душа? Почти что тридцатилетний дурак? И как со всей его образованностью можно было скатиться до углубленного прочтения гомоебли, написанной с явными ошибками школьницами?       Собчак определённо стоило спросить у него, не роняли ли его в детстве, потому что сейчас Федя сомневался во внезапном появлении мазохиских наклонностей. Где-то внутри это всегда было с ним. Как вообще называется синдром, когда ты никогда не задумывался о реальном занятии любовью с человеком, с которым ты представляешь (фантазируешь, Смолов?) это в голове. Синдром дауна?       В раздевалку Смолов входит первым, красный и запыхавшийся после сложной тренировки, но, на самом деле, он просто спешил сбежать первым. Зашел первым – вышел первым, а толкаться в душе с Антоном слишком опасно для психического состояния и неокрепшей психики. Гиля ломано интересуется, почему у Феди так бегают глаза и трясутся руки, чуть не роняя телефон на холодный кафель. Гиля правда выглядит взволнованным, хотя должен радоваться, что Смолов, будучи в противоположной команде, дал ему дополнительный расслабон, умудряясь попасть мячом в любую точку, кроме створа ворот.       Он благодарит вратаря за заботу, хмыкая, треплет по голове сидящего мужчину, потому что до стоящего Гили ему бы пришлось прыгать. Маринато удивительно озирается, словно проверяя, не видел ли ещё кто-нибудь порыв нежности закрытого с виду Смолова, но никто не видел, а сам Федя уже смывается в душевую. Ему жутко хочется смыть с себя позор после вмешательства Тарасова, но где-то глубоко внутри мужчина рад, что ему не пришлось говорить об этом самому. Нападающий все равно не смог бы придумать более убедительную причину, в которую Антон бы поверил.       Антон не дурак.       Это началось за три дня до осмотра, когда беседа в Вотсапе ожила, а беседа в ВКонтакте наполнилась голосовыми Миранчуков. Сначала Фёдор не понял, причем тут он, с каких пор они целуются, а в конце каждого голосового младший из похожих добавлял странное «Смолончуки». Читал Антон за автора резво, интонацией выделяя, когда начиналась его реплика. Читали по ролям они тоже хорошо, пока Леша увлеченно разыгрывал истерику от предательства брата. Где-то в шуме голосовой терялся стук тарелки, ведь по тексту тарелка правда летела на пол.       Тогда Федя проморгался. Между ними складывались нормальные отношения, и Федя оказался достаточно близко к полузащитникам, чтобы знать, что Леша расстался со своей невестой, а Антон за месяц отдыха полностью наигрался очередной дурочкой, считавшей себя особенной. Особенных Антон не любил, хотя Смолову по-человечески было жалко девчонку. Красивая, хоть дурная.       Антон не выглядел, как человек, расстроенный очередной неудачей, да и Леша радовался своей свободе. Отсюда пошёл вопрос: «Неужели им так скучно с друг другом?», но с друг другом им было достаточно весело, чтобы делиться своим весельем со всеми остальными, особенно с Димами, которые собирались посвятить эту жизнь Смолончукам.       Смолов напрягся, истерично вбивая в поиск в Инстаграме тэг, словно Инстаграм показал бы ему что-то другое, не гомоеблю. Да не может такого быть! Они ведь не давали повода. Или повод был? Федя проморгался от обилия публикацией, со стоном залезая под одеяло.       Где-то он всё же проебался.       Он молчал, искренне пытался не отправить Леше мат, скрывая настоящие эмоции за всратыми стикерами с енотом, вопросительно поднимающим хвост. Двусмысленно, но лучше, чем бесплатный стикер со злой собакой, грозящей кулаком. Миранчуки больше не вызывали его в беседу упоминанием, быстро теряя интерес к этой теме.       Миранчуки чересчур беспечные, и Федя знал, насколько им плевать, кто там о них думает хорошо, а кто об инцесте, но самому Смолову не было плевать, кого трахать в чужих фантазиях – братьев-близнецов или сестёр-близняшек.       Долго бегать от них вряд ли бы вышло. Вообще от Миранчуков бегать было глупо, но вот от темы хотелось увернуться, если бы не Антон, считавший их отношение к фанфикам равным его отношению к фанфикам, который приветствовал его фразой: «Привет, Смолончук!».       Федя глупо дернулся, пытаясь скрыть дрожь после вчерашнего фанфика, в котором Антон умер. Он занимался тем, что профессионально проебал последний день отпуска на достаточно большой фанфик, законченный на одной ноте. И Смолов, конечно, по-девчачьи позорно разревелся, потому что в конце они разошлись. А то, что они никогда и не планировали сходиться, нападающего не волновало.       В попытке отдалить от себя понятия реальной жизни и придуманной истории, Федя разочарованно шипел на неточности или в его биографии, или в его характере. От отправки автору в Публичную бету об его умственных способностях останавливало только то, что Смолов о такой функции ещё не знал.       – Подожди, – остановил его скомканный пересказ концовки Тарасов, желая уточнить важную деталь. Он нисколько не сомневался, что мужчина латентно заинтересуется темой фикбука, но теперь все его ожидания удвоились, а сам Дима хотел полностью насладиться моментом. – То есть, Антон в конце умер, а Леша, горюя по ушедшему похожему, отшил тебя?       – Да, Леша, – голос дрогнул. Смолов осмотрелся по салону, надеясь, что никто из братьев его не услышит. Они сидели совсем рядом, правда, близнецы занимались тем, что пинали друг друга и заполняли фотогалерею, отчаянно корча рожи и вытаскивая язык. Нападающий проморгался, когда понял, что Антон смотрит на него вместе с высунутым языком, поэтому поспешил отвернуться и убавить громкость, хотя ничуть не сомневался, что братья до мельчайших подробностей узнают про этот разговор. – Персонаж Леши решил, что я виноват в смерти персонажа Антона.       – Братиш, по-моему, ты загоняешься, – пожал плечами Дима.       – В Англии после таких слов мне бы дали травы, – съязвил Фёдор, откидываясь на спинку кресла. Дорого обставленный самолёт казался ему неуютным, сидеть стало вмиг неудобно, а разговор с Тарасовым утих сам по себе. Феде стало очень неловко. Он честно пытался взять себя в руки, полистать музыку, но пальцы на автомате тыкали на приложение для скачанных книг, где теперь были одни лишь фанфики, заменив собой Преступление и наказание и Вино из одуванчиков, до которых руки откровенно не доходили.       Проебался, запутавшись в том, чего хотел он и чего хотели девочки, пишущие это? Возможно, это минутная слабость. Федя вспомнил, насколько давно была последняя его пассия и чертыхнулся. Прошлый январь. Год назад. Ну да, это просто от недотраха. Дай ему Камасутру, – он обкончается.       Уверенный в своей правоте и в том, что он наконец разобрался в причине своих бедствий, Федя вышел из душевой последним. Смолов не хотел сталкиваться с близнецами, но и те не горели желанием сталкиваться с ним. Они, конечно, друзья, но все ещё не такие, как с Димой или с абстрактным Бариновым. Тем более, Антон наверняка обижается за все упущенные моменты, которые могли бы привести к выигрышу их команды. Соревновательный процесс у близнецов доходил до предела, когда дело касалось футбола. Антон хотел, чтобы его замечали также, как брата, поэтому выкладывался на все двести, буквально вынуждая Лешу немного нервничать.       Миранчуков в раздевалке было слишком много. Их всего двое, но Смолову казалось, что похожих как минимум десять. И все они не знали про личное пространство, намеренно избегая его самого. Федя разочарованно выдохнул, когда понял, что на него правда обижаются и вряд ли за фанфики.       Леша о чем-то увлеченно болтал с новеньким для мужчины Лешей, но тёзки явно знакомы не один год, как и Тарасов, который Миронова оберегал ото всех, приобнимая за плечи. Рядом с такой шпалой, как Тарасов, Миронов выглядел совсем ребёнком, пока Тугарев, молча стоящий с этой процессией, дышал тому куда-то в коленочки.       Антон уверенно добивался чего-то от Гарика, удивляя этим Смолова. Неужели Игорь Денисов, грозный капитан московского Локомотива, у которого в лексиконе мата больше, чем иностранных слов, может так улыбаться на попытки Миранчука побороться? Но Денисов закатил глаза и позвал Сабу, затянувшего их в объятия.       Саба – определённо лучшее, что есть в Локомотиве, поздновато дошло до Феди, лишь когда обняли и его самого.       Стоило бы принять тот факт, что он следил за Миранчуками. Провожал глазами, когда Леша искал потерявшийся носок, в котором оказался младший; щурился, когда Чарли выговаривал им за беспечность, пытаясь выслушать всё до малейших деталей; в итоге, не моргая, смотрел им в спину, ведь раздевалку они покинули все же раньше него.       Он не следил за ними. Их просто слишком много. Просто активные дети, они постоянно мельтешат у него перед глазами, не могут сидеть на одном месте и мешаются. Господи, да если бы не Юрий Палыч, то Миранчуки бы провели прямой эфир прямо в полотенце, и Федя задумался, как на таких вообще можно запасть. Что в Леше, помимо крупного счета в банке, смогла найти Соня, чего теперь не может найти Смолов?       Он же не запал, правда?       Сёмин напоминал ему строгого физрука, из его старой школы, но тот был противным, а Палыч относился ко всем по-отечески строго. Смолов мог бы назвать это любовью. Даже его, такого кривоногого и угробившего весь результат, Палыч любил, жалел и принимал к себе. Он ругался, ворчал, один раз чуть не кинул в Федю бутылкой, только за руку отводил к медикам, когда Федя противился помощи после небольшого вывиха, а потом ещё в старт поставил, зная, как Смолову важно играть.       Юрий Палыч нечасто заходил к ним в раздевалку после тренировки. Ему больше нравилось закрываться у себя и бесконечно размышлять, перекручивать в голове моменты, конечно же, будто в школе, в каждом косяке находить и снижать балл так, чтобы потом все вышло в пользу ученика.       В этот раз тренер привлек внимания, положил шумному Антону ладонь на макушку, призывая к спокойствию, и Антон замолчал, пихая брата в бок, чтобы тот поднял глаза с экрана телефона на их любимейшего Палыча.       Смолов знал, к чему идёт суть скомканного монолога. До первого матча оставалось всё меньше времени, всего лишь три дня. Им с порога везло, ведь первый матч – сразу Зенит, якобы будущий чемпион страны против действующего. Федя знал, что к середине сезона Зенит конкретно сдает, прямо как сейчас сдавал обороты, так и не набрав вышку, он сам.       – Надеюсь, вы меня услышали, – хмыкнул Палыч, потрепав напоследок новенького Лешу по голове. У Сёмина с недавнего времени появилось желание защищать всех новеньких, а те, в свою очередь, не хотели подводить человека, который чересчур ставил на них, и тот же Рома Тугарева из кожи лез, молча перевыполняя план, данный Палычем. – Ещё Крыховяку переведите, что у меня уже сил смотреть на его вот это…       – Фейс? – подсказал Денисов, шутливо похлопав сидящего с ним рядом Гжегожа по плечу. Гжегож сощурился, понимая, что речь идёт про него и про его лицо, к которому Крыховяк относился также внимательно, как ко всей своей коллекции костюмов.       – Срочно нужно что-то делать с меткостью, иначе в свой лягушатник он вернётся позориться, – покачал головой тренер. – И на лицо я его тоже скоро смотреть не смогу.       – Я передам, что глаза подводить больше не стоит, – со всей серьезностью пообещал Гарик на правах капитана, начиная смеяться только когда Палыч махнул на него рукой и оставил их одних. Все честно старались держаться, но дверь захлопнулась, и раздевалка погрузилась в сплошное веселье. Идову смеялся Сабе в плечо, представляя реакцию Крыхи на «глаза подводить больше не стоит».       Федя тоже смеялся, но вскоре почувствовал себя лишним. Крыховяк, зная, что все продолжают говорить о нем, увлечённо доказывал Гарику, чем отличается смоки-айс от вечернего макияжа, хотя разницы не улавливал никто, кроме самого Гжегожа. Смолов покачал головой. Даже Крыховяк, только недавно приехавший в Россию, освоился тут, как будто родной, а Федя снова много думал.       Мужчине хотелось отключить мозг, он правда иногда загонялся буквально на пустом месте, но хватило только на доползти до номера, где Тарасов уже собирался в холл. Он ничего не говорил, хотя явно хотел, за что Смолов его уважал. Тарасов много знал, иногда вел себя по-сучьи, но словами не разбрасывался и стал для него хорошим соседом, не залезая в чужую голову, когда его об этом не просят, если дело, конечно, не касается двух похожих, которые ему стали за шесть лет родными.       – Ладно, – сдался Фёдор, поворачиваясь к полузащитнику, чей взгляд упёрся в него ещё минуты две назад. Молчаливые переглядки его угнетали. – О чем ты хотел поговорить?       – Не хочешь сходить с нами? – аккуратно предложил Тарасов. Возможно, Диме казалось, что так можно исправить возникшее напряжение между ними, но Феде казалось, что так он испортит все ещё больше. Миранчуки непредсказуемы, а он сам – тем более, поэтому Федя лишь отрицательно покачал головой, не соглашаясь на очередную авантюру. Не сегодня. Дима не стал с ним спорить: – Ладно, хорошо, но Антон не настолько плох, чтобы он до сих пор бесоебился из-за игры. И уж точно он уловил шутку насчёт ваших забав.       Дима, наверное, и не лукавил, а считал так искренне. Просто шутка. Смог бы Федя рассказать ему, что Тарасов, в отличие от своей игры в футбол, попал в девятку?       Дима продолжил собираться, изредка ругаясь тихо на глупые вещи, имеющие свойство разбрасываться по разным углам. Смолов слушал это с прикрытыми глазами. Федя был слишком думающим человеком. Сравнить его постоянные самокопания можно было только с памятью телефона: чем больше Смолов набирал в свою голову, тем быстрее снижалась его производительность. Сейчас в нем занято, наверное, шестьдесят три гигабайта из шестидесяти четырёх, а открыто в недавних приложениях около шестнадцати, начиная с приложения “попытка заснуть” и заканчивая “не сорваться помогать Диме с галстуком”.       Уведомление, разрезав тишину в опустевшем номере, заставило Федю вздрогнуть.       Погружаясь в новую главу любимого фанфика, Смолов подумал, что завтра он с этим закончит и больше не даст повода беспокоиться о себе. Тридцатая глава, в ней явно станет понятно, с кем он останется в итоге, а дальше уже неинтересно.       Леша или Антон?       Антон или Леша?       Федя нахмурился, потому что вопросов стало только больше. Причём тут Баринов, да о чем ещё может знать Джикия?!       Смолов застонал в подушку, приготовившись к осознанию, что это никогда не закончится. Он попробовал перечитать концовку, но смог только прийти к выводу, что Антон из прошлой главы воспользовался его состоянием, а в этой сбежал, боясь реакции близнеца на свою маленькую слабость.       Новую главу обещали сразу после игры с Зенитом. Федя обещал, что обязательно забьет Лунёву по самое очко, лишь бы главы выходили чаще, лишь бы его маленькая привязанность к этому мирку закончилась раньше, чем он начнёт сходить с ума.

« Антон улыбался, с грустью глядя на парня перед ним. Бара сильно поменялся с того момента, как они виделись в последний раз. И уж точно в этот раз не полезет его целовать. Мысли о поцелуе с Барой заставили его покраснеть. Дима целовался классно, учился явно не на помидорах, но это был его первый опыт. Для них обоих это был первый опыт с парнями, и Баринов не знал, куда сунуть язык, а Антона настолько развезло от выпитого, что он даже не прикрыл глаза, плавясь под неловкими касаниями, где приятно. – И что же ты…? – договорить Антон не смог, взглядом зацепившись за кольцо на пальце. – Господи, Бара, да ты же женат! – Вообще-то замужем, – ехидно протянул Джикия, явно зная больше, о чем говорит. Его явно умиляла вся эта ситуация с воссоединением старых друзей. Если бы Джи был хоть на самую капельку более ублюдочным, чем сейчас, то обязательно бы напомнил Антону, кого он трахнул вчера, уехав из собственной квартиры подальше. Но Джикия молчал, молчал и смотрел на то, как разрывается телефон младшего из них от звонков Смолова. И Антон, конечно, заранее проиграл. »