Хищева невеста

Ночь прошла — утро наступило. Пообвыкла за день этот девка в лесу, шалашик себе небольшой около пещерки Чудищной построила — не дело, чтобы чужак в дом заходил, даже если дом тот в земле вырыт. Мало ли кто в облике знакомом да приятном появился, пусть сперва ноченьку у порога проведет, покажет, что не со злом войти в дом хочет. Передохнул Зверь ее чудовищный в пещере своей, утром раненько проснулся и как примется тренироваться! У Пёси от красоты такой аж дух захватило! Не прыгает он — летает, парит, как ястреб златокрылый, не бьёт — когтями рвет, что зверь безмолвный. Закончил Чудище лапы да тело разминать, увидел Пёсю, что к реке с рассветом ходила, и фыркает, как жеребец гнедой. — Красиво очень! — Бормочет Пёся виновато, глаза пряча — не дело подсматривать, чем супруг твой занят. Снова Зверь фыркнул, рыбу для него отловленную и с поклоном протянутую взял, заглатывает и снова как примется морду языком чистить. Пёся смотрит на язык этот, ловко между зубов скользящий и думает — интересно, гадко ли Чудище жуткое в клыки его страшные поцеловать? Облизнулся Чудище и голову на бок наклоняет, пристально супружницу свою рассматривая. Ежится Пёся — зябко ей. Ночь холодная была, а утро и еще похолоднее выдалось. Рубаха Пёсина без подола осталась, да и утром, пока рыбину тащила — умудрилась в воду шлепнуться, одежа мокрая тело холодит. Коснулось чего-то на диковинной вещице на запястье Чудище, делает к ней шаг, да как подхватит супружницу на руки, к сердцу прижмет. Пискнула Пёся испуганно, решив, что долг супружеский Зверь решил потребовать. Нет, стоит спокойно, дышит размеренно — грудь еле-еле под ладонью ходит — жвалами страшными слегка пощелкивает, жену к себе прижимает. А от тела его жар такой пышет, что с печкой раскаленной не сравнить. Сообразила Пёся, что греет ее супруг любимый, сама к нему прильнула, руками за шею обвила благодарно. Косички черные по запястьям скользнули, холодом от них веет. Заурчал Зверь, глаза прижмурив, похотливо жену к себе прижимая и поглаживать по спине и ногам длинным начиная. Испугалась Пёся, но виду, что боится, не подает, отвечает, смущаясь: — Первым ты будешь, Чудушко мое… Наклонил голову Зверь, фыркнул — и перестал лапами водить, приобнял девку, греться позволяет, но больше по бокам Пёсиным не гладит. То ли испугался, то ли смутился — не понять по морде страшной. А Пёсю и смех разбирает, и обида. Неужто даже для Зверя Лесного страшная она? Согрелась Пёся — одежа высохла, знобить перестало. С рук спустил ее Чудище страшное, шипит о чем-то. Понять не может Пёся, слезы на глаза наворачиваются — просит ее муж, а она и понять не может, что нужно ему. — Не понимаю я язык твой, Чудушко! — Бормочет девка. Фыркнул неожиданно Зверь, супружницу свою в спину подталкивает к пещере. — Никуда я не уйду, родной мой… Наклонился немного Зверь, поклон обозначив. Мол, молодец, жена, сообразила! Маску свою чудную надевает. Желтым глаза блеснули, растворилось Чудище, одни лишь блики, как на реке в день солнечный остались. Развернулся Зверь и только и слышала Пёся, как муж ее страшный на дерево запрыгнул — да и пропал. По делам своим чудищным ушел. Вздохнула Пёся и полянкой перед пещерой занялась. Веток собрала, мху нащипала. Вчера недосуг было, но сегодня надо костерчик устроить. Ленту узкую на ветку навязала, как тетиву на лук, присела — и начала быстро-быстро веточку в мох сухой вставленную вертеть. Скоро лизнул огонек рыжий пищу ему предложенную аккуратно, пробуя, чем угостить его пытаются. Распробовал — да как набросится на мох и палочки ему предложенные. Разгорелся костерчик с пещерой рядом — на душе повеселело. Знает Пёся, где у кого из деревенских силки поставлены — у Тишки рядышком как раз три стоят. — Прости, Тишечка, но мне оно нужнее будет! — Бормочет Пёся, зайца пойманного из петли вынимая. Один всего зверек попался — не повезло Пёське. Пока к пещере Чудищной возвращалась, ягод еще в подол насобирала. Ягодами этими сама перекусила — вчера ни росинки маковой во рту не было — а зайца для Чудища оставила. Голодный муж вернется, а жена должна уж ужин приготовить. Тяжко Пёсе без ничего жить — только за ножом потянулась тушку заячью разделать — вспоминает, что ни ножа у нее, ни котелка, соли — и той нетути. Трав только пряных набрать удалось. В заботах день проходит — шкуры волчьи, что Чудище домой притащило, Пёська в речку окунула, шерсть промыла, на ветках развесила, чтоб высохли на солнце, веткой острой кое-как от плоти оставшейся звериной почистила. Головы звериные даже трогать не рискнула — Зверя это, нельзя жене в вещи мужнины лезть. Солнышко уж к горизонту клонится, тревожится Пёся — вдруг Чудище ее с охотниками столкнулось, вдруг зверям на зубы попало? Напрасны тревоги Пёськины оказались — спрыгнуло с дерева тяжело Чудище, шатается, как пьяное. Бросилась к нему Пёсенька… А Чудище ее вдруг как под мышки подхватит! Покружил он девку, на ноги поставил — доволен, видать, без меры. Сбросил со спины связку какую-то, а потом жене показывает, шипит да жвалами щелкает. Взглянула Пёся — и крик едва сдержала. Девять черепов, словно яблоки на нитку нанизанные, Зверь супружнице своей кажет. Но справилась со страхом своим девка, присмотрелась — ни одного знакомого. Сердечко снова защемило сладко — какой же муж у нее хороший! Коли взял жертву — так больше на деревню не нападает! — Воин ты великий! Никогда такого храброго и сильного я не видела! — Ласково говорит ему Пёся. Плечи Чудище расправило, грудь — колесом, рассказывает ей что-то, захлебываясь. С другого плеча свалил тушу оленью небольшую, супруге своей предлагает. Не растерялась Пёся: — Ножа-то у меня нет, а рвать когтями не умею я! Нахмурился Зверь, замолчал, смотрит подозрительно. Смутилась Пёся. И вдруг… Вытаскивает из ножен на поясе нож большущий Чудище и супружнице своей протягивает. Потрошить-то зверей не сложно — давно навострилась Пёська и свиней колоть, и овец резать — норовили люди всю работу гадкую и грязную на дочь седьмую свалить. Потроха девка вычистила, с ребер лучший кусок филейный срезает. Костерчик, камнями укрытый, слегка распалить, поджарить с барбариса ягодами — и мужу предложить! Тот от черепа чужого оторвался, смотрит на мясо удивленно. Однако взял, в глотку закинул, жвалами себе помогая. Прижмурился, вылизывается, как котик, сметаны умыкнувший, на жену с восторгом смотрит. Снова поклон Пёськин передразнивает. — Не сложно приготовить! — Смущенно улыбается Пёся. — Кушай на здоровье! Еще раз мурлыкнул благодарно, нож свой забрал, опять череп чистить взялся. Закатывается Солнце, в сон Пёсю, оленины наевшуюся, ягодами и хлеба свадебного последним куском закусившую, клонит. А Зверь словно и не утомился — чистит и чистит черепа. Наконец, когда Луна уж светом своим лес посеребрила, закончил — волчьи черепа да человечьи, в пещеру забирается. Встала Пёся у порога, мнется. Можно ли войти? Увидел ее колебания Зверь, фыркнул, лапой махнул, приглашая. Вошла к нему Пёся. Лежанка в углу шкурами укрытая — и черепа! Завалился Зверь на лежанку, на живот лег. Рядом Пёся аккуратно присаживается. День да ночь прошли — а спина у Чудища зажила вся, только шрамы тонкие да легкие остались. Дивится этому жена чудищная, спину звереву легко поглаживая, полосочки светлые осматривая. — Ох и живучий ты, Чудушко мое! Ворчит Чудище одобрительно, позволяя рукам девичьим спину свою гладить. Потом на бок ложится и к себе под живот девку укладывает. Проворчал что-то, и глаза диковинные закрыл. Да и Пёся почти мгновенно в сон провалилась.