От альфы до омеги

      Подъём на очередной заснеженный холм не принёс ничего, кроме разочарования. Раскинувшаяся вокруг ледяная равнина, ослепительно сверкавшая в лучах закатного солнца, напоминала жидкое золото с вкраплениями крови. Кровавые пятна неторопливо расползались, скрывая позолоту, и чем дальше, тем больше долина внизу приобретала зловещий вид залитого кровью поля боя. Но стоящему на вершине эльфу ало-золотая панорама была безразлична — он напряжённо всматривался вдаль, надеясь разглядеть там хоть намёк на поселение. На холодном ветру глаза слезились, а ресницы склеивались от инея, но он упрямо озирался по сторонам, пока не стало понятно, что надежды выбраться к теплу снова не оправдались.       В лицо ударил очередной порыв, и Тармил Золотой Клинок глухо закашлялся, стараясь вдыхать как можно меньше морозного воздуха, царапавшего горло изнутри. Нижняя часть лица была плотно замотана шарфом, однако и он не спасал от стужи Нордскола. Щёки и губы, казалось, онемели, а кончик носа угрожал покрыться коркой льда. Развернувшись, эльф тяжело побрёл вниз, еле переставляя ноги и спотыкаясь. Наступление ночи несло с собой неизбежное похолодание, и он сжался под плащом, безотчётно стараясь сохранить внутри предательски быстро исчезающее тепло. Ситуация была плачевной. Пять дней назад они с братом еле отбились от огромной стаи напавших из засады мурлоков, которые с дикими воплями гнались за ними, воинственно размахивая копьями, пока Тармил не швырнул им сумку с основной частью своих припасов. После этого проклятые головастики отвязались, а они, переведя дух, поняли, что оказались в совершенно незнакомой местности практически без пищи и воды. Попытка найти собственные следы, чтобы вернуться по ним обратно, оказалась провальной — мурлоки затоптали всё. Так началось их путешествие по тундре. Пять дней как целая тысяча лет.       Спустившись к подножию холма, Тармил поправил съехавшие ножны и заглянул в походный рюкзак. Несколько полосок вяленого мяса, завёрнутое в бумагу огниво, полбутылки красного вина. Как ни растягивай, а если завтра им не удастся разжиться едой или выйти к разумной жизни, следующей ночи они не переживут. Сердце заколотилось, и стало неожиданно тяжело дышать. Втянув ноздрями холод и с усилием выдохнув, эльф постарался подавить приступ паники. У него нет права сдаваться. Джейдара обещала, что если он не вернётся в Кель’Талас и не женится на ней, она достанет его даже на том свете.       Воспоминания о бойкой красавице слегка взбодрили юношу, и он направился в лес. Если в первую ночь разводить костёр они побаивались из опасения привлечь к нему что-нибудь пострашнее мурлоков, то каждую следующую угроза замёрзнуть во льдах без источника тепла оказывалась куда более веским аргументом. Тем более, живой огонь послужит надёжным маячком для Верлемара, который несколько часов назад на лесном перекрёстке ушёл в противоположную сторону, предположив, что им лучше на время разделиться — так шансы найти убежище больше. Тармил пытался спорить с ним, но брат всегда умел найти нужные аргументы.       Добравшись до опушки, где ветер уже практически не чувствовался, эльф с трудом расчистил небольшой квадрат земли, после чего отправился собирать хворост, спеша закончить приготовления до окончательного наступления темноты. Вскоре на поляне весело затрещал небольшой костерок. Тармил устало устроился рядом, постоянно поглядывая в том направлении, откуда должен был прийти Верлемар. Отсутствие брата беспокоило его, но здравый смысл пересиливал тревогу — отправляться на поиски в ледяной ночи было бы безрассудством. Оставалось смириться и ждать до утра.       Клонило в сон. Рассеянно протянув руку за очередной веткой для поддержания костра, Тармил заметил, что на его рукаве играют зелёные отблески. Вскинув голову, он восхищённо ахнул.       Небо пылало. В нём величественно плыла стена зелёно-голубого пламени, перемежаемого фиолетовыми всполохами. Свет лился рекой, затмевая сиянием звёзды и луну и окрашивая мир вокруг в фантастические цвета. Плавно сменялись всевозможные оттенки изумрудного и сапфирового. Пламя закручивалось в спирали, раскрывалось широкими лентами, слабело и разгоралось вновь с удвоенной силой. А из-за горизонта поднимались всё новые цветные потоки, и вот уже различить переходы между ними становилось невозможно…       Тармил, еле дыша, смотрел и смотрел на небесное представление, наслаждаясь его великолепием. Забытая ветка выпала из его руки рядом с костром, но он даже не взглянул на неё. Страх и холод отступили, неспособные бороться со спокойной торжественностью нордскольского сияния.       Костёр тихо зашипел, испуская густой дым. Однако сейчас внимание Тармила принадлежало небу, и только ему. Цветной пожар и не думал утихать, словно небесная гладь стала холстом для одухотворённого художника, который на протяжении многих часов рисовал на ней одну картину за другой, ни разу не повторяясь…       …Периодически вздрагивая от восторга и удивления, Тармил наблюдал, как сияющая стена окружает его со всех сторон. Небесный свет опускался на него тёплым потоком, окутывая и баюкая. Нежная зелень и мягкий фиолет стали языками настоящего огня — золотого с оранжевым. Вот раскинулись огромные крылья, и Тармила окатило жаром. За спиной парил грациозный феникс, королевская птица. Радостно рассмеявшись, Тармил сбросил плащ и перчатки, размотал шарф и протянул руки навстречу нежданному гостю в тёмном нордскольском лесу. Феникс ласково обхватил эльфа, согревая своим телом…       Первые лучи холодного солнца на восходе разогнали предрассветные сумерки. Темнота нехотя отступила, выпуская из своих объятий окоченевшего эльфа с бледным лицом, на котором застыла счастливая детская улыбка.