Стокгольмский синдром

В этой грязной маленькой комнатушке только сходить с ума или сводить счеты, но никак не жить. Маринетт лежит на потрепанном засаленном матрасе, смотрит в черноту потолка и мысленно пытается считать секунды. Тысяча один, тысяча два, тысяча три. Неизвестно, сколько сейчас времени, что происходит снаружи и когда ее мучитель снова придет. Как давно она здесь? Неделю, месяц, год? Если отсчитывать от количества сна, то должно пройти дней двадцать, но это не точно. В комнате без окон нет солнечного света, часов или какой-либо техники. Ничто не может подсказать, что происходит во внешнем мире. В этот раз он позволил ей остаться почти без оков — только цепь оплетает левую лодыжку, позволяя дойти до стула или старого подобия унитаза. Где-то в углу, между кирпичной кладкой, надрывно пищит застрявшая мышь или крыса. Тонкий серый хвостик дрожит, пока несчастное животное не осознает своей приближающейся гибели. Маринетт вздыхает, закрывает глаза. Грязные темные волосы прилипают ко лбу, голова чешется под слоями кожного жира. Он даже не удосужился ее подстричь, чтобы было не так мерзко здесь находиться. Сначала Адриан не позволял ей даже сидеть. Держал часами привязанной к стулу, смотрел, как она хнычет от боли, умоляя ослабить ремни. Смотрел, как мокрые вещи прилипают к коже, а затем она покрывается воспалениями. Неприятные запахи человеческих выделений надоели Адриану — он начал приносить ведра с теплой водой, чтобы девушка могла кое-как приводить себя в порядок. Этого не хватало, но было лучше, чем ничего. Иногда ему нравилось не давать ей спать — он надеялся, что так сможет выбить из нее необходимую информацию. Но проклятая Дюпен-Чен твердила мантрой «Не знаю», «Нет», «Не могу». Адриан чертыхался, бросал в нее свежими журналами, и каждый раз спрашивал: «Где Леди Баг? Я выпущу тебя сразу, как ответишь». Какое-то время назад главная героиня Парижа исчезла. Последний, кто находился неподалеку от нее — Маринетт Дюпен-Чен. Адриан знал это. Чувствовал всем нутром, и оттого в один день заманил девушку к себе. Она оказалась слишком доверчивой — подумала, будто бы они действительно будут заниматься китайским. Он угостил ее чаем — и после этого доверчивая дурочка очнулась уже в подвальном помещении, ставшим ей новым домом. Адриан требовал ответа — куда делась Леди, но Маринетт не могла ответить ему хоть что-то вразумительное. Он пытался спросить открыто, мучил ее разными способами, но все равно не получал ответа. Каждый раз Адриан уходил, громко хлопая тяжелой деревянной дверью. Каждый раз его шаги били болью по ушам, после привычного подобия тишины. Он злился, сходил с ума и снова злился. Маринетт не собиралась раскрывать секрет. Она знала, что могла бы выбраться, если бы у нее были сережки. Если бы она смогла убедить Адриана в чем-либо. Но он никогда ее не слушал, и девушка постепенно смирилась с тем, что должна ждать. Маринетт боялась Адриана. Каждый раз, как она просыпалась, ей казалось, будто все происходящее — просто дурной сон, кошмар, на самом деле всего этого нет, а Адриан — плод ее больного воображения. Мари было легче поверить в то, что она сошла с ума и ей все кажется, чем в то, что Адриан Агрест — чудовище. К ее счастью, стоило ей исчезнуть, Бражник тоже затих — не встретив Леди Баг, он временно прекратил все попытки акуманизаций. Он тоже ждал ее возвращения, но не мог найти способов поймать упорхнувшую божью коровку. Габриэль Агрест пытался с помощью Натали найти хоть какую-то информацию, но даже он не знал о тайной комнате в крыле сына. Как и тот не знал о его тайне. Сначала Маринетт думала, что умрет в этом подвале. Суставы постоянно ныли и болели, кожа покрывалась корками, покраснениями и гнойниками. Насморк то и дело возвращался, а лечить ее Адриан не любил. Оставлял на подносе лекарства, закрывал снаружи и уходил. Дай бог, чтобы бросал салфетки или бумажные полотенца — заботой похититель не отличался. Есть ли дальше выход, откуда он приходит и где она находится, Мари не знала. Она пыталась просчитать все это, но раз за разом у нее ничего не выходило, она расстраивалась и засыпала в слезах. О том, кто ее похитил, никто не знал. Никто не подумал на Адриана Агреста — он был слишком хорошим малым, чтобы красть девушку. Когда мадам Бюстье объявила о пропаже одноклассницы, парень изобразил такое удивление, что Хлоя побежала в медпункт за лекарствами для любимого Адрикенса. Он тяжело дышал, хватался за сердце и хрипел — мол, как же так могло случиться, это так отвратительно! Какой кошмар, как это возможно?! И держал правую ладонь в кармане джинс, сжимая ключи от подвала. Даже то, что Маринетт садилась в его машину, не смогло привести полицейских или кого-то еще. Записи камер каким-то чудом растворились, и последнее место, где наблюдали Дюпен-Чен — у входа в школу. Париж был слишком оживленным городом, чтобы в толпе заметить, в какую сторону ушла школьница. В округе не было столько камер, чтобы разобрать ее маршрут. И это только сыграло на руку Адриану. Маринетт тысячу раз прокляла свою рассеянность — она только один раз убрала сережки в коробочку и оставила ее дома. Тикки не могла ее найти, как бы ни хотела. Мастер Фу тоже не обладал такими способностями — он лишь выжидал, когда его подопечная появится сама. Но синие следы на лодыжке говорили, что это произойдет не скоро. В этот раз Адриан пришел с целым пакетом вещей. Поставил на пол старенький фонарь, чтобы дополнительно осветить комнатушку — лампочки, свисающей на черном проводе, явно не хватало. — Сегодня у меня для тебя подарки, — улыбнулся Агрест-младший. Маринетт фыркнула, отползая в угол матраса. Она старалась не смотреть на Адриана, лишь бы не убеждаться в том, что это он. Обтянутые узкими джинсами колени появились прямо перед ее лицом. А затем — уже сам Адриан, в этот раз одетый слишком просто — черная футболка, белые кроссовки и белая кепка. — Смотри, что я тебе принес. Может, ты будешь посговорчивее. Он начал медленно доставать из тонкого белого пакета разные предметы. Явно закупался в дешевом супермаркете в каком-то спальном районе — логотип известной сети эконом-класса. Первой на матрасе оказалась большая синяя упаковка влажных салфеток, следом — новая розовая пижама в упаковке (размером больше, чем нужно Маринетт), три коробки крекеров с разными вкусами, большой яблочный сок, несколько бутылок воды, маленький электрический фонарик в небьющемся корпусе. Как всегда — ничего острого, чтобы дай бог не попыталась выбраться или навредить себе. Даже добавил большую упаковку прокладок, явно не без пренебрежения — вспомнил, что пятен крови еще не было, а Маринетт — не маленькая девочка. Девушка вздыхает, глядя на это все. Старается не поднимать взгляда, лишь бы не сталкиваться с этой ледяной жестокостью в глазах Адриана. Он красив, безусловно красив — иначе бы не был настолько востребованной моделью. Его золотистые от природы волосы, смазливое личико и тонкие черты, переданные от матери, делают его чуть ли не ангелом во плоти. Но в груди у него мертвый груз, там, где у обычных людей сердце. Маринетт боится его. Маринетт ненавидит его. Маринетт просто хочет домой. — Тебе нравится? — заботливо интересуется Адриан, глядя на дрожащую девушку. — Завтра я принесу воды, сможешь помыться и переодеться в чистое. Если будешь хорошей девочкой, я даже отведу тебя в ванную, — продолжает он. Маринетт молчит, все еще сжимаясь. Обнимает свои острые коленки, прикрытые уже давно перепачканными розовыми бриджами. — Эй, если ты не будешь со мной общаться, ты никогда отсюда не выберешься, — касается кончиками пальцев щеки Мари, улыбается, как на всех плакатах. Кажется, будто он снова милый и добрый одноклассник, сидящий впереди. Но образ тут же разбивается на кусочки. — Куда делся Кот? — шепчет девушка, впервые спрашивая о чем-то. — Почему он меня не спасет? Адриан вздыхает, сочувственно хлопает Маринетт по плечу. — Милая, таких, как ты, никто никогда не спасает. Кот обезумел от горя и перестал появляться на публике. Я не слышал о нем ничего, — откровенно лжет Адриан, даже не пытаясь придумать что-то оригинальное. «Я бы не стал тебя спасать… Но вдруг перед Котом ты будешь более откровенна?» — проносится в его голове, и парень сразу же меняет выражение лица на более доброжелательное. — Жаль, — вздыхает Мари. — Он всегда мне казался очень надежным. — Знаешь, я могу в качестве подарка попробовать его найти и привести. Но с условием, что не выпустит тебя и не спасет. И ты не попробуешь передать через него что-либо. Идет? Маринетт вздыхает, сгребает поближе к себе салфетки и прочие «подарки» Адриана. — Думаю, это согласие, — усмехается парень. — Так и быть, разрешу ему принести тебе новый матрас. Рядом с этим уже невозможно находиться. Адриан поднимается, медленно идет к двери. Маринетт не смотрит ему вслед, не прощается. Она вообще старается поменьше говорить, когда он близко. А в его отсутствие хочется рыдать и кричать, осознавая, что неизвестно, когда она увидит солнечный свет, друзей и родителей. Как же там мама? Как папа? Наверняка сходят с ума от горя, делают все, что могут. Наверняка ее ищут — ее не могли забыть. Может, Тикки уже нашла мастера Фу и рассказывает ему о пропаже хозяйки? Но она же может притворяться игрушкой при посторонних… Только если коробку с сережками кто-то открыл… Между кирпичной кладкой в углу снова раздался жалобный писк, а затем — удар и тишина. Кусочек стены откололся. Несчастный грызун, так упорно пытающийся выбраться, умер. Маринетт отворачивается к другой стене и вздыхает. Первая, вторая, третья секунда. Четвертая, пятая, шестая.