Стокгольмский синдром

Адриан ненавидит все, что видит — свою комнату, свой дом, свой талисман. Но больше всего — себя. Он планировал, как медленно вернет себе доверие Маринетт, и так глупо прокололся! Он обдумывал каждый шаг, но эмоции взяли верх! Как глупо! Теперь Мари точно не станет относиться к нему по-прежнему, да и вряд ли дуэт «Леди Баг и Кот Нуар» будет дальше спасать Париж от акум. Может, стоит все-таки поискать мастера Фу и вернуть талисман? Леди как-то упоминала, что есть некий хранитель — а дальше стоило просто заглянуть в ее телефон, чтобы узнать имя… Бред! Все бред! Адриан хочет снять с себя хотя бы одну ношу, чтобы стало легче. Как он может дальше кого-то выручать, если сломал все, что было для него дорого? Как он вообще может что-либо делать, зная, какую вину на себя взял?! У него были раньше шансы сблизиться с Леди, но он раз за разом их упускал, не видя дальше собственного носа. Каждый раз когда тихая одноклассница была рядом — он мог присмотреться, быть внимательнее, быть теплее… Адриан же думал, что Маринетт — просто одна из фанаток, не более того… Почему он не хотел замечать очевидное?! Плагг что-то проворчал в углу, а затем подлетел к хозяину. — Я говорил, что так и будет. Не стоило врать. — О боже, какая неожиданность! Я бы без тебя не догадался, да?! — фыркнул Адриан, стараясь сдержаться от более грубых слов. Хотелось ударить квами, разломать все, что есть в комнате, но это не могло что-либо изменить или спасти. — Попробуй поговорить с ней. Хуже не будет, — пискнул надоедливый Плагг, летая прямо перед носом хозяина талисмана. — И как ты себе это представляешь?! — Адриан развел руками. — Привет, Леди, я тут случайно тебя похитил, думая, что ты похитила себя, издевался над тобой, а потом пытался обмануть, чтобы ты полюбила меня наконец?! Давай теперь любить друг друга до конца жизни, уйдем в закат и заведем двадцать хомячков и соточку детей! — Ты безнадежен, — вздохнул Плагг. — Да пошел ты, — процедил Адриан, дрожа. — Слушай… Ты — ее первая любовь. Эти чувства всегда самые сильные. Если в ней что-то к тебе осталось — она простит. Откройся ей наконец! И покорми меня, жмот. — Однажды ты и меня сожрешь, — пробурчал юноша, открывая тумбочку с запасами камамбера. До утра оставалось совсем немного — с тех пор как Кот убежал прошло несколько часов. Нуар несколько раз оглядывался — не станет ли Леди его преследовать по холодным парижским крышам, но маленькая красная точка была неподвижна. С одной стороны — это облегчало ситуацию, потому что разговаривать Адриан был еще не готов. С другой стороны — это пугало. Леди могла теперь от него отказаться раз и навсегда, и он бы ничего не смог изменить. Уже не смог. Единственное, что оставалось Адриану — поспать хотя бы час, потом принять душ и ехать в академию, до последнего надеясь, что Маринетт не придет или скажет что-то хорошее. Что-то, что могло бы обнадежить или все исправить. Потому что Адриан точно ничего не мог. *** Сладковатый запах медленно разносится по пекарне, проскальзывая в каждую приоткрытую дверь. Он нерешительно останавливается у верхнего этажа, ближе к мансарде, почти исчезает — но все-таки успевает передать свою мимолетную прелесть. Солнечные лучи бьются о стекла, требуя открыть окна и немедленно их впустить, вдохнуть теплый весенний воздух, вспомнить, что совсем скоро яблони и миндаль расцветут белыми и розовыми кружевами, а затем опадут, чтобы позднее превратиться в спелые плоды и отдать свой вкус для свежих сладостей и пирогов. Маринетт просыпается непривычно рано — в это время отец начинает готовить первые булочки для витрины. Тикки еще мирно посапывает в своем углу, не замечая движений хозяйки. Утро заставляет подняться, дойти до ванной и посмотреть на себя в маленькое настенное зеркало перед тем, как умыться. На самом деле он был всегда рядом, но не мог об этом рассказать. На самом деле он любил ее, но, как и она, не открывал своих чувств, потому что не знал, кому же их открыть. Разве можно винить его за это? Маринетт прежде никогда не была так спокойна. Между ними не осталось никаких тайн — вот они, обнаженные и откровенные, неумелые в своих чувствах, как слепые котята, которые еще не научились быстро передвигаться самостоятельно. Теперь все будет по-другому — теперь они могут не бояться говорить друг другу что-либо, потому что не осталось того, что им бы помешало. Все тайны вскрыты, все недомолвки остались в прошлом. У них есть право начать с чистого листа, раз весь альбом испорчен. Маринетт чистит зубы, даже не испачкав пастой лицо или домашнюю футболку. Зевает, медленно снимает бриджи, белье и верх — оставляет возле ванной, прежде чем включить воду и погрузиться под горячие струи. Она не готова простить Адриана — она уже все ему простила. Они оба допустили слишком много ошибок, охраняя свои секреты друг от друга, хотя во всем мире нуждались в этом больше всего. Если бы они могли открыться, снять талисманы и показать трансформацию, ничего бы не случилось. Но теперь Маринетт знала, что Адриан Агрест любил ее. Безумно, надломлено — с каким-то привкусом трагедии и боли. В его горле раз за разом застывали те слова, которые Мари хотела сказать сама. После ванны девушка неспешно собирается на учебу, одевается, забывает один из учебников — не слишком большая потеря. Мари спускается на первый этаж, где за пекарней находится кухня. Отец уже выложил свежие круассаны, горячий чайник стоит на плите — стоит только достать любимую чашку, бросить пакетик чая и добавить три ложки сахара. Маринетт чувствует себя слишком счастливой, чтобы это скрывать. Она улыбается — и Том пытается понять, кто же стал героем для дочери. Ему не удается это выведать — Мари слишком быстро собирается и выбегает, хотя до начала уроков остается еще целый час. Она чувствует себя влюбленной до безумия. Каждое дерево кажется непривычно красивым, каждое здание — произведением искусства, каждый прохожий — достойным для обложки любого модного журнала. Солнце целует парижские улицы, разогревает асфальт, требуя выпустить отростки цветов из-под новенькой плитки. Сладковатый запах смешивается с духами прохожих, уличной едой и потом, но это кажется по-своему прекрасным. Все живое просыпается, и Маринетт тоже чувствует, что наконец-таки проснулась. Кошмар, из которого она раз из раза не могла выбраться, закончился. Мари больше не нужен отсчет секунд. Она не замечает ничего лишнего — ни подколок Хлои в спину, когда приближается к школе, ни вопросов Альи, что звучат уже слишком навязчиво. В классе на задних рядах уже все занято, но первый ряд пока еще свободен. Маринетт не сомневается — она садится за парту слева, где обычно место Нино. Адриан появляется немного позже — за ним уже торопится целая вереница поклонников и поклонниц, но он отчего-то шипит на всех, как дикий кот. Его растрепанные светлые волосы только появляются в поле зрения — и сердце Маринетт просится вырваться, подняться, обнять возлюбленного и больше никогда не отпускать. Адриан останавливается возле парты, смотрит на Мари — глаза покрасневшие и усталые, темные круги сообщают о бессонной ночи. — Доброе утро, моя Леди, — шепчет одними губами, чтобы никто не смог разобрать. — Доброе, котеночек, — улыбается Маринетт и все-таки встает. Объятия получаются неловкими, теплыми, но необходимыми до хруста костей. Шум разговоров затихает — одноклассники наблюдают за непривычной сценой. Адриан забывает о том, что за ними следят, и без всякого стеснения утыкается носом в ключицу Мари. И понимает, что все, что он сделал, осталось позади. Она все-таки его простила. Его Леди его простила. Он имеет право быть. *** В этой грязной маленькой комнатушке только сходить с ума или сводить счеты, но никак не жить. Потемневшие от сырости и пыли стены съедают остатки света, что может дать одна несчастная лампочка, свисающая на черном проводе с потолка. Местами стены крошатся, старые кирпичи рассыпаются на пыль, оставляя лишь память о прошлом. Где-то между кладкой отчаянно пищат грызуны, которые уже никогда не увидят солнечный свет — они застряли, но еще не осознали весь ужас своей короткой жизни. Посередине стоит старый хирургический стол — из тех, что еще имели ржавые колесики и жутко скрипели при любом движении. Девушка, связанная с ним до конца своих дней, еще не знает, что ее официально признали пропавшей без вести, поиски прекратили, а в классе провели своеобразное прощание. Говорят, даже Хлоя Буржуа рыдала. Коричневые кожаные ремни плотно обтягивают лодыжки, запястья и поясницу, не давая пленнице сделать хоть одно лишнее движение. Темно-синие сальные волосы прилипают к холодному металлу стола и лбу пострадавшей, мешают скудному обзору. Лоб чешется от воспалений, но она не может ничего с этим сделать — как и с тем, что одежда уже пропиталась потом настолько, что стирка вряд ли уже поможет. Желтые и бордовые пятна расцветают между ног, на мягких пижамных бриджах. Соответствующий запах заполнят душное помещение. Девушка пытается дернуться, но у нее ничего не получается. Ее похититель тихо вздыхает. Он сидит на черном складном стуле в углу. Достаточно молодой мужчина, может — еще подросток. Из-за капюшона не видно черт лица, только светлые волосы выбиваются из общей картины, говоря, что в комнате еще кто-то есть. — Адриан, я тоже тебя люблю! Теперь мы всегда-всегда будем вместе! Мы будем счастливы! Я прощаю тебя, прощаю! — шепчет девушка себе под нос. Голос слишком тихий, чтобы идеально слышать каждое слово, но Агрест-младший понимает, что речь о нем. Он снова вздыхает, поднимается со стула — уже два месяца как Маринетт не здесь. Ему пришлось приковать ее к столу, чтобы она ничего себе не повредила. Мир в ее голове был настолько реальным, что она пыталась делать какие-то движения, имитирующие деятельность — рисование, прием пищи, ходьбу на одном месте. Адриан не знал, что еще можно сделать с ней, вернется ли она когда-нибудь и у кого стоит просить помощи. Четыре месяца назад Адриан Агрест похитил Маринетт Дюпен-Чен, уверенный в том, что она связана с пропажей Леди Баг. Первое время девушка еще отвечала на какие-то вопросы, как-то реагировала — и, казалось, что разгадка совсем близко, но в один прекрасный день он пришел — и Мари разговаривала с кем-то незримым. Достать стол было тяжело — пришлось использовать обличие Кота, чтобы договориться с мусорщиками у больницы. Адриан думал, что это ненадолго, что это просто дурной сон, от которого он не может проснуться. Но Маринетт была не с ним. И это пришлось принять. Как и то, что Леди больше нет. Его Леди исчезла и не возвращалась. И никакие талисманы не могли ее спасти. Адриан Агрест никогда не хотел навредить Маринетт Дюпен-Чен. Но он навредил. И эта вина будет с ним, пока он не уйдет туда, где сейчас его мать. — Давай спрячемся где-нибудь после уроков и поговорим, котик, — шепчет Мари. — Конечно, любимая, — в тон отвечает Адриан, прежде чем уйти.