Игра

1

Мир все крутился вокруг да около, казалось бы, сколько можно? а можно было много. Сотни мелькающих червоточин сузились до обыкновенных камней, больно впивающихся под ребра и бедра. Самое время голосить во все горло, но нельзя, иначе лишнее внимание притянет к ним нежелательных лиц, вооруженных катанами и Ками-сама знает, чем еще. Кому такое понравится? Момои особенно безмолвно катилась бревном вниз, не подавая никаких сигналов жизнеспособности. Кисе не на шутку перепугался, успев надумать себе кошмаров на пару жизней вперед. Когда лихая полоса препятствий кончилась, никаких внутренних сил не осталось, чтобы подняться и подползти к молчаливой — и, быть может, раненной — подруге. Голова зудела, точно он мог бы успеть вылакать бутылку полусладкого вина перед падением. Рета задней мыслью прикинул, что это было бы не самое худшее из всех бед. Сверху доносились обрывчатые резкие выкрики. Листва горела под ногами воинов, заметивших шевеление впереди себя. Кисе не успел осознать, что происходит, как вдруг понял, что земля внезапно накренилась и его повело вбок. Акаши видно нигде не было, только Момои, которую постигла та же учесть, что и блондина. Обрыв? Они были на горе все это время? Что-то не очень похоже на то. Расстояние они пролетели небольшое, к тому же, Рета с уверенностью мог сказать, что ничего не переломал в процессе падения, если только заработал пару шишек и синяков. Другое дело — Сацуки. Девушка была без сознания, и лишилась она его перед тем как они с киношной эпичностью полетели вниз. Кисе, собрав всю волю в кулак и сцепив крепко зубы, пополз к подруге, не поднимая головы слишком высоко. Их еще не нашли, но присутствие раскрыли. Самураи по-прежнему носились наверху склона, то ли не услышали, как те скатились вниз, то ли по какой-то причине не решались спуститься. Что они вообще здесь делали? Здесь проходили военные действия? В деревне никакого напряжения не ощущалось, да и жители были по-своему спокойны, не считая ажиотажа вокруг публичной казни. Вспомнив об этом, парень поежился и резко втянул голову в плечи, когда голоса над ними стали громче. Чтобы там ни было, а отсюда надо срочно уходить. — Момоиччи, ты меня слышишь? — шептал Рета, — эй, Момоиччи… Девушка слабо застонала, закостенело шевельнув плечами. Песочные сумерки помогали им оставаться незамеченными, но все покатиться к черту, если самураи решат таки осмотреть подножие склона. — Кисе-кун… что… — Тише. Лучше скажи: идти можешь? Информатор отрицательно мотнула головой, поддаваясь стеклянной боли в голове. Кисе, еще раз бросив обеспокоенный взгляд наверх, осторожно начал подниматься. Ветки предательски шуршали, но недостаточно громко, чтобы и так не тактично гулкие воины это расслышали. Встав на корточки, блондин затих на некоторое время. Кажется, муравьи в тяжелых доспехах куда-то уходят. Это, конечно, отличные новости, но на месте оставаться все равно нельзя. А куда идти, на ночь глядя? Легко подхватив девушку на руки, Рета как-то кисло усмехнулся. — Извини, Момоиччи, я не Курокоччи, но другого выбора нет. Сацуки вяло начала сопротивляться. — Я... сама! И вдруг Тецу-кун узнает и надумает себе лишнего… — Ну, в данный момент его больше интересуют преступники, — отшутился Кисе, направляясь неизвестно куда. Ночной лес выглядел на порядок страшнее, только и жди, что какая-нибудь жуткая тварь выпрыгнет из ниоткуда и вцепиться в глотку. Девушка как-то притихла, прижавшись к мужскому телу сильнее. Да, стало гораздо прохладнее. — Эй, прости, я не хотел тебя обидеть, — парень решил, что своими словами задел неудобную для подруги тему. Она была весьма чувствительной особой, как бы тщательно это ни скрывалось под терабайтами информации и дежурной улыбкой. — У меня ведь нет шансов, правда? — Момои устало прислонилась к чужому плечу, бездумно перебирая жесткую ткань под пальцами. — Эм-м… ну, я… — Кисе растерялся. Обаять девушку и мочь реально ее утешить — совершенно разные вещи. Если бы здесь был Куроко, он бы точно знал, что нужно сказать. Ох, секунду. — Я имею в виду… он ведь никогда не увидит во мне кого-то больше, чем просто друга, — горькая усмешка завладела губами. — Наверное, стоит пересмотреть свою жизнь. Видимо, все дело было в том, что Момои уже на душевном уровне устала биться о холодную стену из бетона, золота, платины и мрамора, стену, что меж ними возвел сам Куроко, когда речь заходила о любви. Парнем он был чутким, легко угадывал, когда кто-то чувствовал себя паршиво — как было с Сацуки, и не раз — и, сам того не подозревая, располагал к себе других. Девушка просто хотела любить и быть любимой — легкое светлое чувство, на этом этапе не требующее чего-то за гранью фантастики. Но вся загвоздка была именно в этом. Куроко, как чуткая личность, подходил к вопросу об отношениях со свойственной ему щепетильностью и осторожностью. Явно ведь для себя давно решил, что выберет раз и навсегда. Просто Тецуя не из тех, кто «ищет». Он тот — кто «находит», и находит сразу. Без лишних мучительных размышлений по ночам, без бессонницы, без сладострастного волнения при виде объекта вожделения, без пустых и глупых мечтаний. Куроко вежлив. Куроко всегда улыбается в ответ. Куроко порядочен. И еще Куроко моногамен. Пора принять это и смириться с этим. Как и с тем, что Момои Сацуки не его «вечная половинка». — Сердцу не прикажешь, Момоиччи. — Да, я знаю. Обстановка накалилась. Баскетболист почти физически ощущал гнетущее давление, через которое приходилось пробираться, как через кусты терновника. Набрав побольше воздуха в легкие, парень решил раз и навсегда разобраться с этой ситуацией. — Любовь весьма… сложная штука. Иногда так получается, что мы влюбляемся в тех, с кем нам быть не суждено. Это больно и очень тяжело. Но, — Рета покосился на девушку, — возможность двигаться вперед, невзирая на боль — это то, что делает нас людьми. Курокоччи не может ответить тебе взаимностью, но это не означает, что ты недостойна любви. Просто Курокоччи не «твой» человек, — Кисе улыбнулся так нежно, как только мог. Это был максимум той поддержки, которую парень мог выразить словами. И слова эти умудрились достичь своей цели в кратчайшие сроки. Момои почувствовала умиротворяющее тепло в груди. Стало так спокойно и хорошо. Не выявленная тревога, наконец-то, ушла, долгое время терзавшая юную девичью душу. Не все нити распутались, не вся мозаика сложилась в картинку, но начало определенно положено. Пройдет еще какое-то время, прежде чем Сацуки сможет дышать свободно и легко, и еще больше, прежде чем вид Фантома перестанет вселять ноющую боль в сердце. Пора, все-таки, прекращать гоняться за призраками. Пора идти дальше. Куроко Тецуя навсегда останется для нее хорошим другом, что протянет руку, когда она упадет, или вытянет из пропасти, если она окажется у самого края, и она сделает для него то же самое. И еще он останется ее первой светлой и теплой влюбленностью. Но он не «ее» человек. И это нормально. Наконец-то, она в полной мере может это понять. — Спасибо, Кисе-кун, — но вот слезы все-таки подавить не вышло. Может, оно и к лучшему. — Все в порядке, Момоиччи, все в порядке, — утешающе произнес блондин, про себя успев перебрать тысячу мыслей одновременно. Так забавно, что собственные советы не помогают нам самим.

2

Фантом беззвучно чихнул. Простудился, что ли? Свой побег из группы он мог назвать четко и лаконично: любопытство. Может даже, жгучее, пронзающее естество и ненормальное по всем параметрам любопытство. Предсказуемая реакция, если что! Он встретил свою копию из тринадцатого века, которую к тому же хотели так унизительно и бесчестно убить. Что он натворил, интересно? Много вопросов, и удовлетворить себя ответами Куроко сможет только непосредственно при общении с объектом мыслей. Поэтому, когда занимательный экземпляр начал стремительно исчезать из виду, Тецу просто не мог прошляпить такую возможность. Очевидно же, что он последует за ним. Он надеялся, что капитан его поймет. Поймет, и не прибьет сразу, как только увидит. И сейчас, активно следя за перемещениями людей в небольшом лагере, Призрак силился отыскать только одно выделяющееся лицо. Заняв позицию неподалеку, между плотно сросшимися соснами и полуобсыпанными кустарниками дикой малины, Тецу мог внутренне гордиться собой, он ведь вполне мог бы стать шпионом или ниндзя в этом времени. Незаметность сделает за него всю работу, ему останется только пожинать плоды своей особенности. Жаль лишь, что она не помогает найти то, что так отчаянно хочется. Фантом не рисковал приблизиться слишком сильно, каким бы мастером скрытности он ни был, а люди, привыкшие вырывать свои жизни из тисков смерти чуть ли не каждое мгновение, шестым чувством почуют неладное. Пока он может наблюдать — все в порядке. Подобная мысль вызвала пылающее негодование, имя которому Куроко так и не подобрал. Куда же делся его двойник? Как зашел в лагерь, так и испарился на месте. А что, если он тоже?.. — Что, не видно его нигде? Куроко отрицательно мотнул головой, и только через пол секунды осознал, что что-то не так. — Акаши-кун!.. — Не кричи, Тецуя, ты же не хочешь, чтобы нас раскрыли? — тон капитана сочился издевкой вперемешку с мутным ощущением мстительного удовлетворения. Красные кошачьи — до сих пор встает вопрос, каким таким образом у него зрачки вертикальные? — глаза полыхали в темноте, как две лампочки, и Куроко стало поистине не по себе в этой кромешной тьме. Раньше чернота благополучно игнорировалась, ведь рядом не было Демонического Капитана, способного заставить сердце трепыхаться, как бабочку в паутине Птицееда. Глаза у него тоже всегда горели адским пламенем, или это последствия недавнего инцидента? — Как ты меня нашел? — только и смог выдавить Тецуя, неотрывно следя за выражением во взгляде напротив. Акаши на пределе негодования, и сдерживается он только потому, что обстановка срывов не предполагает. — Я всегда тебя нахожу, — почему-то подобные слова заставили сердце-бабочку забиться крылышками совершенно иначе. — Особенно, когда ты доводишь меня своими выходками. А, нет, показалось. — Прости, — Куроко правда было стыдно и неуютно из-за того, что пришлось так скоропостижно и молчаливо оставить команду, но если бы он промедлил хотя бы еще миллисекунду, если бы задержался на пол шага — никогда бы не догнал свое отражение. — С этим мы позже разберемся, — Сейджуро вымученно и коротко выдохнул. Он еще не поседел там? А то сначала Атсуши, потом Тецуя, сейчас вот Сацуки и Рета непонятно где… Надежный он капитан, нечего сказать. Кончики ногтей больно впились в ладонь. Самокопание можно отложить до лучших времен, например, до двадцать первого века. — Что-нибудь удалось выяснить? — Акаши повернулся в сторону лагеря, слегка прищурившись, будто вглядываясь во что-то отдельное. Может, он тоже пытался обнаружить двойника, с Императорским глазом ему это удастся быстрее и лучше. — Кроме того, что они, очевидно, промышляют разбойничеством — ничего, — Куроко зачем-то нащупал сухой и растрескавшийся по краям острый малиновый листочек. Не спеша его доламывать, Фантом мягко тер его между пальцами, не нанося новых повреждений. Тонкие прикосновения не наносили ущерба, что, казалось, невозможно, ведь листочек давным-давно свое отжил, и обычная пылинка могла разнести его в щепки. Куроко непостижимым уму образом умудрялся сохранять его целостность. Ювелирная работа. Акаши хмыкнул. Куроко с едва заметным удивлением посмотрел на капитана. — Не представляю тебя в роли разбойника, — под словом «тебя» подразумевался совершенно иной человек, но лишних пояснений и не требовалось, бывшие сокомандники и так прекрасно понимали все без слов. Им ведь даже не требовалось освещение, чтобы увидеть и понять друг друга в этой иллюзорно мглистой черноте. Призрак дернул уголком губ вверх, ничего не отвечая. Как-то беззаботно заболтались они, напрочь забыв о конспирации. — Достаточно уши погрели, сверчки?

3

Как только Акаши мог допустить это? Холщевая веревка неприятно терла запястья. Их заперли в каком-то сарае, тесном и влажном. Дождевая вода беспрепятственно проникала в каждую щелку, древесина начала гнить и покрываться пушистым мхом. Никого живого в сарае не обнаружилось, здесь, строго говоря, кроме крыс и жучков никто не обитал. Никаких инструментов или… оружия. Для чего им это помещение? Акаши перевел взгляд на тяжело пожимающего плечами Куроко и неожиданно понял. Им нужно срочно выбираться. Успокоившись и выпрямившись, Сейджуро закрыл глаза и сосредоточился на мертвом узле, сковывающем руки. Сначала потянуть за этот конец, да, теперь левее… теперь вниз. Вправо. Снова вправо. И… вверх! Веревка размякла и обвисла. Красноволосый поерзал и стянул ее окончательно. — Тецуя, повернись, — шепнул он в темноту, наугад двинувшись к товарищу. Куроко покорно повернулся спиной, немного сгорбившись. Ему было страшно. Как-то раньше он не сообразил, что преследование может закончиться чем-то подобным. Ноющей болью в затылке от чужого удара и разбитой губой капитана. Их поймали, как котят слепых, взяли за шкварник и отнесли в этот гребанный сарай. Темно, холодно, и нет никаких гарантий, что их не четвертуют. Хотя в Японии всегда следовали традициям: просто головы отсекут. Куроко сглотнул и не смог подавить нервную дрожь. Капитан, на ощупь расправляясь с путами, заметил как Фантома начало потряхивать. «Этого еще не хватало», — раздосадовано цыкнул Акаши, раздраженно сморщившись. Себя он мог угомонить одной мысленной пощечиной. А с ним что делать? «Нужно приободрить». — Мы справимся, — веревка спала с чужих рук, — и если придется, я тебя на руках вынесу отсюда. Куроко мгновенно лишился всякой мысли. Почувствовав, как зарделись уши и щеки, Призрак сконфузился и теперь уже благодарил провидение за черноту вокруг. Страх немного отступил. Ладно, если бы он был здесь один, все бы сложилось иначе, но он не один. Более того — он с Акаши, а такие люди, как его капитан, ни перед чем не остановятся. — Ну что, сам пойдешь или правда нести? — Сам! — Куроко запнулся о какую-то деревяшку на полу, еле удержав равновесие до того, как Акаши успел бы сделать это за него. Лишних касаний он сейчас не переживет. Прижавшись по сторонам от предполагаемого выхода, парни стали слушать. Снаружи весело трещал огонь в кострах и разносились тихие смешки. Люди переговаривались, что-то лязгало с характерным металлическим скрежетом, громко стучали палки. Интересно, где именно располагался этот сарай? Если прямо в гуще лагеря — им конец, но если все-таки повезет и старая развалина находится где-то с краю — еще есть шанс скрыться. — Что будем делать? — тихо спросил Куроко, на нервах готовый сделать все что угодно. Если Акаши прикажет бежать — побежит, если биться — спалит к чертям все, что попадется под руку. Минуточку. Верно. Огонь. Он не беззащитен. У него всегда все это время были способности. Из-за ненормальности происходящего он совершенно забыл об этом весомом преимуществе. Тецуя посмотрел на капитана и вновь ощутил титаническое различие между ними. Акаши, не раскрывший пока своей способности, не пал духом, не затрясся, как последний трус. Напротив, он не дал отчаяться и Куроко, у которого все это время были гребанные силы Огненного Элементаля. Ну и как тут думать о равенстве всех людей? Впрочем, Куроко никогда и не считал себя равным Сейджуро, и это было нормально. Каким-то чертовым образом — это было нормально. Никто не может быть равен Акаши Сейджуро — и это, блядь, нормально. В каком месте они все так решили? Просто есть все они и у каждого определенная роль. Акаши — Император. Они — подданные. Это признавал и непокорный буйный Аомине, и тяжело-характерный Мидорима. Конечно, это условности, но зато какие. У Сейджуро по внутренностям лилась какая-то загадочная сила, воля, способная подчинять — подавлять — каждого, кто рискнет посмотреть ему в глаза. С такой силой считаются. Вот и они считались. — Оставаться здесь все равно нет смысла, — капитан попытался найти расселину между досок, чтобы осмотреть происходящее снаружи, но ничего. Постройка может и старая, но сделана была на славу. — Придется рискнуть. — Акаши-кун, позволь мне первым идти. Капитан удивленно вскинул брови. Что еще за приступ храбрости? — С чего бы это? Куроко щелкнул пальцами и на подушечке большого загорелся небольшой клочок рыжего огонька. — У меня преимущество. Акаши отдал тому должное — Фантом научился контролю своей стихии довольно быстро, а ведь в первый раз упал в обморок, когда пламя поглотило его руку. Также капитан почувствовал неуместное в данной ситуации веселье. Улыбка против воли тронула тонкие губы. Куроко что… — Тецуя, ты что, хвастаешься? — Что? Н-нет!.. Это совсем не то, что я… — Призрак дернулся и ненароком потушил огонек. Он ведь всего лишь хотел показать, что не нужно о нем печься, что он сможет за себя постоять, случись вдруг что. Но, похоже, Акаши понял все по-своему. — Как ты думаешь, что будет с теми, кто увидит горящего человека? А что произойдет после того, как они поймут, что ты не горишь? — Сейджуро скрестил руки на груди. — Не используй способности направо и налево. Они всего лишь люди. — Да, с мечами и кинжалами. И они, конечно же, никого не убивали до этого, — обиженно пробурчал Куроко, все-таки соглашаясь со словами капитана. Снова. — Что? — Ничего. Акаши вздохнул. А ведь до этого он считал Куроко самым благоразумным среди всех остальных. — Готов? Куроко коротко кивнул и напрягся. Наверное, стоило насторожиться, ведь дверь поддалась так легко. Сейджуро вынырнул наполовину, осматриваясь. Внезапно острый шип боли пронзил мозг с правой стороны. Там кто-то был. Резко обернувшись, капитан с ужасом осознал, на кого они наткнулись. — Я подозревал нечто подобное, вот и решил задержаться тут ненадолго, — двойник Куроко, вальяжно и расслабленно привалившись к деревянной поверхности сарая, не выглядел встревожено и уж точно не был похож на человека, что готов отнять жизнь при первом удобном случае. — Вы так мило перешептывались, что я не рискнул встревать. — Копия подняла взгляд с отпускающей во все стороны тени травы и уставилась точно на капитана. «Дьявол… Один в один». — А где же второй? — темноволосый Куроко заинтересованно оглядел незнакомца с ног до головы. С чего это этот странный парень глядит так, словно узнал его? — Я здесь, — мрачно отозвался Тецуя, стоя впритык к своему капитану. Двойник не дернулся и не вздрогнул, просто перевел все тот же спокойный взгляд чуть ниже. — Оу. Оу. И впрямь похож, — на бледных губах заиграла оскалистая ухмылка. Копия хотела приблизиться к своему отражению, но путь ему перегородил злой Сейджуро. Алые глаза приковывали ноги к земле, никаких слов не понадобилось, чтобы понять: приблизишься еще на сантиметр — глотку зубами вырву. — Ух ты, какой темпераментный. Темноволосый ухмыльнулся особенно странно, но все же отступил. — Ладно, не июль месяц, чтобы разговоры на улице водить. Прошу за мной. Куроко недоверчиво сузил глаза, но двинулся следом. Акаши покачал головой и нехотя последовал за Фантомами. Видимо, поиск артефакта откладывается на неопределенное время. Прежде чем троица успела переступить порог хижины главаря, к ним подоспел худощавый мужчина, с круглыми глазами и дергающейся щекой. — Босс, там это… Какеру и Ямато вернулись! — И? Хорошо, что вернулись. Что не так? — Так это… Там, с ними, еще один… — воин покосился на странных гостей, почему-то сглатывая. Акаши и Куроко перебросились нахмуренными взглядами. — Кто? — двойник не переставал удивляться насыщенности последнего часа. — Так это… Ямато сказал: Лесной Дух. Все трое выпали в осадок. — Какой еще Лесной Дух? — темноволосый Куроко закатил глаза и постарался удержать себя в руках, чтобы прямо тут, при лишних свидетелях, не выразить все, что он об этих Духах думает. — Ну… он большой такой! И у него волосы… того… фиолетовые. Акаши сокрушенно потер переносицу и прошептал в пустоту: — Что ж, одной проблемой меньше.

4

Мидорима не заметил, как уснул. Сон его терзал неприятный и назойливый, как рой мух. По пробуждению он ничего не запомнил, только то, что нехороший это был знак. Тревожность завладела умом снайпера, только сейчас он понял, что остался совсем один. Ночь полноправно правила на земле, никаких звезд или луны. Кромешная темнота. Даже жучки переругиваются друг с другом изредка, это угнетает. Что стало с остальными? Оставалось надеяться, что ничего плохого. А ему что делать? Маловероятно, что Аомине и Мурасакибара вернуться по такой темноте. Да и самому оставаться в лесу в такую пору — равносильно самоубийству. Но как назло ничего не шло на ум. Решив действовать по ситуации, Мидорима открыл глаза и поднял голову. Оказывается, все это время на него кто-то смотрел. Подавившись собственным испугом, парень инстинктивно дернулся назад, сильно впечатавшись спиной в камень, у которого решил передохнуть. — Ой! — тонкий детский голосок резко поставил нервы на место. — Прошу прощения, я не хотела Вас напугать! Мидорима, наконец, свыкнувшись с темнотой, присмотрелся к своему наблюдателю. Это была девочка, маленькая, лет пять или шесть. Это было все, что смог сказать Шинтаро со своим проклятым низким зрением и тьмой вокруг. Огни с деревни мало помогали, но лучше, чем совсем ничего. — Ты кто? — только и спросил снайпер, не зная, что еще можно тут сказать. — Простите! Меня зовут Нанами. Я оттуда, — девочка указала пальцем за окраину деревни, аккурат позади Мидоримы. Парень, ничего не разобрав в ночном покрывале, вновь повернулся к Нанами. — И что ты делаешь здесь, Нанами? — Шинтаро решил пока не подниматься на ноги, мало ли, еще испугается его роста и завопит на всю округу. — Я… Гуляла и… В яркой тиши отчетливо шмыгнул нос. Шутер опустил плечи и удрученно вздохнул. Не хватало ему для полноты ощущений детских слез. — Потерялась? — предположил зеленоглазый, когда продолжения так и не последовало. — Стало так темно! Страшно! — девочка не выдержала и разревелась в голос. Мидорима и понять ничего не успел, как маленький вихрь налетел на него и зарылся куда-то подмышку. — Я не дойду одна!.. — Промямлила Нанами сквозь слезы и сопли. Шинтаро нерешительно опустил руки и похлопал девочку по голове в успокаивающем жесте. Что за черт? — Пожалуйста, отведите меня домой! — девочка, полностью улегшись на Мидориму, с надеждой в карих глазах уставилась на парня. Снайпер потерялся в мыслях. С одной стороны, не оставлять же ребенка одного в лесу ночью, правильно? А с другой… Что, если кто-то из команды вернется сюда, а его не будет? Но, черт подери, не оставлять же ребенка одного в лесу ночью! — Ладно. Показывай дорогу. Нанами тут же радостно слезла со своего спасителя и, крепко вцепившись ручками в широкую ладонь снайпера, повела того на окраину. «Мне это еще аукнется», — недовольно подумал Шинтаро, оглядываясь в последний раз на импровизированные место встречи. Нанами шла уверенна, в какой-то момент Мидорима даже подумал, что не нужен ей был проводник вовсе, сама бы мышкой донеслась. Домики стали редеть. В какой же глуши она живет? Кстати, почему родители позволили ей так долго шататься, не пойми где? Безответственные? Плевать на ребенка? Если брать в расчет и время, в котором она живет, вполне могло статься, что она была одна. Мидорима ощутил как расползается острая шишка в груди. Скосив глаза на свою подопечную, он попытался представить, каково это. Быть одному. С пяти лет. Может и раньше. Нет, не может быть, чтобы она совсем в одиночестве коротала дни! Она ведь еще так мала… Кто-то должен был о ней заботиться. Так ведь? Шинтаро прочистил горло, не решаясь заговорить. Нормально спрашивать о чем-то подобном у ребенка? Еще подумает, что он… Впрочем, она так доверительно попросила его помочь. Еще и домой к себе ведет. Если только, правда, к себе домой. Отлично. Что если маньяк как раз она? Снайпер коротко тряхнул головой. Что за идиотизм ему в голову лезет? Это все темнота и тринадцатый век под боком. Определенно. — Нанами… Позволь спросить. Девочка вопросительно промычала что-то через зевоту. — У тебя есть родители? Малышка активно и радостно закивала головой. — Конечно! О! Хочешь, я познакомлю тебя с ними? — Нанами остановилась, выпустила из ручонок ладонь «проводника» и побежала вперед. Мидорима выдохнул с облегчением. Значит, все-таки есть. Хорошо. Они ушли на приличное расстояние от деревни. Мрак обитал повсюду, но почему-то уже не так давил на сознание. Стало… Светлее? Странно, луны по-прежнему не видно в небе. — Сюда! Скорей! — девочка молнией влетела на довольно большой холмик. Шинтаро отметил подозрительное отсутствие земли дальше. Так они на возвышенности находятся? Все больше открытий. Тяжело взобравшись на склон, снайпер остановился и огляделся. Тут ничего нет. Только спуск на другую сторону кургана. Вид красивый. Жаль, что ночь. — Но тут… — Вон там! Смотри! Нанами указала рукой наверх. Мидорима сдавленно вздохнул и резко задрал голову к небу. Тучи, застилавшие все лицо небосвода, немного рассеялись. Чернеющая твердь покрылась искрами, немного посветлела. И, прежде чем увидеть, парень успел подумать, как же, все-таки, красиво. Две звезды, приветливо мерцающие в непроглядной тьме, спутниками развеивали черноту, освещая путь. — Мама, папа, это мой новый друг, э… — Нанами вопросительно уставилась на высокого парня. Шинтаро, не отрывая горького взгляда от звезд, тихо ответил: — Шинтаро. Мидорима Шинтаро. — Шинтаро! Он хороший, защищает меня от темноты! — девочка сделала вид, что прислушивается. — Им приятно познакомиться с тобой. — Да, мне тоже, — севшим голосом произнес подросток, сжимая кулаки. Посмотрев на счастливо улыбающуюся Нанами, снайпер мягко нахмурился и протянул свою руку. — Пошли, Нанами, твоим родителям не понравится, что тебя так долго нет дома.

5

Дом, в котором жила новоиспеченная подруга Мидоримы, находился недалеко от того холмика. Старая, местами дырявая хижина, не внушала никакого доверия. Снайперу казалось, один неосторожный шаг — и вся конструкция рухнет к Дьяволу. Нанами просияла и, оторвавшись от спутника, побежала вперед. — Юи, Сота, я дома! Баскетболист удивленно замедлил шаг. Ну конечно, родителей нет, но ведь о ней по-прежнему должен был кто-то заботиться. Решив проследить, чтобы малышку точно кто-то встретил, а уже потом убраться восвояси, шутер физически ощутил, как рушатся его планы и некое подобие отчаяние охватывает нутро. Седзи медленно раздвинулись, являя взгляду подростка двух детей: мальчишка двух лет и девочка, немногим старше Нанами, может восемь, может девять лет. — Нанами, я переживала! — очевидно, Юи, старшая девочка, и была тем, кто заботиться об остальных двух. Черноволосая, невозможно хрупкая и худенькая, она плавно выпорхнула из хижины и двинулась навстречу беспечной спутнице Мидоримы. — Кто это с тобой? — Юи с подозрением изучала незнакомца глазами. Мидорима понимал такую осторожность, если он все же прав, и Юи взяла на себя ответственность за двух детей, то понятно, что она с недоверием будет относиться к любому, кто посмеет приблизиться к ее подопечным. В восемь лет, взявшись воспитывать младших — без какой-либо другой помощи — уже можешь считаться полноценным взрослым, а значит, и к миру будешь относиться соответственно. Мир, в котором восьмилетнему ребенку приходиться отказаться от самого себя во благо своих маленьких сородичей, не может быть мягок и безупречен. Детские розовые очки слетели с маленького носика давно, это видно по цепкому и колючему взгляду. Из-за напряженной работы собственных родителей Мидориме приходилось часто оставаться с младшей сестрой на длительное время. Это не было исключением даже тогда, когда баскетбольный клуб Тейко вышел в лидирующие позиции и прославился своим составом Поколения Чудес. Акаши, знающий положение дел, как-то по приступу сентиментальности предложил Мидориме уходить на час раньше с тренировок, и приходить также предложил на час позже. Но упертый и гордый снайпер отказался, да, причем, с таким видом, что сам капитан Акаши Сейджуро не рискнул больше предлагать что-то подобное. И Мидорима работал на износ. Дома с сестрой — проверить уроки, накормить, проследить, чтобы не попала в беду, дети ведь так любят такое — потом баскетбол, отнимающий процентов шестьдесят всей повседневной жизни, собственная подготовка к школе — а так как Мидорима твердо решил поступать в медицинский, еще и дополнительная зубрежка. Дни тянулись медленно, но снайпер никогда не жаловался, так как понимал, что все это — его жизнь, его обязанности. Он всегда думал, что оставшись без своего загруженного графика, скрючился бы от скуки и незнания, чем себя занять. Только от этого, да, а не потому, что нервы начинают зудеть, когда появляется неопределенность. Поэтому, когда младшая по горло насытилась его кулинарными шедеврами, она выучилась готовить сама, чем немного облегчила суровую участь старшего брата. А когда Мидорима перешел в старшую школу, его сестренка перешла в последний класс младшей и стала намного самостоятельней. Тогда значительная часть жизни шутера начала тлеть, как прозрачная пленка, и появилось отвратительное свободное время, которое Шинтаро нервно распределил между дополнительными тренировками в баскетбольном клубе и самоподготовкой к медицинскому университету. Как-то так вышло, что Мидориме пришлось стать взрослым очень рано, взять ответственность за младшую бестию и распланировать свою жизнь на годы вперед, но при этом он так и остался мальчиком, желающим погрузиться в детство с головой. Он ответственен в своей безответственности. Забери у него график, и он будет тупо тыкаться носом в стену. Что, собственно, и произошло этим утром. Надо похвалить его за некоторую стойкость, всего один срыв, а ведь рассчитывал он всегда на нервно-истерическую трагедию. Порою, осознавая собственные недостатки и слабости, мы и при страстном желании не сможем себя освободить от них, но зато сможем к ним подготовиться. Предупрежден — значит вооружен. Ничто не возникает на пустом месте. Шинтаро понимал, каково может быть Юи, но одновременно он был очень далек от полного понимания. Тринадцатый век против двадцать первого. Есть разница, мать вашу. Два колких взгляда встретились. — Это Шин… Шин… Э-э… — Нанами, вывернувшись из объятий старшей сестры — так решил Мидорима — посмотрела на нового друга, закусив подушечку большого пальца. — Это Шин. «Уже забыла», — Шинтаро не знал, рассердиться ему или рассмеяться. — Он спас меня от темноты, — тут девочка встрепенулась и загорелась ярче обычного. — Можно он останется?! Можно-можно-можно?! Юи опешила, растерявшись. Мидорима решил ей помочь. — Это лишнее. Мне уже пора, меня… ждут. Нанами скуксилась, но быстро нашлась. — Когда я тебя нашла, ты спал под камнем. Эти слова стрелой пронзили самолюбие снайпера. — Раз ты ему доверяешь… — Юи мягче посмотрела на странного незнакомца, по имени Шин, — вы можете остаться, если вам некуда пойти. У нас мало места, но гостям всегда рады. Мидорима замер в нерешительности, оглядывая перед собой детей. Такая взрослая Юи, вынужденная принимать серьезные решения в свои неполные девять — как выяснилось позже — малыш Сота, который за два года жизни не произнес ни одного слова, и гиперактивная Нанами, не дающая своему маленькому семейству впасть в отчаяние. Их вот, что ли, оставить одних? «Пока нет новостей от капитана, думаю, можно и задержаться», — уступчиво решил снайпер, пропуская детей в хижину вперед себя. Оглянувшись в последний раз на прохладную тишину местности и иссиня черный мрак, шутер задвинул за собой седзи, оставляя все заботы завтрашнему себе. Он, все-таки, не выспался под тем камнем. Две звезды ослепительно ярко продолжали сиять в вышине, вскоре к ним присоединились сотни других, не менее сочных в своем блеске, небесных тел.

6

Когда Кисе открыл глаза, первое, что встало перед взором, было сморщенное и потрепанное временем старческое лицо. — А-а! — коротко вскрикнув, блондин беспомощно взмахнул руками и скатился на пол с импровизированной кровати. Кровати. Интересное положение дел в тринадцатом веке. Старик сипло рассмеялся, голос у него был скрипучий и будто бы сквозящий. — Не ори, демон, спутницу чай разбудишь. Рета потер ушибленный копчик и посмотрел в угол, на который глазами указал старик. На таком же подобии кровати спала Момои, плотно закутавшись в тонкое полотно одеяльца. — Вы… кто? Как мы тут оказались? — Кисе напряженно крутил головой, силясь понять, где они. Аккуратно прибранная комнатка, с кучей непонятных — то есть непривычных взору не работающего руками человека — инструментов, что систематично занимали каждый свое законное место, будь то полка на стене, крючок, или просто скромный уголок между стеной и полом. На полу куча ковров, да еще и эти кровати… Возможно ли?.. Кисе внимательней присмотрелся к старику. Смуглокожий, нет характерного японского разреза век, да и рост… — Вы не японец? — весьма удивленно пролепетал баскетболист, поднимаясь на ноги. Старик был ниже примерно сантиметров на десять с хвостиком. Многовато для японца пожилого возраста. — Что, так заметно? — старик не переставал ухмыляться. Он сильно горбился и прихрамывал, передвигаясь по комнатушке. Видимо, тяжело ему уже даются его обыкновенные дела. — А на счет того… кажись, совсем нет памяти, а? Сами заявились посреди ночи, просили на ночлег пустить, а я что? Я пустил, не в первой, вот что. Кисе вытянулся в лице. Хоть убей, совсем он этого не помнит. Они правда вот так просто постучались в первую встречную дверь, и просили пустить внутрь? Либо старик этот слишком добрый, либо зло еще только поджидает впереди. Сацуки, что-то пробурчав недовольно во сне, перевернулась на другой бок, сжимаясь в комок сильней. — У нее растяжение и на голове, того, шишка. Я перетянул, но придется поваляться немного, — старик прокашлялся заливисто, перебирая свои безделушки. Кисе присел на край своего ложа, косо следя за действиями добросердечного самаритянина. Он ведь не так прост, да? — Вы кто? — повторил свой вопрос парень, чувствуя себя немного неловко. Сам завалился к человеку посреди ночи, побеспокоил, озадачил, а теперь еще и не доверяет. Каков наглец! — Мельник я. Обычный мельник. — Так и называть вас, что ли, мельник? — А чего нет? Хорошее имя, как по мне, — старик профессиональным взглядом оценил пригодность молотка и, посчитав его недостаточно надежным, бросил в некое подобие ведра. Иначе Кисе никак эту рухлядь назвать не мог. — Ла-адно… Хорошо, — прошептал Рета, предчувствуя что-то сложное. — Мельник, простите за беспокойство. — Да Бог с тобой! Мне, старику, тут совсем одиноко, а так, какая никакая радость, — Мельник белозубо оскалился — надо же — направляясь к выходу из помещения, и поманил парня за собой. Блондин подчинился. Искусно выправленная дверь вела прямо наружу. Солнце сонно потягивалось, давно выползя из-за горизонта. Густые облака мерно плыли по небосводу, создавая иллюзию покоя. Трава, кажется, пожелтела еще больше, чем вчера, высыхая и превращаясь в ломкое стекло. Что касается мельницы, она здесь была. Типичная водяная мельница, со всеми вытекающими. Под водяным колесом проходила средних размеров полноводная река, с быстрым течением и броским солнечным отсветом. Колесо медленно, точно нехотя, выполняло свою работу, периодически поскрипывая лопастями. Оно соединялось с небольшим домом Мельника, по нынешним меркам отличавшегося от традиционного японского жилища. Хотя бы бревенчатое строение стен уже навевало некоторые вопросы. Кисе решил не лезть туда, куда его не звали, отдавая прерогативу осмотру местности. За домом обнаружилось небольшое пастбище и миленький сарайчик. Две козы, три овцы и как минимум шесть — если Рета, все-таки, не ошибся — куриц, беспечно слонявшихся по загону. Мельница, судя по всему, рабочая, но своего предназначения не исполняла, ведь никакой пользы от ее существования блондин не понял. Что ж, как декор, она вполне была неплоха. — А чем… чем, собственно, вы занимаетесь? — Кисе, сложив руки за спиной, грелся в лучах теплого сентябрьского солнца. — Яйцами торгую, — Мельник прошелся вдоль ограждения, выискивая бреши. — Яйцами? — Кисе не мог понять, как при таком разнообразии вариантов старик мог выбрать торговлю чем-то обыденным, вроде яиц. — А что ж, полезная вещь. — Не спорю, — Рета вздохнул и еще раз оглянулся. Пейзаж стремительно оборачивался в ржавую фольгу, тускнел и готовился к зиме. В Японии зимы не такие страшные, как на севере Азии, но тоже могут доставить массу неудобств, если не имеешь совести тщательно к ним подготовиться. — А тебя как звать-то, демон? — Мельник погладил по голове козу, обращая внимание на своего гостя. Кисе никак не реагировал на обращение «демон», то ли не придавая значения, то ли будучи от рождения отходчивым. — Кисе Рета, — блондин улыбнулся, глядя, как одна из овец боязненно подкрадывалась ближе к нему. Заинтересовалась, чертовка. — Что ж, хорошо, да… Ладное имя, — Мельник прокашлялся, — спутнице твоей покой нужен, чтобы выздороветь. Так что, так и быть, оставайтесь, я ж не изверг какой-нибудь, раненных на улицу выгонять. Да-а… Кисе в который раз подивился говору добродушного старика. Акцент еще такой… Точно ведь не местный, без сомнений. Что касается Момои… Да, будет правильней отправиться на выполнение задания физическими здоровыми, Рета ведь не может без конца таскать менеджера на руках. — Спасибо, мы не хотели доставлять вам неудобства… — Брось, говорю же, разбавить одиночество всегда полезно. Однако, — Мельник хитро прищурился, — нахлебников я не жалую. У подруги твоей, понятное дело, сейчас одна работа — выздороветь, а вот ты… — О... а… Да! Я сделаю все, что нужно. — Вот такой настрой мне по душе.

7

Аомине пробудился от привычного потопления. Ледяная вода заползла в уши и нос, устраивая игрища в нежных складках внутренней кожи. Дайки прокашлялся и завертел головой. — Хватит разлеживаться, дела не ждут, — Питтобуру опустила деревянное ведро и отошла в сторону. Баскетболист недовольно рыкнул и шмыгнул носом. — Вот же… — сокрушенно пробурчал форвард, поднимаясь с насиженного места. Слепая старуха ухмыльнулась и бросила деревяшку куда-то к котлу, важно выхаживая в сторону выхода. Аомине, недоверчиво проследив весь путь колдуньи, не сдвинулся с места, решая, надо ли ему это. Другой перспективы все равно не представлялось, так что… На улице у самого порога он налетел на что-то, что раньше могло быть скамейкой, больно ушиб голень и грохнулся с руганиями наземь. Питтобруру добила несчастного тростью, что, как мячик отпрыгнула от чужой поясницы и вернулась в руку хозяйки. Аомине натурально выл. — За что?! — За неумение держать язык за зубами, — старуха медленным шагом направилась в сторону леса, отойдя метра на три, она обернулась и хрипло окликнула своего невольного гостя. — Долго будешь булки на земле мять? Бери ведра и шуруй за мной. Баскетболист фыркнул и поднялся. У торцевой части хижины стояли два глубоких и прочных ведра, из подобного — только меньше размером — бабка полюбила поливать Дайки, точно он подсолнух какой. Недовольно схватив ведра, парень постарался унять раздраженного зверя внутри, очевидно, что пока эта чокнутая не исполнит задуманное, она еще не раз наставит ему парочку новых синяков. С видом великого мученика Аомине поплелся за старухой, с любопытством ребенка осматривая окрестности. Сегодня ярко сияло солнце, пронзая сухие голые кроны деревьев. Хрустальная ржавая листва шуршала под ногами, выдавая всему лесу присутствие человеческих существ. Где-то по стволам и покореженным пням носились оголтелые белки, беспрестанно шушукаясь друг с другом. Среди поваленных грозой деревьев мирно шествовали кролики, что-то усердно грызя. Аомине глядел на осеннюю идиллию и почувствовал нечто вроде удовлетворенной теплоты. Лучи небесного светила падали на подсыхающие лужи, окрашивали в нежную шоколадную окраску шляпки грибов, усердно маскировавшихся под жухлой листвой, освещали лесную пыль и высушивали сосновую кору. Мягкий поток ветра подхватил особенно истощенные светом и временем листья и закружил их в коротком танце. Где-то ойкнула птица. Повсюду, по естественным или нет причинам трещали веточки, перестукивались и перешептывались животные, весело вздыхал ветер и устало качались матерые кусты. Лес был живой. Лес дышал и чувствовал. И Аомине ощущал это вместе с ним. — Несмотря на недальновидность, ты прекрасно адаптируешься к обстановке, — подала голос Питтобуру. Надо же, а Дайки на радостях жизни уже успел о ней забыть. — А че сложного-то? К тому же… Подожди, что значит «недальновидность»? — Аомине остановился и уставился на бабку. Старуха, не замечая этого, продолжила говорить. — Подстроиться под ритм окружающего мира бывает весьма сложно. От того многие чувствуют себя неуверенно. Бывает даже, пугаются. — Что ты имела в виду под «недальновидность»?! — Дайки нагнал старуху и неосознанно потряс в воздухе ведрами. — Но страх этот такой же естественный, как смена времен года. Когда что-то уходит, на его место приходит другое. Этот процесс природный, — Питтобуру вытянула костлявую руку вперед, и на указательный палец незамедлительно присело аж две стрекозы. — Эй, не игнорируй меня, что значит «недальновидность»?! — Мир — это бесконечное колесо, оно будет крутиться всегда, с тобой или без тебя. Оно крутиться и внутри каждого из нас, даже если мы этого не хотим и полностью уверены, что контролируем наши жизни. — Ответь уже, карга старая, что имела в виду… — Ты ведь и близко не представляешь, что это значит, не так ли? — стрекозы резко взмыли в воздух, когда Питтобуру обернулась к Аомине, чуть не сшибая того с ног. — Э-э… — остановившись, как вкопанный, Дайки обвел глазами пространство позади старухи. — Это, типо, когда далеко не видишь? И причем здесь тогда я? Я прекрасно вижу. — В этом-то все и дело, — слепая улыбнулась и оперлась на свою трость, — твоя сила не в мозгах, жеребец, а ты все без конца пытаешься залезть не на «свое дерево». — А это что должно означать? — Что ты дух свой в узде держишь, вот что, — бабка вновь вернулась к незримой тропинке. — Ты достиг большой силы, но дальше развиваться не можешь, так как сам же загнал себя в ловушку из собственных мыслей. Запомни раз и навсегда, жеребец, кому-то полезно думать, а кому-то действовать. И ты, дорогуша, не из числа первых. Весь остальной путь Питтобуру не обмолвилась и словом, а Дайки, второй день подряд загруженный чужой философией, совершил все ту же ошибку — начал думать. *** Перелесок кончился, обнажая небольшую полянку с озером. Вода, как стекло, чиста и незапятнанна. Через тихую гладь можно было даже разглядеть всю подводную флору и фауну. Место было в каком-то роде укромным, вряд ли много кто знал о его существовании. «Уже хотя бы из-за этой поехавшей», — ухмыльнулся Аомине, набирая по чужому приказу воду в ведра. Выполнив поручение, парень не спешил уходить. Здесь было спокойно, тихо, нервы расслаблялись сами собой. Умиротворяющая обстановка благотворно влияла на взвинченного баскетболиста, и разбивать — пусть и иллюзорное — ощущение покоя ему как-то не слишком-то и хотелось. Отставив ведра в сторону и проверив, чтобы они не улетели внезапно вниз, Аомине тяжело опустился на стылую, но пока еще не мерзлую, землю. Джинсы незамедлительно покрылись пятнами, да и оскудевшая на мягкую траву почва не представлялась пушистой периной. Но Дайки было все равно. Сцепив кисти рук на коленях, форвард засмотрелся на водную гладь. Синие глаза расфокусированно взирали на прозрачное пространство, брови нахмурены, челюсти крепко сжаты. Питтобуру не понравился повисший в воздухе негатив. Подойдя из-за спины, она встала недвижной статуей, по-старчески вздохнув. — Я здесь чтобы помочь, — Аомине не шелохнулся, — освободи себя. Баскетболист стал еще угрюмее, перцовая злость, так долго сдерживаемая внутри, потихоньку начала выползать на поверхность. — Хватит с меня этих ваших… нравоучений! — парень вскочил на ноги, оборачиваясь лицом к старухе. Питтобуру продолжала недвижно стоять, лишь немного качнув головой вверх. — Чего вам от меня надо?! Сначала вырубили, притащили в свою берлогу, пичкаете заумными словечками, а теперь еще и личным рабом заделали. Я вам не… жеребец, чтобы помыкать мною как того хотите! Сдался вам мой страх?! Столько лет жил нормально, а теперь оказывается, что не так делал все, что, видите ли, думать вздумал! Ха! Вы правда решили, что я этого не знаю? Что не знаю, в какое дерьмо себя загнал? Да я, блять, постоянно боюсь! Что у меня есть, кроме баскетбола? Что я могу, кроме того, как забивать эти чертовы бесконечные данки?! Мне нравится играть, но связывать свою жизнь с баскетболом я… И что мне остается? Здесь, — Аомине в сердцах пару раз хлопнул себя по виску, — активности особой нет, спасибо, что еще раз указали мне на это! И черт бы с этим, как-нибудь бы выкрутился, да вот только теперь мне приходится рисковать своей шкурой ради всего человечества, а мне это нахер не сдалось! На одной грубой силе тут не выйдешь, тут нет таймов, нет определенности, я не знаю как… Что, если у меня не получится? Что, если другие пострадают? Как мне тут их защищать, если я одного Мурасакибару не в силах отыскать в этом гребанном лесу!.. И речь о спасении всего мира? Что за идиотская шутка! Силы, осколки, перемещения во времени, тот стрёмный дом, вся эта… шушара — что я могу сделать? Что. Я. Могу. Сделать? Однажды я уже свихнулся на своей гордости, и если бы не… если бы не Тецу и этот придурок Бакагами — так и ходил петухом, балбесина, — Аомине почти остыл, беспомощно опустив взгляд в пол, чтобы в носу так противно не щипало. — От меня толку ноль, если речь не о баскетболе, да и там я чушь сморозил. А здесь и разговоры лишние. Если соображалку включать не научусь, оставят в запасе. От того же Мурасакибары пользы больше, хоть пожрать вкусно приготовить умеет, а я… Дайки растерял остатки острого гнева и снова опустился на землю, ноги просто отказывались его держать. В груди стало так пусто и больно, и облегчения вовсе не предвиделось. Пока он не признавал своих чувств вслух, их можно было игнорировать, представить, что это просто дурная мыслишка, пробегающая мимо. Теперь от них никуда не деться, теперь он окончательно и бесповоротно на всю вселенную — а то и больше — заявил о своей бесполезности. Аомине болезненно застонал. Он и забыл, что за ними наблюдают, как за лабораторными мышами. — Грубо, но зато как на духу, — Питтобуру присела рядом с подопечным и положила свою старческую сухую ладонь ему на колено. Черт, старуха… Он же столько всего выболтал сейчас… Да что с ним такое?! — Я вот, что тебе скажу, — бабка похлопала парня по ноге и тяжело поднялась, — уже одно то, что пытаешься всех защитить, делает тебя кем-то. А кем именно — это уже вопрос твоей совести. Ты можешь быть плох во всем, и заболеть гордыней, когда преуспеешь в чем-то одном — только бы не потерять себя, да? Но тебе показали, что еще есть над чем поработать, и ты не выдержал. Это нормально. Боль делает нас людьми. Но во всем этом ты упускаешь одну важную деталь, — Аомине кисло посмотрел в слепые глаза. — Тебя не «поставили» на место — тебя спасли. Люди, которым ты дорог. И теперь ты хочешь отплатить, хочешь защитить их. Извиниться за все. Столько времени прошло, а ты так и не понял, — Питтобуру ткнула острым концом трости в чужое сердце, — в тебе живет дух борца, защитника. Тебе не плевать на жизни других, отнюдь — ради них ты и живешь. Это огромная ответственность, и ты боишься ее принять, потому и не признавался себе долгое время в том, кто ты есть на самом деле. Этот страх не исчезнет, ты постоянно будешь переживать о других, но ты не один, а значит не обязан нести этот груз в одиночку. Разделив ношу с близкими людьми, мы способны добиться высоких целей! И даже если однажды тебе придется принять тяжелое решение, в одиночку, это будет ради блага других. Все будет правильно. Не страшись доверять, не тревожься о воле случая, действуй — это твое. Аомине тяжело дышал, сдавленный странными чувствами. Голову будто пережали чугунными тисками и окунули в кипящее масло. В душе скребся и одобрительно выл внутренний зверь. Он, что ли, защитник? Разве… Разве не может кто-то… Ну да. Верно. Если не он, то кто? Акаши капитан, он отвечает за всю команду. Он ее центр. Ее сердце и душа. Он разрабатывает план, он решает, что им делать, как лучше поступить. Он согласует это со своей негласной «правой рукой» Мидоримой. Тот хоть и бывает снобом и тем еще занудой, но он — то самое «трезвое» звено, да и котелок работает исправно, еще и меткий, чертеныш. Мурасакибара их столп человечности, как бы смешно это ни звучало. Он напоминание, что они люди, что они, блять, подростки — дети — и что вечное напряжение и «взрослость» не всегда полезно. Да и готовит отменно, а это очень важно. Да. Кисе… Аомине никогда и не думал недооценивать его. Не имея какой-то конкретной способности, этот светоч умудрился переплюнуть их всех, его талант Копировщика действительно восхищает и… пугает. Он истинное воплощение света — одной его улыбки хватает, чтобы отвратительное настроение подобрало себя с кафеля и понесло бегом наверх. Если бы не он, в команде бы не было должного взаимопонимания, не было бы теплоты, не было бы… Надежды. Кхм. И… Тецу. Призрак, соединяющий всех прозрачной нитью. Он следит за ними издалека, и когда всех одновременно заносит — даже простодушного Мурасакибару и светлого Кисе — он и есть тот отрезвляющий подзатыльник для каждого, не исключая капитана. Он их козырь. Всегда был и будет. О Момои и говорить нечего — она навсегда останется неотъемлемой частью его души, как та, кого Дайки впервые захотел уберечь от всего гнетущего и страшного, потому что девушка того заслуживала. Вряд ли бы они без нее продвинулись так далеко. В частности он — Аомине. Друзья — это семья, которую мы выбираем сами. Дайки свою семью собрал, и теперь не хочет ее терять. Кому-то необходимо присматривать за ними. И речь не о строгом взоре Акаши, не о проницательном Кисе, и не о всепонимающем Куроко. Речь об их личной броне. О громоотводе в штормовую ночь. О щите. О страже, если хотите немного пафоса. Он — защитник. Кто-то же должен, верно?

«Игрок Аомине Дайки. Пробуждение базовой способности: Стихийный Элементаль второго порядка — Металл»

— Эй, а какого хрена «второго порядка»?! Почему у других «первого», а у меня «второго»?! Питтобуру улыбнулась своим мыслям. Дело осталось за малым.