Шепот Пламени

      Веки задрожали, пытаясь разлепить ресницы слипшиеся под толстым слоем крови, залившей все лицо. Темнота неохотно отступала, явив ее помутневшим глазам тусклый свет и возвращая надолго покинувшее явь сознание в реальность. Звенящая боль тут же ударила в голову, ослепляя и пригибая к земле, стоило ей только пошевелится.       Крепко зажмурившись, преодолевая мучительную боль, она с трудом села, опираясь на дрожащую ладонь, а другой дотронулась до того места, где запеклась кровь, превратив волосы в красновато-золотистый колтун, между локонов которых зияла открытая, но к счастью поверхностная рана, уже успевшая затянутся коркой.       Что-то противно зазвенело, когда она поднимала руку и этот звон лишь усилил и без того адскую смесь тошноты, слабости и боли, обрушившиеся на нее со всех сторон.       Поднеся ладони к лицу, она рассеяно посмотрела на них, безучастно моргая — перед глазами все двоилось и расплывалось.       А когда дымка, наконец, уступила место ясности, она тут же заерзала, изумленно охнув, вытягивая руки вперед от себя, словно это могло избавить ее от увиденного и во все глаза уставилась на тяжелые кандалы, стягивающие запястья и тянущие вниз, к толстенной цепи, что приковала ее к массивному столбу в середине странной комнаты, обложенной глиняного цвета тканью, в которой она и находилась. Что?.. Где это она?..       — Очнулась? — услышала она и тут же вздрогнула, замерев, словно на нее наложили смертельные чары, едва осознала, кому этот голос принадлежит. Чувствуя как бледнеет лицо и как безумно колотится в груди перепуганное сердце, она моргнула, затем сглотнула вязкую слюну страха и преодолевая себя, подняла голову, обращая взгляд на того, кто был ее личным кошмаром все эти годы, казавшиеся ей вечностью.       Он стоял напротив, всего в нескольких шагах от нее. Живой, реальный, не вымысел и не плод ее больного воображения.       На ногах у него были грязные сапоги, обносившиеся в долгой дороге. Такая же грязная, расстегнутая рубашка была заправлена в штаны, местами выбившись из-под широкого ремня, а в руках он держал бутыль с мерзкого вида зеленоватой жидкостью плавающей внутри, которую пил большими глотками, не отрывая от нее взгляда.       А затем, словно собака сорвавшаяся с цепи, рванул к ней и со всей силы ударил по лицу, яростно крикнув:       — Сколько раз я говорил тебе: не смей смотреть мне в глаза! Ты не имеешь на это права!       От мощного удара она отлетела к стене, стукнулась головой и повалилась на сырой, жесткий пол, кое-где обложенный досками, уже наполовину прогнившими и заросшими травой, краями зарывшись в землю.       От неожиданности она не успела даже закричать. Только резкий выдох сорвался с ее губ.       Из носа пошла кровь, крупными каплями забрызгивая голубое, успевшее изваляться в пыли и грязи платье, порвавшееся на подоле сразу в нескольких местах. От очередного потрясения голова пошла кругом — боль лишь усилилась, пульсируя в висках, а рана нещадно заныла. Щека саднила и тоненькая струйка крови скатилась вниз по подбородку. Приложив к ней дрожащую ладонь, она попыталась сесть.       Вдруг грубая рука «отца» схватила ее за волосы и потянула вверх, заставляя подниматься вместе с ней, хватаясь за нее скользкими от страха пальцами и скрежетать зубами от боли, тихо, беспомощно всхлипывая в воцарившейся тишине.       Сместив взгляд в сторону, она очень близко увидела его глаза.       В них бушевало безумие.       — Ты снова это делаешь! — разъярился он, заметив этот взгляд и без жалости оттолкнул ее от себя, брезгливо сморщив лицо. Она повалилась на землю, больно уткнувшись в нее носом. Цепи громко зазвенели и этот звук сдавил голову тугим обручем невыносимой боли, усиливая ее страдания. Острое, затупленное железо с изъеденными краями натирало кожу на запястьях, расцарапав ее до крови.       — Что эта тварь с тобой сделала?! — произнес он у нее за спиной, выплевывая слово «тварь» с особой ненавистью. — Когда ты успела так поменяться?!       Поме… няться? — промелькнула едва различимая мысль в ее воспаленном от страха мозгу, пытающемся хоть как-то все это осознать и принять, — что он… имеет ввиду?       Кое-как сев, она прислонилась плечом к стене и прижалась к ней лбом, упиваясь прохладой, поддерживающей ее сбитый с толку рассудок хоть в каком-то подобии порядка. Глубоко и часто дыша неполной грудью, охваченная непрекращающейся болью, мешающей ей связно мыслить, она прикрыла веки от усталости и обреченности. Как же так все обернулось?.. Она ведь думала, что все осталось там, в прошлом… Почему он вернулся? Почему просто не оставил ее в покое?       Чем же она заслужила все это?       Тень накрыла ее с головой, словно ночь, внезапно опустившаяся в солнечный день. Снова вздрогнув, едва почувствовала его присутствие так близко, она метнула на него взгляд и тут же опустила голову вниз, уставившись в пятачок земли между его стертых сапог. Тяжелая ладонь «отца» давила ей на затылок, удерживая в таком положении, а пальцы перебирали мягкое золото волос, красоту которых не смогли испортить ни кровь ни грязь, ни даже его прикосновения. Тошнотворный запах алкоголя и пота окатил ее удушливой волной, заставляя плотно поджать губы, чтобы не выплеснуть наружу содержимое желудка, если там вообще хоть что-то было.       — Эти волосы… — проговорил «отец» почти над самым ее ухом неожиданно странным голосом, словно переполненным… удивленным восхищением? — Они не твои. У тебя всегда были белые волосы, — добавил он с недоверием. Затем схватил ее за подбородок и пристально вгляделся в лицо, изучая каждую его черточку, каждую линию, словно хотел навсегда запомнить их, сохранив в своем сердце… Будто образ возлюбленной. — Эта кожа, губы, глаза… — продолжал говорить он этим самым голосом, пугающим ее до дрожи и совсем не вяжущимся с его жесткими и грубыми пальцами, царапающими подбородок грязными ногтями и шершавой кожей. — Они тоже не твои… — Он надолго замолчал, погрузившись в свои мысли, унесшие его куда-то очень далеко отсюда, в неизвестное ей прошлое, но после, когда он вернулся из далеких воспоминаний в сегодняшний день, его взгляд изменился, стал жестким и колючим. — Ну ничего, я это исправлю. Ты снова станешь прежней, — и сказав это, отпихнул ее.       В который раз ударившись о стену, она стиснула плечо, которому на этот раз досталось больше головы, неудачно напоровшемуся на острый край, она судорожно всхлипнула, сугубо по привычке сдерживая свои рыдания и даже дыхание, прекрасно зная, что он терпеть не может ее слез, и посмотрела ему в спину, даже боясь представить, что он с ней сделает, но уверенная, что уж точно ничего хорошего.       И его слова о ней «прежней» ясно давали это понять.       Он стоял у столба, опираясь на нее ладонью, словно не мог держаться на ногах без поддержки и взглянув на бутыль в своих руках, будто видел ее впервые, залпом выпил остатки дешевого пойла, проливая часть на себя, а когда в ней не осталось ни капли, без жалости разбил, разбросав мельчайшие осколки по всему старинному сооружению, коим и являлась ее клетка.       — Пойду еще принесу, — сказал он словно сам себе и оттолкнувшись от столба, переступив через жерло для костра, в котором горело яркое пламя, двинулся к двери, но не успел он сделать и шага, как его остановил ее надломленный голос.       — Он придет за мной, — сказала она тихо, баюкая свое плечо и из последних сил борясь со слезами, только одной позволив скатится по щеке, поблескивающей в бликах костра.       Элбан замер, его ладонь сжалась в кулак, но тут же расслабилась. Он медленно обернулся к ней и улыбнулся настолько жуткой и пугающей улыбкой, очень похожей на оскал дикого зверя, что ей в миг стало так страшно, что она буквально почувствовала как смертельный ужас сковывает ее сердце, замораживая его навечно, поселяя в нем только холод и тьму. Он сверкнул глазами, угрожающе двинувшись к ней, и в этот самый момент его горящие неистовым, неестественным светом глаза, очень напомнили ей драконьи.       Подойдя к ней вплотную, он присел перед на корточки и наклонил голову на бок, глядя на нее с той самой улыбкой, с которой безумцы сворачивают шеи любимым и кромсают тела своих жертв, напевая веселые песни.       Она была уверена, что он ударит ее. Даже сжалась в ожидании этого.       Но в этот раз он почему-то поступил иначе — протянул руку и потрепал ее по щеке, от чего она ожидаемо попыталась уклонится, приготовившись к совершенно иному.       — Ты уверена, что он придет? — спросил он, будто всерьез считал, что она сказала несусветную глупость.       — Он придет за мной, — упрямо и так же тихо повторила она, ничуть не сомневаясь в своей уверенности и собственных словах. Азер ее муж… Он придет за ней. Обязательно придет.       Ведь он обещал.       — Пусть приходит, — сказал Элбан вдруг, удивив ее этим. Снова улыбнулся и погладил большим пальцем по ее щеке. — Я буду его ждать.       Он встал, глядя на девушку сверху вниз.       — Я никому больше не позволю забрать то, что принадлежит мне.       Сказав это, он отвернулся и вновь направился к двери, а она поняла, вдруг отчетливо осознала, что если позволит ему сейчас просто уйти, просто оставит все как есть и смирится, как всегда смирялась раньше, позволяя топтать себя и ломать, словно безвольную куклу, то уже никогда не сможет себе этого простить, никогда не сможет понять… и узнать… За что же он так с ней?       Морщась от боли, она встала на негнущихся ногах и сморгнув выступившие слезы, отчаянно крикнула ему в след, выпустив наружу все свои чувства и те страдания, что терзали ее в течении стольких мучительных лет, прожитых напрасно, в угоду его глупому эгоизму и нелепым прихотям, смешанными с бездумной жесткостью и безжалостной тиранией.       — За что ты так ненавидишь меня? Что я тебе сделала? Почему ты… Почему ты губишь меня, отец?! — Слезы безостановочно скатывались по ее щекам, но она уже не пыталась их сдержать. Пусть выходят, пусть. У нее больше нет сил это выносить. Она уже просто не может! С нее хватит. — Ра… Разве это нормально? Я же твоя дочь! Как ты можешь так со мной поступать? Это… Это просто… Это просто неправильно!       — Неправильно, значит? — взбешенно бросил он, резко разворачиваясь и прожигая ее испепеляющим взглядом, от которого она невольно попятилась, настороженно следя за каждым его шагом.       Гневно прищурившись, он шагнул к ней, в то время как она — отступила.       — Значит, меня ты считаешь неправильным? — продолжал он, подступая к ней. — А кого ты считаешь правильным? Того ублюдка, что забрал тебя у меня? А ты!.. Ты сама кинулась к нему, мерзавка!       — Он мой муж, — почти шепотом выдохнула она, поднимая голову и сглатывая ставший в горле ком. Ответная злость неожиданно забурлила и в ней самой. Сцепив зубы, она пронзила его холодным взглядом и твердо отчеканила эти невероятные слова, пусть у нее и дрожал подбородок. — Не смей так говорить о нем.       В отношении себя она могла снести все, что угодно: и угрозы и оскорбления и даже побои, в конце концов, ей было не привыкать, но Азер… Он был тем, кто смог подарить ей столько счастья и тем, кто сумел полюбить ее такую, несмотря на все ее недостатки и трудности, с которыми ему пришлось столкнуться из-за нее… Он не заслуживал этого. Не заслуживал, чтобы такие, как ее отец называли его «ублюдком».       Элбан остановился, словно напоролся на стену, его глаза округлились, будто он не мог поверить в услышанное, осознать сказанные ею слова.       — Так ты еще и потаскуха? — переспросил он, сведя брови у переносицы и агрессивно подаваясь вперед. — Легла под этого ублюдка?! Еще и понесла от него, небось? — вскричал он, а она тут же прикрыла руками живот, словно действительно носила его ребенка под сердцем. Увидев этот жест, Элбан заскрипел зубами и ярость налилась в его злых глазах, требуя выхода, а именно — сорвать на ней весь свой гнев, как он делал это всегда.       Осознав, что он сейчас набросится на нее, она в долю секунды, действуя так быстро, как только могла, натянула цепь, наматывая ее на запястье и посмотрела на «отца» глазами, полных решимости бороться и стоять до конца, чтобы он не пытался с ней сделать. Это уже попросту не важно.       Если она действительно носит под сердцем ребенка Азера, то теперь ей за что бороться.       И раз она не могла сделать этого раньше, чтобы защитить себя, то сделает это хотя бы ради своего еще не рожденного дитя. Она не позволит даже пальцем прикоснутся к нему, даже если ей самой это дорого обойдется.       Она не знала, что заставило Элбана сдержаться и отступить… Ведь ему ничего не мешало избить ее до полумертвого состояния, как бы упорно и яростно она не сопротивлялась… Но он почему-то не сделал этого, к ее несказанному удивлению проявив небывалую сдержанность… он вдруг успокоился и ухмыльнулся, будто признавая, что этот бой за ней, что совсем было на него не похоже.       И вроде бы, все обошлось и ей следует расслабится, хотя бы на время, но… Но ей не нравился его взгляд. Он словно что-то задумал…       Но что?       Будто нарочно выждал мгновение, Элбан поцокал языком, качая головой, глядя на нее с высоты своего роста насмешливым взглядом и произнес:       — Какая же ты все-таки глупая, Амэя… Не понимаешь, что я хочу тебя спасти.       — Спасти? — нахмурилась она и вдруг хмыкнула, вернув ему его же взгляд. — Ты хотел сказать «сгубить»?       — Нет, — возразил он совершенно спокойно, окончательно убедив ее, что он что-то задумал. — Именно спасти. — И тут же продолжил: — Думаешь, он такой хороший? Твой муженек? Думаешь, раз он тебя не убил, то ты для него особенная?       Амэе не хотелось этого признавать, но она растерялась, не готовая к такому неожиданному повороту и не знала, как ей реагировать на такие странные слова. Она ожидала от него чего угодно, угроз или шантажа… Но уж точно не этого.       — О чем ты говоришь? — неуверенно спросила она, с сомнением и растущим беспокойством закусывая губу. Внутри что-то тревожно заворочалось, предчувствуя скорую беду.       — Всего лишь хочу рассказать тебе правду, — пожал он плечами и ненавязчиво двинулся к ней, по-прежнему держа руки за спиной. — Как ты думаешь, почему мы убиваем драконов? Ты никогда не спрашивала себя об этом? — Амэя молчала, не торопясь отвечать, неприятный холодок скользнул вдоль ее спины, ведь в свое время она и сама думала о том же. — Интересно, что он тебе наговорил… — задумчиво добавил он, при этом пытливо вглядываясь в ее лицо, будто хотел прочесть в нем ответ, а затем вмиг посерьезнел и с каждым последующим словом, без капли жалости обрушил на нее жестокую правду, наслаждаясь долгожданной реакцией, которую она ему показала, сама того не ведая: — Драконы — мерзкие ублюдки, порождения зла, пришедшие к нам из глубин Ада, чтобы поработить нас… Драконы — это твари, которые похищают наших женщин, чтобы сжечь их и из пепла убитых Невест породить такую же тварь, как и они сами… Монстра… Вот кто твой муж, дочурка моя. Он — монстр. — Его горящие огнем глаза снисходительно впились в ее побелевшее как мрамор лицо, в котором не осталось ничего кроме глубокого, безраздельно завладевшего ею шока.       Цепь выскользнула из ее рук, она смотрела на ухмыляющееся лицо отца и не могла поверить!.. Не могла даже пошевелится от потрясения и той пустоты, что заполнила голову, вытеснив прочь все мысли. Предчувствие скорой беды исполнилось, выбив у нее почву из-под ног.       — Ч… Что? — едва слышно сорвалось с ее мертвенно-бледных с губ, пока она пыталась хоть как-то воспринять услышанное. Тело не слушалось, двигаясь будто само по себе: она оступилась и лишь каким-то чудом устояла на ногах, зацепив стопой цепь, сделав несколько быстрых шагов назад на подкашивающихся ногах.       А Элбан тем временем продолжал, довольствуясь каждой секундой ее мучений, на которые обрек ее своими же собственными руками:       — Как думаешь, скольких убил твой муженек? Может сотню, а может две? — спросил он, обжигая ядом, сочащимся в каждом его слове. — Уж не знаю, почему он не убил тебя сразу… Позабавиться решил, наверное, — он коротко хохотнул, — скучно одному-то на острове!..       — Н-нет… — попыталась возразить она, часто-часто моргая, будто бы это могло ей помочь стереть из памяти эти ужасные слова, отдающие безумием. — Т-ты в-в-все в-врешь… Это не правда!..       — Разве? — переспросил он, в очередной раз ухмыльнувшись. — А почему, по твоему, драконы не хотят показывать себя людям? Почему их Невесты никогда не возвращаются домой, если они живы?.. Почему тогда они забирают себе новых Невест раз в месяц? Зачем им так много? — Он снова шагнул к ней, высокомерно задирая подбородок и окончательно добивая ее. — Я своими глазами все это видел. Братья видели, отец видел… Мы все видели. — Он помолчал. — Потому и убиваем этих тварей. — Его взгляд метнулся в сторону, словно он что-то вспомнил и заговорил совсем другим голосом, в котором слышались воспоминания. — Отрубаем крылья, отрубаем лапы, хвосты… — Его горящий жутким огнем взгляд вернулся к ней, и он яростно прорычал: — А потом связываем остатки, сдираем кожу и сжигаем их заживо, чтобы они почувствовали тоже, что и убитые ими Невесты!.. — и добавил напоследок: — И твоего муженька ждет тоже самое!.. Он больше не отнимет мое, — его глаза вновь устремились куда-то вдаль, — никто больше не отнимет…       Она стояла подле стены, дыша так, словно задыхалась, одеревенев так, будто ее тело пронзили копьем, пробившим сердце насквозь. Слезы ручейками стекали по лицу, холодный пот выступил на коже… Она не знала что сказать — у нее не было слов… Даже мыслей не было.       В этот момент Элбан подошел к ней и положил руку на голову, по-отечески поглаживая по волосам:       — Рано или поздно и ты бы тоже умерла, как и все они. Надоела бы когда-нибудь ему… — Она запоздало вздрогнула от его прикосновения и вскинула голову, глядя так, словно просила отвергнуть эти слова, сказать, что это была жестокая шутка… обман… Но «любящий отец» лишь продолжал улыбаться и гладить ее по голове, добившись того, чего хотел.       Ее поражения.       Ее сломленности.       — Вот и сказочке конец, — сказал он вдруг и толкнул ее, даже не пытающуюся сопротивляться, надавив на голову, тем самым вынудив рухнуть на колени, ударившись о край цепи, будто нарочно подвернувшуюся под ноги. Но она не почувствовала боли. Все ее чувства и ощущения куда-то исчезли, оставив на своем месте лишь холодное опустошение и тупую, тянущуюся боль, разрывающую на части.       И так, оставив ее совершенно одну, ошарашенно смотрящую в никуда пустыми глазами, довольный, посвистывая вернулся к тому, на чем остановился — дошел до двери, но там обернулся, в последний раз посмотрев на дела рук своих и коротко бросил, прежде чем выйти:       — Пусть приходит, если так хочет, я буду готов. — После этого он наконец вышел, на мгновение открыв ее взору огромный гарпун, устрашающий одним своим видом, во всю длину вытянутый вдоль стены.       Но она не видела его… Она не видела ничего вокруг.       В голове, где царил только хаос и сумбур, испуганно билась всего одна мысль, вытесняя все остальные:       Неужели это все… правда?

***

      Закат встревоженно смотрел на высокого мужчину, стоящего посреди полей и лугов, обдуваемых холодными ветрами, вздымающих с земли пыль и крохотные травинки, сдирая их с корнем, отправляя в долгий и последний полет над континентом, унося в неизведанные дали, туда, откуда нет пути назад. Последние лучи жаркого солнца грели ему затылок и обжигали спину теплом, прогоняя прочь холод, поселившийся здесь после минувшего дождя, оставшегося править вместо ушедшего вглубь моря чудовищного шторма, лишь по какому-то случайному везению не став обрушивать на него свой яростный гнев.       В руках он держал вялый цветок лотоса, чьи белоснежные лепестки все еще окрашивали алые капли крови.       Глубоко вздохнув холодный воздух, остужающий бушующее внутри пламя, он попытался еще раз, внутренним взором ища ту нить, что связывала его с Амэей.       Но он не чувствовал ее.       Что-то мешало ему, что-то преграждало путь, каждый раз возводя перед ним невидимую стену, через которую он не мог пробиться, как бы не старался.       Где же ты, Амэя? Что этот монстр сделал с тобой?       Обещание… Он же дал ей обещание!..       И не сдержал его, расслабился, забыл… Какой же он дурак!       С небывалой злостью он со всей дури пнул неудачно подвернувшийся под ноги камень, разбив его на мелкие кусочки, из-за чего чуть не сломал все пальцы на ногах и бережно стиснул в кулаке цветок лотоса, придающий ему сил держать себя в руках и дальше, не давая сорваться окончательно. Ведь в порыве ярости ему очень хотелось сжечь к чертям весь этот лес, что стоял перед ним той самой стеной, которую он не мог преодолеть, в тщетных попытках найти ее.       Огненные линии блуждали по всему его телу не переставая, вспыхивая то тут то там, змеями скользя по коже, то вылезая наружу, то исчезая внутри, все время держа его на краю.       Дракон внутри беспокойно ворочался, с нетерпением ожидая момента, когда наконец сможет дать выход своей ярости, обрушив ее на того, кто посмел украсть то, что было бесконечно дорого ему.       Еще раз глубоко вздохнув, он приказал себе думать, вспоминать, искать места, куда Элбан мог увести ее, ведь они не могли уйти слишком далеко…       Вдруг кто-то вышел из кромки леса, что-то белое, доброе, верхом на гнедом коне… И остановившись на мгновение, будто в раздумьях, уверенно шагнул к нему.       Действуя словно по наитию, Азер отправился ему навстречу.       И пока они настороженно шли к друг другу, скрывая в молчании свои намерения и осторожность, Азер все яснее видел незнакомца и узнавал его в каждом жесте, взгляде, движении рук…       Что он забыл здесь?       Преодолев разделяющее их расстояние, они остановились в нескольких шагах друг от друга и молча вглядывались в лица, словно заранее пытались прочесть в них ответы на все вопросы, не дающие им покоя.       Первым нарушил это молчание старик. Уставший после долгого пути, он с видимым трудом слез с коня и опираясь на снятый с сумки посох, шагнул к нему, поддерживая извалявшееся в грязи мужское платье. Подойдя почти вплотную, он замер, перевел дух и покачав головой словно своим мыслям, тихо и грустно сказал, смотря на Азера полными печали и сожаления глазами:       — Я опоздал.