Лёд

       — Реборн, — едва не заскулил Юра, когда утром воскресенья, единственного выходного дня, его разбудил не солнечный свет, не прекрасное стрекот цикад (или птиц, что там у этих итальянцев за окном стрекочет?), а пинок с кровати. Пинок, если позволите заметить, был не столько болезненным сколько обидным — такие в России обычно называли «поджопниками» и, простите за французский, «подзалупниками». Если кто не понял, откуда берётся второе выражение, то Юрий не будет объяснять и малые умы развращать.       Коори потянулся на полу.       Обидно, неприятно и холодно. Вот, почему воскресенье нужно отменить во всём мире. Всё самое неприятное именно в этот день: и утренние побудки со словами «ну, поехали на дачу на денёчек, картошечку покапаем», и «а тебе сегодня в школу не надо? а, сегодня не понедельник», и «ого, пора за генеральную уборку браться», и дедовский перфоратор в шесть утра, который якобы просто нужно было проверить… Вспомнишь — вздрогнешь.       Юра и вздрогнул. Но, к сожалению, не от воспоминаний, а от взгляда Реборна.        — У твоего брата приступ, — отозвался мужчина, и Юра подскочил, будто ошпаренный кипятком фазан, которого решили ощипать ещё живым для лучшего вкуса. Он, не теряя лишнего времени, трусцой последовал за широким шагом Реборна, который тут же развернулся и направился в сторону ванной. Босые пятки Коори забавно шлёпали по холодному полу, однако он старался не обращать на это внимания.        — Что случилось?       Мужчина поджал губы.        — Я забыл сказать о том, что горячую воду сегодня утром выключили, чтобы провести какие-то работы, а Цуна встал раньше всех и пошёл умываться.       Коори запнулся об собственные ноги. Он… о, господи. Без кипятка та вода, что была в кране, должна оказаться просто ледяной, поэтому приступ у его «брата» сейчас должен быть просто диким — и дай всевышние силы, если он будет не сильнейшим.       Реборн перехватил его, прежде его лицо успело столкнуться с полом, и поднял вверх за шкирку, словно нашкодившего котёнка. Только отпускать почему-то не торопился, продолжив движение — Юра дёрнулся недовольно в его руках, но вслух не сказал, ведь мужчина и без слов всё понял.        — Если ещё и ты сломаешь себе ноги, то Девятый меня убьёт, — он недовольно закатил глаза. — Так будет удобнее.       Юрий хотел было возмутиться и начать брыкаться, однако вскоре понял, что это было бессмысленно и просто расслабился, позволяя взрослому мужчине нести себя за край спальной рубашки, в душе молясь, чтобы она не порвалась прямо сейчас. Шел Реборн быстро — мальчика от каждого его шага потряхивало так, словно сейчас было сильное землетрясение, поэтому он начал недовольно ворочаться в его руках.       Когда они дошли до ванной, брюнет просто легко зашвырнул его в комнатку и закрыл дверь, будто сам боялся иметь с этим делом. Конечно, Юра всё понимал, приступы — всегда неприятная штука, особенно, у детей (выглядит действительно жутко, что скрывать), однако так некрасиво поступить мог лишь Аркобалено Солнца.       Он внутренне фыркнул, мол, мужчины, и обхватил чужие холодные ладошки предварительно согретыми друг об друга руками, пока зарёванный Цуна пытался что-то сказать, постоянно заикаясь, всхлипывая и давясь собственными слезами.       День, конечно, не с чашки кофе начинается.

***

      Юру пару раз перевернуло в воздухе, прежде чем слабое и хилое тельце Коори грузно свалилось на пол. Мальчик подскочил было, чтобы блокировать подзатыльник, который означал бы завершение тренировки — явно не в его пользу — однако запнулся об собственные ноги и полетел обратно, костеря на чём есть чёртову временную дезориентацию в пространстве. Мир вокруг него закружился, словно он сидел на стрёмной лошади, у которой дети отколупали всю краску на морде, на той карусели, и последнее чувство показалось очень неприятным: нос взорвало болью — обычно такой взрыв можно сравнить лишь с фейерверком, но тут букет ощущений был пышнее.       Из глаз брызнули слёзы боли, однако Юра — мужик он или где? — попытался утереть их ладонями, не учитывая то, что кожа была содрана от постоянных падений. Ссадины защипало, и мальчик почувствовал необъяснимое желание расплакаться.       …пока по затылку не прилетел очень обидный подзатыльник.        — Ну, глупый Коори, всё так же продолжаем отлынивать? Так тебе не то, что боссом, даже фигуристом не стать…       Юра буквально сердцем почувствовал, как в горле начал скапливаться горький комок, а глаза защипало. Он вскинул голову и хотел было посмотреть на Реборна так, чтобы ему стало стыдно — вот, смотри, взгляд решительный, а глаза-то на мокром месте! — однако вышел лишь жалкий всхлип, а решительный взгляд в целях безопасности роговицы пришлось сменить на зажмуренный.       Однако вместо смешка мужчина смог только отступить и уставиться на него большими глазами — вот теперь Юра понимает, что в аниме попал — после чего, в спешке что-то бормоча про «иди умой лицо», удалиться. Коори наблюдает такое не в первый раз у Реборна, ведь к паническим атакам Цуны он относился точно так же.       Юра вытер мокрый нос рукавом кофты, после чего буквально замер от догадки.       так Реборн       боится       детских       эмоций       Юра гадко улыбнулся где-то в душе - снаружи, впрочем, продолжая очень мужественно рыдать - после чего сделал пометку в уме: оказывается, проявлять весь спектр детских эмоций перед опекуном было очень даже нужно. Вот вы и попались, господин величайший киллер.