You are my hell on earth.

Юнги живёт у Чонгука уже около двух месяцев, и за это время он практически до конца избавился от наркотической зависимости. Чонгук каждый день проводил с ним, разговаривал, помогал, приходил врач и прокапывал парня, давал нужные таблетки, ставил капельницы. Это всё помогает Юнги. Альфа поддерживает его, как только может помогает, заботиться. Мину больно от такого Чонгука, больно от того, как же альфа заботится о нём, какой он искренний с ним. Последние пару недель, когда он уже в полном сознании, ему очень трудно принимать помощь от Чона, а от врача уж тем более. Самый первый раз, когда Юнги увидел врача в белом халате, входящего в его комнату, парень подорвался с кровати, будто бы его током ударило, он начал кричать, кидаться во врача всем, что только под руку попадётся. Омега даже не обращал внимание на находящегося рядом Чонгука, который наблюдал за этой ужасной картиной, даже после этого случая, Юнги не решается рассказать Чонгуку о своём прошлом: о том, что с ним было. Не хочет рассказывать про наркологическую больницу, не хочет рассказывать про проблемы с наркотиками, не хочет говорить об изнасиловании, ему стыдно и страшно до дрожи в коленках. Страшно не от того, что он расскажет об этом Чонгуку и что альфа будет знать об этом, страшно от того, что Чонгук может не поддержать Юнги в том, что ему страшно в том, что может обвинить его, мол, Юнги сам позволял им делать это с собой. То, что Чонгук не поймёт его и оттолкнет — это самое страшное для Мина. Если от него отвернется Чонгук, он не сможет выжить, он не сможет просто спокойно жить, плевать на Лу Хана, плевать на босса Хана, плевать на родных. Омега хочет, чтобы Чон был рядом всегда, чтобы так же заботился о нём утром, хочет эту семейную идиллию, хочет видеть то, как альфа улыбается, когда Юнги становится лучше, а ведь становится ему лучше уже как целый месяц. Первые три недели были самыми ужасными, болезненными для Юнги. Угнетенная атмосфера царила в комнате, парень кричал, ползал по полу, бил себя по голове, изо рта текли слюни, из глаз слёзы, ломка — это самое ужасное, что можешь ждать наркомана. Вспомни самую страшную болезнь в мире и умножь ее на 100 — это и есть ломка. Страх, желание, болит все, болят внутренние органы, болят волосы на голове, болят руки, болят ноги, болит голова, тебя всего тянет и мажет так, что ты только и можешь, что кричать и просить о том, чтобы тебе дали хотя бы небольшую дозу, ведь организм уже привык, и без этого препарата он не может. Несмотря на то, что снаружи дома и внутри была охрана, Чонгук аж три недели сидел рядом с Юнги, дабы тот ничего не натворил с собой, чтобы не смог ударить себя, выброситься из окна, причинить себе вред и чтобы не сбежал. Чонгук знал, что омега может сбежать, сбежать так, что охрана его не заметит и даже не найдет. Альфа впервые в жизни видел, чтобы наркоману было так плохо, как ему. Омега плакал, бормотал что-то про ложь, про то, что любит, нес какую-то чушь. Чонгук не понимал этого бормотания, этого тихого хрипа, произнесенного лицом в пол. Это не было услышано Чонгуком, он не услышал о том, что Юнги говорил, как любит его, не услышал о том, почему они с Юнги встретились вновь в борделе. За все эти два месяца, Юнги ни разу не связался с Лу Ханом, да и Лу Хан ему не звонил, не угрожал, не кричал, даже не писал смски, Мин сразу понял, случилось что-то очень серьёзное, и подумал о том, что он мог сделать что-то с его семьёй, но на большое удивление, когда Юнги позвонил своим родным (совсем недавно) маме, папе, брату, они сказали, что у них всё замечательно. Они не разговаривали долго, родители уже и не злятся на Юнги, и зовут жить домой, на что Юнги ответил, что живёт со своим молодым человеком и не хочет разрушать свою семейную идиллию. Парень не стал дожидаться ответа родителей и просто положил трубку. Ему не интересно мнение родителей. Омеге дико нравится жить с Чонгуком, они несколько раз ходили вместе на пляж, несмотря на то, что уже зима, любовались на волны, разговаривали о многом и узнавали друг о друге всё больше и больше. Например, Юнги узнал, что у Чонгука было два брата до смерти Джина, об отношениях с братьями и родителями рассказал. А Чонгук узнал, что Юнги дважды выгоняли из школ за драки. Первый раз в семь лет, когда омега пробил альфе, который его задирал, голову. А второй раз, в двенадцать лет, когда Мин психанул и разбил парту головой своего соседа за партой, парта распалась на две половины, а мальчик заплакал. И Чонгук прекрасно понимает, что Юнги может за себя постоять, но не всегда. Даже после таких рассказов, Чону хочется защищать Юнги, ведь он омега, хрупкая низенькая омега с дрянным и искренним характером. Вроде он и стерва, недотрога, а вроде и сам первый целоваться лезет. Сам же забирается на колени Чонгука, а потом сам же бьёт альфу по рукам, когда тот пытается забраться под рубашку Мина. Альфа не может понять Юнги. А Юнги сейчас беспокоит только одно, почему Лу Хан не звонит. Почему, почему Лу Хан не звонит, неужели он наконец-то понял, что Юнги не тот, кто может что-то про кого-то разнюхать, что Мин не тот, кто может быть шпионом, не тот, кто может носить информацию? Омега уже не так сильно боится за свою жизнь, как за жизнь Чонгука, эти громкие разговоры альфы по телефону пугают до смерти. То, как Чон кричит на своего собеседника, то, как ругает свою охрану, то, каким злым он уезжает работать, и он не понимает, что грядет что-то грандиозное, к чему Чонгук хочет все успеть, сделать всё в лучшем свете, только вот Юнги не знает, что замышляет Чон, может быть он уже давно догадался, что Юнги врёт ему, а тогда зачем он помогает, если знает об этом? Глупо, Мин чувствует себя таким глупым, даже когда в школе все дети понимали школьную программу, а Юнги нет, он не чувствовал себя настолько глупым, как сейчас. Мин горячо выдыхает, чувствуя, как подступает к низу живота щекочущее сладкое ощущение, будто вся кровь воронкой собирается в одном месте, и, накаляясь, постепенно превращается в шипящую жидкую лаву. Прикрывает глаза и чувствует, как крепкие руки обхватывают его за талию, он в прямом смысле сидит на коленях у Чона. Альфа заслоняет собою холодный, тусклый свет луны, и уже через секунду Мин чувствует, как его теплые, немного влажные губы касаются уголка его рта. Юнги приоткрывает рот и зарывается пальцами в растрепанные волосы на затылке брюнета, притягивая его к себе и ожидая, что он поцелует омегу, но брюнет лишь изучает губами очертания губ омеги. Юнги тихо скулит, чувствуя, как большие ладони перебираются на бедра и нежно сжимают их. Юнги знает, что Чон любит слушать его полускулеж-полустон и ощущать, как омежьи ногти впиваются ему в спину, когда он тянет за шарик в языке и играет с ним, заставляя Мина нервничать и одновременно возбуждаться. У Юнги никогда не было секса и он никогда не хотел его, но от вида вышедшего из душа брюнета, от вида его растрепанных темных волос, его крепких рук, его губ. Сука, Мину даже достаточно одного взгляда на его мускулистую, мощную спину. Мокрая, местами покрасневшая от теплой воды, слегка подкаченная мужская спина. Юнги всегда обнимает Чонгука со спины и в такие моменты нежно покусывает в плечо, чтобы дать понять, как омеге его не хватает. Он немного запрокидывает голову, подставляясь и блаженно улыбаясь, а Юнги сжимает его крепче, скрепляя ладони «в замочек» в районе его спины, а после пытается проскользнуть ладонью ему под полотенце, но он ударяет Омегу по руке. Чонгук не разрешает прикасаться к нему там. Этот изверг только дразнит Юнги, доводит, но не решается, потому что Юнги, видите ли, не хочет. Сука, ну возьми же меня! Я хочу этого! Я хочу тебя! Эти слова метаются в голове омеги. Его глаза широко распахнуты. Юнги, дрожащими руками, расстегивает и стаскивает с Чонгука рубашку, которая, будто специально, подбиралась на два размера больше и которая, нарочито дразня и заставляя закусывать губу от предвкушения, свободно соскальзывает с плеч парня. Он жмурится, когда Мин снова тянет за прядки волос, вынуждая наклониться к себе ближе, и осыпает его грудь, шею, ключицы хаотичными, неаккуратными поцелуями, будто он что-то сладкое и соблазнительно тающее. Течка даёт о себе знать, хочется грубой, жёсткой, но нежной и горячей близости. Юнги хрипло шепчет ему на ухо: — С кем ты трахаешься? Брюнет не может отстраниться от Юнги, не может оттолкнуть его от себя, он может лишь перевести на Мина совершенно затуманенный, непонимающий сути вопроса взгляд. Повторяет: — С кем ты трахаешься, Чонгук’а. Почему ты не хочешь меня? Чонгук, на удивление, остается спокойным и возбуждённым. Омега ожидал, что он разозлится. — Ни с кем. И я хочу тебя, — шепчет парень в ответ, кусая Юнги за мочку уха и проскальзывая ладонью под ночную рубашку. Он аккуратно задирает ее. По телу омеги беспричинно карабкаются мурашки. Взгляд скользит по татуировке ласточки на шее Юнги. Чон загадочно закусывает губу и наклоняется к его груди. Юнги надавливает ладонью на его темноволосую голову, содержимое которой пугает каждого, кто имеет о Чоне хоть какое-то представление, вынуждая уткнуться в омежью грудь носом, но он не теряется: ощущения от его слабых, нежных покусываний отзываются по всему хрупкому телу Юнги, точно маленькие электрические разряды. — Почему ты медлишь? Ты что, хочешь, чтобы я умолял тебя поиметь меня? Ты этого добиваешься? — раздраженно шепчет и грубо тянет его за волосы, после чего получает болезненный укус где-то в районе соска. — Ты импотент? Чонгук резко поднимает голову. В его глазах больше нет расслабленности: среди всей этой благородной, гордой зелени плескаются немые намеки на злость и смех. В горле Юнги застревает воздух, он открывает рот, чтобы попросить прощения, но Чон грубо перехватывает его руку, которой омега держал его за пряди, дернув ее на себя, отчего Мин инертно оказывает сопротивление и в испуге жмурится. — Детка, — Чон смягчает свой тон, заметив испуг Юнги и давая понять, что ему больше смешно от этих слов, чем злостно. Юнги открывает глаза, встречаясь с ним взглядом. Он держит Мина за ладонь и медленно приближает его руку к бугорку в районе своей ширинки. Конечно, омега и без этого почувствовал, что у него стоит. Юнги не знает, зачем попытался его обидеть. Мин сейчас чувствует себя просто отвратительно. — Прости, — выдавливает Юнги, чувствуя через ткань неплотных штанов его возбужденную плоть и поглаживая ее. Чонгук прикрывает глаза и тяжело, скомкано выдыхает, пытаясь пленить в себе стоны, которые бьются о стенки его гортани, точно разозлившиеся пчелы о разрушенный улей. Его ладонь неуверенно ложится на маленькую ладошку Юнги, но не препятствует тому, что омега начинает расстегивать мешающую им обоим ширинку. — Если я сделаю это, то ты станешь моим, понимаешь? — говорит Чонгук, все-таки неуверенно перехватив его ладонь. — В том мире, в котором я играю к таким вещам относятся серьезно. Я ужасный собственник. Я не хочу, чтобы ты потом жалел об этом. Теперь Юнги сообразил, о чем говорил Лу Хан. Как же сейчас Юнги хочет вернуть тот момент, когда его послали на задание, и отказаться от всего этого дерьма. Тогда бы они застрелили его и всю семью, если верить им на слово. Хочет вернуть тот момент, когда спас Чонгука, и не оставаться с ним в больнице. Хочет, чтобы он не знал Юнги, а Мин его. Хочет вернуть тот момент, когда родился, чтобы стать камнем. И тогда омега бы не полюбил Чонгука, тогда бы он не хотел, чтобы они были вместе, тогда бы он не был вынужден идти против него, так бесчеловечно пользуясь его доверием. Его взгляд такой теплый, такой заботливый, а Юнги тушит в себе мысли о предательстве и пользуется им, чтобы доставить удовольствие себе. Омега стиснул зубы, чувствуя, будто позорная вина, подобно лавине, с головой накрывает его, и Юнги тонет и захлебывается в ней. В горле стало так сухо, точно он проглотил раскаленный песок в пустыне Сахара. Пожалуйста, кто-нибудь, скажите, что же мне делать теперь. — Я люблю тебя, — бормочит, проскальзывая ладонью под ткань его трусов и обхватывая его твердую, возбужденную плоть в плотный кулак, упиваясь осознанием того, что у него вовсе нихуя не «маленький член», как кое-кто предполагал. Юнги буквально на секунду представляет, как больно будет вытерпеть, когда парень попытается насадить омегу на свой член в первый раз, но его это, черт возьми, только еще больше заводит. Он будет поддаваться ему навстречу, даже если будет ужасно больно. — Малыш, — шепчет Чон в ответ и впивается в губы Мина с требовательным поцелуем. Юнги пытается перехватить инициативу, но парень доминирует, а на ладонь младшего, изучающую его член, ложится его ладонь. Юнги подхватывает мысль Чонгука и, сжав его возбужденный орган еще плотнее, начинает медленно двигать по стволу, получая несдержанный, развратный стон в поцелуй, который вибрацией проникает куда-то вглубь организма омеги, взрывается на миллионы миниатюрных бабочек и принимается порхать где-то в районах его живота, где-то в районах груди, где болезненный осадок от чувства вины будто расщепляется на таких же маленьких бабочек, а они устремляются к голове, где плотно оседают в мозгу и оставляют лишь одну мысль: я люблю тебя. Я буду лгать самому богу, но я больше не предам тебя. Я сделаю все, чтобы мы были вместе. — Детка, ты идеален — слышит заботливый голос и, пройдясь языком от самого основания члена, омега смыкает губы на головке, снова расслабляя горло и пропуская плоть внутрь. Юнги хочет, чтобы ему было хорошо, чтобы потом он хотел повторить это снова. Чонгук шипит, толкается бедрами ему навстречу, настаивая на том, чтобы Мин принял его во всю длину. Юнги слышит томный выдох и полюбившийся ему голос: — Сучка, какой же ты податливый, – после этих слов Чон, не в силах больше церемониться, тянет его за волосы сильнее, отчего он жмурится, и грубо проталкивает член так, чтобы головка уперлась омеге в горло. Глаза начинают слезиться, но он уже не может отстраниться, потому что Чон этого сделать не даст: он задает Юнги какой-то сумасшедший ритм, толкаясь бедрами навстречу и стоня громче, по мере того, как сильно Мин начнет трястись и дергаться. Ему кажется, что если он сейчас не спустит собственные джинсы, то умрет оттого, что член болезненно упирается в свободную ткань шелковых красных, полупрозрачных спальных шорт. Через некоторое время Юнги откровенно начинает недовольно мычать и, кажется, даже всхлипывать, пытаясь как-то показать брюнету, что больше не может терпеть. Омега надеется, что он не садист, потому что его фраза «не хочу, чтобы ты пожалел» может значить не только то, что его жизни будет угрожать опасность. — Хочу тебя, блять, — прорычал Чонгук, целуя губы Юнги и обнимая его так крепко, насколько это вообще было возможно — совсем не оставляя свободного пространства между их телами. Чонгук резко тянет за волосы, и Юнги отстраняется, выпуская плоть изо рта и сглатывая слюну. Он жадно хватает ртом воздух и откашливается, заползая обратно на кровать, и тут же чувствует ладонь Чона на своем паху. Парень издает что-то больше похожее на всхлип и скулеж, чем на стон, и толкается парню в руку, требуя, чтобы он поскорее помог омеге. Мина просто трясет от происходящего. Он ни секунды не может спокойно вздохнуть, спокойно выдохнуть. Почти каждое прикосновение Чонгука вызывает у него желание выскуливать его имя. Мин постоянно представляет, как будет чувствовать его в себе. И запах его шампуня, его геля для бритья, его запах — все будто превращается в афродозиак. Парень молчит и, стянув с омеги шорты вместе с бельем, аккуратно укладывает на кровать, принимаясь осыпать его тело жадными, собственническими поцелуями, больше походящими на укусы, как это делал с ним Мин. Он обнимает омегу за бедра и вынуждает прислониться к его члену, продолжая молча целовать и вырывать из него всхлипы, безумные стоны, которые Юнги бы не хотелось услышать, ибо он бы никогда не признал свой голос и попросту умер от стыда. Чонгук переворачивает омегу на живот и еле ощутимо гладит выступающие ребра и позвонки, Юнги такой идеальный, будто сделан под заказ, он такой мягкий, такой упругий, такой нежный и ласковый. Омега чувствует задом его плоть — она мокрая, смазанная слюной. Юнги было страшно с самого начала, он боится альф, но Чонгука он не боится, омега просто не видит в нём угрозы, не видит желания альфы причинить боль, а наоборот. Юнги закусывает себе губу, громко выстанывает что-то вроде просьбы трахнуть скорее и прогибается в спине, стоило Чонгуку больно прикусить кожу под мочкой его уха. — Как же сладко ты скулишь, — шепчет он на ухо, когда Мин уже просто трясется в его объятиях, жмурясь и стискивая зубы. — Будет больно, детка. Но обещаю, что буду трахать тебя как можно чаще, — он акцентирует внимание на слове, которое Юнги сам постоянно употреблял. Его губы в миллиметре от уха, а рука хватает смазку, которую он приготовил. Юнги не уверен, что нужна смазка, ведь у омеги сейчас началась течка и течет из него этой смазки дохера и больше. Юнги понял, что началась течка только когда домой пришел Чонгук, и его запах распространился по всему дому. — Пожалуйста, Хён, — сладко протягивает он, пытаясь не всхлипывать. Юнги знает, как Чонгуку нравится, когда его называют «Хён», альфу это дико возбуждает. Омега раздвигает ноги чуть шире и насаживается на смазанные холодные пальцы брюнета. Юнги не знал, что делать, не знал, как делать, но несмотря на это, ему не было больно вообще, было неприятно, а после сладко. Видимо, Чон был удивлен, что Юнги так податливо принимет его пальцы в себя, даже когда он просовывал третий и принимался медленно массировать и растягивать протестующие против таких проникновений мышцы. — Умница, — сладко шепчет парень и одобрительно целует омегу в макушку. — Я не пожалею, — тихо шепчет Юнги, пока Чонгук переворачивает его и позволяет себе покрывать поцелуями всю шею и бледное лицо омеги, который кажется, даже не дышит от волнения. Чонгук спускается поцелуями вниз и наконец-то касается внутренней части бедра, чуть прикусывая кожу и оставляя засосы. Оказавшись на спине, Юнги не может смотреть в любимые глаза альфы. У Юнги перед глазами космос, а перед глазами Чонгука Юнги. В комнате становится безумно жарко, и Чонгук чувствует, как дрожит от нетерпения его маленький мальчик. Юнги чувствует, как больно ноет сердце, будто его заменили грудой стекла. — Детка… — пробормотал Чонгук, упершись лбом в лоб Юнги, и осторожно проник в тело юноши, лишь наполовину, жутко нервничая: это далеко не первый его раз с парнем омегой, но это ведь Юнги, он особенный. Однако поводов для излишнего волнения не было, поскольку омега, застонав явно от удовольствия, расслабился довольно быстро, и Чон смог войти чуть глубже, не встретив особого сопротивления. Мину явно нравилось то, что происходило сейчас, но очень скоро ему захотелось большего. Альфа, судя по всему, был любителем долгих ласк, и Юнги буквально растекался по мягкой кровати лужицей, когда мужчина покусывал его шею, и всё же он хотел приступить к основной части. — Умоляю, — щёки парня были красные, а глаза горели языками пламени, горели ярче, красивее, чем Нотр-Дам в весенний день, но он таки произнёс это, чуть поворачивая голову и глядя на Чонгука побуждающе. — Я не хочу, чтобы тебе было больно, — Чон оставил поцелуй на виске омеги. Тот вздохнул и простонал — член брюнета надавил точно на простату. — Я… а-ах… Нет, — ответил Юнги, сжимая в кулаках простынь — эмоции, он не знал, как с ними справиться. — Хорошо, — Чонгук же выглядел совершенно спокойно и уравновешенно, только вот кожа на скулах немного порозовела, и выглядело это необычно. Его дыхание было тяжёлым, а глаза мерцали, и только это выдавало всё его жуткое возбуждение, от которого сводило внутренности. — Такой мокрый… м-м-м… — дико пошло прошептал на ушко омеги Чонгук, делая первый резкий толчок и медленно проникая в горячее нутро Юнги. Тот издал сладкий стон, перевернувший всё внутри Чона. Юнги тычился мокрым носиком в простыню, глухо прося: — Ещё, пожалуйста. Парню было невероятно хорошо: член Чонгука заполнял его полностью, и это приносило несказанное облегчение ноющему от возбуждения организму. Представляя, как он будет трахаться со своим альфой в первый раз, Юнги и подумать не мог, что это будет настолько приятно. Первые несколько движений внутри омеги Чон совершил осторожно, убеждаясь в том, что Юнги не больно. Он целовал его шею, выступающий позвонок, обнимал поперёк тела, успокаивая подростка, и начал двигаться быстрее, вскоре заставив Юнги откровенно стонать и выгибаться. О, какой же пластикой обладал юноша — прогибаясь и оттопыривая аппетитный зад, он выглядел безумно соблазнительно: около двери висело большое зеркало, в котором отражались их тела, гармонично сплетённые, и Чонгук видел это; безумно красиво. У Юнги красивый и достаточно гармоничный голос, чуть хрипловатый, но приятный до дрожи, словно голосок ребенка, чуть писклявый, но достаточно прокуренный. Чонгук был уверен, что ничего удивительнее, чем голос Юнги, просящий его не останавливаться, произносящий: «Чонг’кх, Чонгук’а прошу», он не слышал ни разу за всю свою долгую жизнь. Это было так захватывающе отрадно, что Чон, возбуждаясь ещё сильнее, трахал омегу в бешеном ритме, словно лев, схвативший свою добычу, впиваясь губами в шею того. Альфа явно чувствовал, как двигаться, чтобы Фрэнк чувствовал слабость во всём теле, головокружение от удовольствия, сбивающего с ног, как вызвать тянущее ощущение внизу живота, где прикоснуться, чтобы по телу проходила дрожь. Чонгук видит, что происходило с его Юнги, и понимал: он делает всё, как надо; Мину хорошо с ним. — Ты блядски красивый, — прошептал Чон сдавленно, взяв Юнги за горло. — Посмотри, малыш, — повернув голову парня так, чтобы тот обратил внимание на зеркало, сказал он. — Ты… мой… — мужчина нёс какую-то ерунду, просто то, что приходило в его затуманенный разум. Его ладонь, покоящаяся на шее омеги поползла выше, на подбородок, а два пальца проникли в горячий рот. Довольно проурчав что-то невнятное, Мин провёл по ним языком. Чонгук заметил, что Юнги с трудом удерживается на ногах, стоя в собачьей позе, поэтому вышел из него, повернул лицом к себе и, взяв под бёдра, с лёгкостью приподнял его — альфы обладают невероятной силой, и подросток почти ничего не весил для Чона. Он закинул ноги на плечи мужчины и крепко обнял того за шею, чувствуя спиной шершавую поверхность покрывала. Сейчас альфа не тратил время на какую-либо подготовку и без предупреждения, довольно резко, проник в тело возлюбленного, отчего тот вскрикнул, впиваясь ногтями в плечи Чонгука. А позже, вспомнив, что более громкие стоны во время минета Чон издавал, когда трогал свои волосы, Юнги скользнул ладонью в чёрные пряди, довольно сильно оттягивая. Чонгук зарычал и, сам того от себя не ожидая, приник к горлу Юнги, кусая нежную кожу. Вкус крови омеги будоражил, а крик, вырвавшийся из груди Юнги, приятно ударил в уши. Чонгук знал не понаслышке, что от метки альфы, омега испытывает скорее удовольствие, чем боль, и решил немного поэкспериментировать над парнем; он был уверен, что сможет вовремя остановиться, чтобы Мин никоим образом не пострадал. Так и случилось: продолжая двигать бёдрами, втрахивая парня в постель, он слизал несколько капель крови, промычав от удовольствия, и тут же отстранился, глядя в глаза Юнги, полные страха, но в то же время безграничного доверия. — Ещё раз… хочу ещё, — жалобно попросил омега, вновь потянув чёрные волосы. Чонгук лишь покачал головой, слизывая с губ остатки алой жидкости, и поцеловал Мина, заставляя того почувствовать железный привкус во рту. Сильнее сжимая бёдра парня, наверное, до синяков, как показалось Юнги, он касался губами щёк омеги, его губ, говорил, что безумно любит. Слова его были пропитаны нежностью, нескрываемым чувством восхищения — это льстило Мину. Его взгляд сфокусировался на лице альфы: тот глухо стонал, кусая губы, и чуть прикрывал глаза. Красивый. Невероятно красивый. Омега задрожал, сжимая пальцы в волосах, и громко застонал, кончая на живот себе и своему бойфренду. Тот вытащил член из обессиленного омеги и осторожно уложил его на кровать. Чонгук, ещё не достигнувший разрядки, подвинулся ближе и, взяв за подбородок, приказал открыть рот. Юнги повиновался, высунул язык, поняв, чего хочет вампир, и Чон, погладив омегу по волосам, принялся быстро дрочить, а через несколько секунд кончил, громко выкрикнув имя любимого. — Спи спокойно, родной, — прошептал альфа, касаясь губами лба Мина. Юнги действительно устал. Чон в прямом смысле слова затрахал его, будто течка была у брюнета, а не у него, поэтому отрубился за считанные секунды. Полчаса назад заходил Намджун. Жутко недовольный тем, что на полу в коридоре почему-то валяется одежда, он собрал вещи и, гордо сообщив, что они не увидят его ближайшие пять суток, ушёл к Чимину. У Чонгука и Юнги будет ещё много времени, чтобы побыть друг с другом наедине. Сейчас черноволосый лежал рядом с дрыхнущим подростком и обнимал его, глядя на умиротворено спящего Юнги. Это что-то невероятное, он не слышал о том, что у альф такая реакция тела на секс с любимым человеком, с истинным. Было жарко, однако это так захватывало… — Ты творишь со мной что-то невообразимое, — и Чон уснул, прошептав это в макушку Юнги.