Она поверила в сказку

Anger and agony Are better than misery Trust me I've got a plan When the lights go off you will understand Pain, without love Pain, I can't get enough Pain, I like it rough 'Cause I'd rather feel pain than nothing at all! Three Days Grace – Pain

Кёя довольно улыбался, подъезжая к особняку. Сегодня он не притронется к ней – все же нужно дать ей время прийти в себя, осознать все и привыкнуть, однако останавливаться нельзя, а это значит, что сегодня он будет учить её прикасаться к нему. Усмехнувшись этой мысли, младший Хибари вышел из машины и, оставив её на попечение обслуги, направился в дом. Однако там его ждали отнюдь не радужные новости, а нечто, что вполне могло перерасти во внутрисемейный скандал. - Я запрещаю тебе подходить к ней, - отрезал Кёя, выслушав брата. - Причина? – невозмутимо спросил Алауди. - Она моя. - Кёя, - Алауди тяжело вздохнул, - Она не твоя, и не моя. Нам вообще не стоило там появляться. Ты знаешь, что этим Костакисом уже интересуется Вендиче? И если там узнают… - Никто не узнает. Не переводи тему. - Я не перевожу тему. Пойми, Кёя, она не из тех, с кем ты имел дело раньше. Ты же просто убьешь её! Сначала сломаешь, а потом убьешь! Мне даже страшно представить, что стало с теми, кого ты бросил до этого. - А с каких пор тебя интересуют мои игрушки? – выгнул бровь Кёя, - И их судьба? - А разве я тоже не мог хоть раз пожелать девственницу? – цинично усмехнулся Алауди, но тут же посерьезнел, - Я сам хотел купить её. Ты опередил меня на какую-то долю секунды. - Значит, судьба. И не проси, Алауди. Поздно. - Но я все равно прошу. Впервые, заметь. Она не из прежних твоих игрушек. - Нет. В любом случае, не сейчас. А пока я вынужден повториться: я запрещаю тебе подходить к ней. - Думаешь, ты можешь запретить что-то старшему брату? – опасно тихо и спокойно спросил Алауди, и в его голосе звякнула сталь, - Я буду поступать так, как посчитаю нужным. Научись сначала обращаться с необычными игрушками, прежде чем заводить их. - Как будто ты умеешь это делать! - Представь себе! Если я увижу, что ты ломаешь её – она перейдет ко мне. - Ну уж нет, - прошипел Кёя. - Да, - отрезал Алауди, - Думаешь, запер её в золотой клетке и готово? Ты забыл – она здесь не добровольно. Она ничего не знает, боится нас обоих… И от одиночества сходит с ума. - Ничего, скоро она будет сходить с ума от другого. - Ты безнадежен и ведешь себя, как мальчишка! – не выдержал Алауди, - Иди, остынь. Мы еще вернемся к этому разговору, и, я так чувствую, это будет не раз. Но я все же надеюсь на твою способность делать выводы. Фыркнув, Кёя ушел. Еще чего! Тсуна – его по праву, только его и ничья больше! Скоро она все узнает, и больше не будет бояться. И с каких это пор Алауди волнует судьба очередной куклы, оказавшейся в его постели? Которая, если ему так уж хочется, может оказаться и в его постели, но чуть позже – уже обученная и вышколенная до понимания с полувзгляда. Странно все это. Но если он узнает, что брат снова говорил с ней – очередного подобного разговора не избежать. Хотя, признаться честно, иногда младший Хибари задумывался – что с ним произошло? Почему? Неужели то предательство, та жестокая насмешка навсегда изменили его? Должно быть, она счастлива, наблюдая за ним на приемах, сопровождающая своего мужа, босса семьи Эстранео, и с гордостью думая, что теперешний Кёя Хибари – её творение. Её и её спора о том, что главная «ледышка» их частной закрытой школы легко падет к её ногам – хрупкой и робкой девственницы, но не посмеет коснуться её без её на то согласия. «Я ненавижу тебя, Хром Рокудо!» Хищно усмехнувшись, Кёя открыл дверь своей комнаты. Тсуна выключила воду и, взяв полотенце, принялась сушить волосы. Боль постепенно покинула её тело, но разум не оставляли воспоминания о случившемся. Она помнила это горькое, сжимающее все внутри слабым сопротивлением ощущение неправильности происходящего, что все это не должно быть так… Но как? Тсуна не могла найти подходящих слов, чтобы определить. Это было что-то исконно женское: интуиция, инстинкт, что-то на генном уровне. Возможно, что у этого чувства даже не было определения, кроме как неправильно – вот единственное подходящее для него слово. Вздохнув, девушка повесила ненужное больше полотенце и потянулась за лосьоном для тела. Конечно, кто-то скажет, зачем она так следит за собой, но она считала, что девушка должна оставаться девушкой при любых обстоятельствах, к тому же сейчас давняя привычка, уже вошедшая в плоть и кровь, имела и другое значение – уход за собой отвлекал Тсуну, действуя, как успокоительное. Лосьон пах медом и имбирем, легко впитываясь в кожу под мягкими прикосновениями. Отбросив назад упавшие на лицо влажные волосы, Савада потянулась за ночной сорочкой, но её остановил властный голос: - В ней нет необходимости. Испуганно обернувшись, Тсуна увидела стоящего в дверном проеме Кёю, не сводящего с неё потемневшего взгляда. Инстинктивно сделав шаг назад, девушка мысленно обругала себя последней дурой. Расслабилась! Успокоиться хотела! А теперь, похоже, пришли «успокоиться» к ней самой! Понимая, что ей не сбежать и ничего уже не избежать, Тсуна просто выжидающе смотрела на подошедшего к ней мужчину. От Тсуны пахло медом и имбирем. Сладко и чуть пряно. Волнующе. Она смотрела прямо ему в глаза, ожидая. Улыбнувшись, Кёя мягко провел ладонью по её щеке, прежде чем коснуться губ пока мягким, но настойчивым поцелуем, но…не получая ответа. - Ответь мне, - прошептал он ей на ухо, - Как отвечала прошлой ночью. Тсуна вновь почувствовала предательский ком в горле. Той ночью она сама не знала, что творила, ведомая лишь мыслью о том, чтобы все скорее прекратилось. Той воцарившейся в памяти ночью. Ночью, когда её…сломали? Но девушка не успела ответить на свой вопрос, потому что вновь, подчиняясь требованию, отвечала на поцелуи Кёи. Подавив довольную усмешку, Кёя увлек девушку за собой, в спальню. Незаметно сбросив халат, он в поцелуе откинулся на постель, так, что Тсуна оказалась сверху. Глаза цвета виски изумленно расширились, Савада попыталась отстраниться, но сильные руки держали крепко. - Что…что мне делать? – собрав все крупицы спокойствия в кулак, спросила она. - Я все скажу, - дымчато-синие глаза лукаво сверкнули, - Для начала – поцелуй меня. Правильно ли это? Или нет? Все привычное разрушилось, а создаваемое просто ломает оставшиеся руины. Мучительно медленно и изощренно. Так, что боль чувствуешь, когда сломано всё. Тсуна спускалась цепочкой поцелуев по крепкому, прекрасно сложенному телу, повинуясь, прислушиваясь – нравится или нет? Может, стоит действовать самой? Понравится ли Кёе такой расклад? Но как это сделать? Вспомнив, как той ночью Кёя целовал её тело, Савада несмело коснулась языком чувствительно-нежной кожи вокруг напряженного соска. Прерывистый вздох в ответ – значит, нравится. А если…? Кёя довольно улыбнулся, не сумев сдержать стона. Инициатива – это хорошо. Так что Алауди ошибается – он не сломает эту девочку. Не исключено, что она даже не надоест ему после обучения. Скользнуть ладонями по плечам, чтобы встретить вопросительный взгляд. Взяв её ладонь, Кёя направил её вниз, к возбужденной плоти. - Действуй с осторожностью, - единственная инструкция в ответ на вспыхнувший румянец. Несмело проведя ладонью вверх, Тсунаёши услышала тихий стон. Прикосновение смелее – стон громче. Сумасшествие какое-то! Властвовать над кем-то…так. Разве такое возможно? Хотя не показал ли он ей тогда, что возможно, почти так же властвуя над ней? Или есть еще грани такой власти? И почему, ощущая гладкость и влажность горячей кожи, готовая сгореть от стыда, она спрашивает себя об этом? И получает ответ, ощущая, как властно, но не грубо, ладонь Кёи ложится ей на затылок, направляя вниз, в его взгляде она читает немой приказ. «Но я не знаю, что и как делать!» - хочется закричать в ответ, но, видя, что взгляд направлен на её губы, Савада чувствует, что бледнеет, но понимает, что ей придется подчиниться. Это неправильно. Или правильно? Все перепуталось, все смешалось, ничего не отделить и не отличить. А ведь она ничего вообще не знает! Она попала к нему девственницей! Ничего не умеющей невинной девушкой, а он… Что он делает? Почему ломает? И в кого превращает? Несмело провести языком по всей длине, чувствуя солоновато-горький вкус и жар горячей кожи – стон, невольное движение навстречу. Значит, вот она – еще одна грань такой власти. Этот момент обучения Кёя, признаться откровенно, не особо любил, потому что иногда он оборачивался сюрпризом: некоторые, несмотря на невинность, в этом оказывались уже опытными. Однако неумелая осторожность Тсуны говорили о том, что ему действительно попалась невинность. Не знающая, не умеющая ничего, но пытающаяся научиться, а потому идущая дальше. «Зачем? Почему я пытаюсь? Из-за страха? Или…Нет, это все неправильно! Неправильно!» Тяжело, горько, неприятно… Внутри все бунтует, но она не может позволить вырваться этому бунту, пусть губы и ноют, горя, а лицо словно сводит. Выхода нет? Выход есть, но она не видит его. Пока. А потому играет свою роль дальше. Гортанный хриплый стон Кёи, напряженно сжавшего в кулаке шелк простыни – наполнивший рот вязкий и горький вкус. Отстранившись, Тсуна судорожно закашлялась, вытирая губы. Выравнивая дыхание, младший Хибари смотрел на девушку. Почему-то сейчас она уже не казалась такой сильной, как несколько мгновений назад, а даже наоборот - сидящая рядом, обхватив себя за плечи руками, опустив голову, она выглядела не просто слабой, а…сломленной. Неужели Алауди все-таки прав? Но что делать тогда? Нет, ничего. Пусть все будет так, как есть. Это просто начало. Почувствовав, как её обнимают за плечи, Тсуна обернулась к Кёе. - Ты способная ученица, - заметил тот, вытирая салфеткой её губы, - Все будет хорошо. - Пока я слушаюсь? – тихо спросила Тсуна, но её услышали. Долгий взгляд, и короткое: - И тогда тоже, - отброшенная в сторону салфетка, - А теперь, - неуловимое движение – и Тсуна лежит на постели, а Кёя нависает над ней, - Продолжим наш урок, - властный поцелуй подавляет сопротивление, незаметно становясь мягким и нежным. Что ж, если показывать грани власти над телом и наслаждением, то все, а тогда он ограничился лишь одной. Нужно это исправить.