***
Они сидели в комнате Маринетт в полном молчании, и лишь редкие всхлипы не позволяли воцариться тишине. Тикки и Плагг в немой поддержке обнимали друг друга на столе. Черный квами то утыкался верной подруге в плечо, то переводил взгляд на своего Адриана, будто проверяя, жив ли он. Пятнистая малютка, утешая, гладила друга по спине и обеспокоенно смотрела на Маринетт, ведь за столько веков она так и не научилась ни переживать потерю сама, ни помогать людям справляться с горем утраты. Маринетт не произнесла ни слова с тех пор, как узнала, что ни в какой новый мир Двадриан уходить не собирался. Она и подумать не могла, что под фразой «не могу долго оставаться в своем мире и вашем» он имел в виду не время пребывания в конкретной вселенной, а уходящую жизнь. Нет, никто так и не решился сказать ей, что плата взялась не за первое объединение Камней Чудес, что двойник сознательно сокращал жизнь каждым открытием портала, даже в тот раз, когда Маринетт заставила его вернуть Адриана… Но она и сама прекрасно поняла это. Потому и сжимала руку своего Адриана так сильно, будто иначе пол и земля разверзлись бы под ней, еще глубже утягивая в пропасть отчаяния. — Он не жалел, — сипло произнес Адриан; пальцы Маринетт на его руке дрогнули. — Эти два месяца… он говорил, что они точно стоили… — закончить фразу «шестидесяти лет жизни» он не смог. Громко всхлипнув, Маринетт еще крепче прижалась к его плечу, новой порцией слез пропитывая рукав его футболки. Адриан рвано вдохнул. Эти два месяца убедили его: неправильно говорить, что они с двойником похожи как две капли воды — они были одной каплей, одним человеком. Обвиняя Адриана в том, что был очарован маской Ледибаг, не замечал Маринетт и повелся на глупую ложь о сказочном параллельном мире, двойник винил самого себя, разглядевшего свою любовь лишь когда стало слишком поздно, лишь когда ее потерял. То, что сам Адриан не мог простить двойнику: смерть другой Ледибаг и отчаянную попытку найти новую Маринетт в параллельном мире, он никогда бы не смог простить себе. И двойник, расплачиваясь годами собственной жизни, воспринимал это не как сделку с мирозданием, а как вполне заслуженное наказание. Адриан прекрасно понимал, что чувствует другой он — на его месте испытывал бы то же самое. Так же отчаянно хотел бы увидеть свою Леди, так же пошел бы на все, чтобы только быть рядом с ней, так же не щадил бы себя, ни на миг не забывая о том, как не смог ее защитить. Да, Адриан знал, что двойник все чаще задумывался о том, как бы жил дальше, если бы не закрылся от друзей и не решился на авантюру с порталами. Да, он даже взял с него обещание не повторять этой ошибки… вот только еще лучше Адриан знал другое. Даже если бы двойник справился с горем и научился жить дальше, он бы до конца своих дней нес на себе бремя вины. — Он винил себя в ее смерти, — прошептал Адриан, лбом прикоснувшись к макушке любимой, — но теперь, защитив собой тебя… избавился от сожалений. Думаю, он… ушел спокойным. Маринетт отпустила его руку, но только для того, чтобы обнять, крепко вцепившись пальцами в ткань футболки. Ее пробивала мелкая дрожь, то тихо, то громко всхлипывала она, уткнувшись ему в ключицу, трижды пыталась что-то сказать, но каждый раз начало фразы тонуло в горьких рыданиях. — Наверное… н-надеюсь, они… вместе… — невидящим взглядом уставившись куда-то перед собой, произнес Адриан. Из уст Маринетт вырвался тихий скулеж. — Она м-могла б-бы п-подождать его и п-подольше, — сказала Маринетт, отстранившись от Адриана. — П-пока бы он не п-прожил все свои д-дев-вять жизней. — Он бы хотел одну… рядом с ней. Маринетт затрясла головой, словно пыталась прогнать пугающую непрошенную мысль. Ладонями вытерев слезы, она крепко сжала кулаки и посмотрела на Адриана. Уверенностью и решительностью был наполнен взгляд ее припухших и покрасневших глаз. — Я тоже хочу провести свою жизнь с тобой, — сказала она, моргнув, чтобы сдержать вновь подступавшие слезы, но тотчас же снова широко открыла глаза. — И знаю, что она бы хотела с ним, но… — голос Маринетт дрогнул. Сжав кулаки до побеления костяшек, она вернула самообладание и продолжила: — Давай пообещаем друг другу, что ради них, ради их памяти проживем долгую… очень долгую и счастливую жизнь и умрем в один день в глубокой-глубокой старости… Слезы вновь потекли по ее щекам. Адриан одними губами прошептал «обещаю», а его сердце отныне каждый удар готово было посвящать выполнению этой клятвы. — Но если у нас не получится, — Маринетт обхватила лицо Адриана ладонями, лишая малейшей попытки отвести взгляд, — если кто-то из нас умрет первым… пообещаем друг другу, что второй будет жить дальше и не повторит такой безрассудный поступок. — Об-бещаю, — вновь прошептал Адриан. Их клятва была скреплена соленым, отчаянным поцелуем. Они поклялись друг другу и себе, что никогда ее не нарушат, но в мыслях молились, чтобы второе условие никогда не довелось исполнять.***
В его большой комнате без двойника было непривычно тихо. Адриану казалось, что каждый вздох теперь отдается эхом от стен. Даже Плагг, пытавшийся его приободрить, выглядел так, словно самому нужна была чья-то поддержка. — Не переживай, я еще долго буду покупать тебе камамбер, — слабо улыбнулся Адриан, почесав его между ушей. — Учти, я только с виду добрый. Ужасно не люблю, когда меня обманывают, — прищурился Плагг и потерся головой о его руку. Со дня смерти двойника прошло уже больше недели. Во всем мире никто, кроме Адриана, Маринетт и их квами, даже не догадывался о его существовании, его смерть не попала на камеры и не была замечена никем. Даже Бражник, казалось, не знал, что его злодей убил человека: все так же требовал Камни Чудес, угрожая, что вот сейчас он их точно получит. Вот только герои больше не воспринимали битву с ним как игру, все последствия которой устранит «Чудесное Исцеление». Как никогда хотели они положить конец его злодеяниям и предать правосудию… хотя бы в одном из миров. Адриан часто думал о том, другом мире. Его двойник ведь ушел, не попрощавшись ни с кем, только Алье сказал, что забирает с собой Камни Чудес, чтобы Бражник никогда не смог до них добраться. Опубликовала ли Алья эту информацию в блоге? Поверил ли Бражник ее словам или снова насылает злодеев на город, лишившийся обоих своих защитников? Адриан так и не знал, раскрыл ли другой он ей свою личность. Трубили ли СМИ о пропаже Адриана Агреста? Или его исчезновение утонуло в ворохе других новостей? Знал ли другой отец, что его сын никогда не вернется? Искал его или… даже не думал искать, ведь за те две недели, что Адриан там пробыл, тот Габриель Агрест лишь один раз посмотрел на него, да и то будто на абсолютно чужого, незнакомого человека? А его собственный отец… как бы отреагировал он, если бы Адриан бесследно пропал из этого мира? Парень тяжело вздохнул. Он хорошо помнил, каким взглядом отец смотрел на маму, когда она была жива. Точно таким же наверняка на Маринетт смотрит он сам, а другой он — смотрел на свою Принцессу. Кажется, одна любовь на всю жизнь — дар и проклятье для мужчин рода Агрест во всех мирах. Потеряв Маринетт, другой он замкнулся в себе, закрылся от друзей и даже от верного квами и пошел на сделку с мирозданием, чтобы снова увидеть ее. Потеряв любимую, за тяжелыми дверями закрылся от всего мира и родного сына отец. Камней Чудес, дарующих возможность увидеть живую жену еще раз, у него не было. Но все еще был Адриан. Хлопнув себя по щекам — он уже не ребенок, глупо бояться очередного «Уйди, я занят», — Адриан решительным шагом направился к кабинету отца. Он знал, если бы его двойник принял поддержку друзей, то не пошел бы в никуда по порталам. Он бы научился жить дальше, если бы дал возможность друзьям до себя достучаться. И пусть у его отца не было Камней Чудес, пусть он не отдавал свою жизнь как плату бездушному мирозданию, влача существование, так яро вцепившись в прошлое, закрывшись от всех, даже от единственного ребенка, не позволяя ни единой улыбке коснуться лица, он тоже спускал жизнь в никуда. На секунду замерев перед дверью, Адриан без стука ее открыл. Не сказав ни слова, подошел к отцу, крепко обнял его и лишь тогда произнес: — Мне тоже было больно потерять маму, но она бы хотела, чтобы ты жил дальше.***
В другом мире Габриель Агрест сидел за столом, невидящим взглядом уставившись в текст письма, которое Натали три месяца назад совершенно случайно нашла в комнате его сына. Он знал наизусть каждую букву, каждую закорючку, каждое пятно размытых от слез чернил. Это письмо, адресованное совсем не ему, хранило последние слова, которые он мог получить от сына. Габриель всего лишь мечтал вернуть Эмили к жизни. Хотел, чтобы их семья снова стала полной. Чтобы за завтраком звонкий смех раздавался в столовой, чтобы за обедом Эмили отчитывала их за нелюбовь к овощам, а после ужина он, покачивая бокал вина, невольно бы улыбался, глядя как Эмили и Адриан синхронно и чертовски похоже друг на друга зевают. Он хотел дать ей платок, когда бы она плакала на выпускном Адриана из лицея. И позволить уже ей вытереть его слезы, когда еще через несколько лет Адриан бы переступил порог родительского дома, держа на руках их новорожденного внука или внучку. Габриель всего лишь хотел счастья своей семье. Он готов был на все ради Эмили и Адриана и больше всего на свете боялся, что однажды Адриан испытает такую же боль, какую довелось испытать ему. Он торжествовал, когда его злодей наконец убил Ледибаг, надеясь, что вскоре Камни Чудес приплывут к нему в руки. Но когда в новостях, словно в замедленной съемке, показали, как маска исчезает с ее лица, открывая всему миру секрет Маринетт Дюпен-Чен, Габриель испугался. Он сразу узнал девушку, которая нравилась Адриану: Натали не единожды докладывала о ней. Габриель тешил себя надеждой, что все несерьезно, что сын сможет справиться с горем, но не решался к нему подойти, утешить и поддержать, боясь услышать «это ты ее отнял». И пусть Адриан не мог даже догадываться, что маску Бражника носил его родной отец, Габриель боялся, что он все поймет, если они посмотрят друг другу в глаза. А потом Натали принесла это треклятое письмо. Сказала, что нашла его, когда зашла проведать Адриана и решила поправить примятую подушку, не обнаружив его в комнате. Габриель раз за разом перечитывал его, отказываясь воспринимать смысл, не желая верить, что написано оно его сыном, но и ни секунды не сомневаясь в этом. Адриан действительно был его сыном. Мечтая вернуть жену, Габриель жаждал объединить Камни Чудес, и никакая плата его не волновала. Адриан их объединил. Он так сильно любил Маринетт, что жизнь без нее казалась ему невыносимой. Он хотел снова увидеть ее, готов был пойти на все ради этого и, не колеблясь, пошел. Только потому что сам был героем и прекрасно знал, что она бы не одобрила принесение в жертву невинных, он не стал ее воскрешать, а открыл портал в другой мир, положив на жертвенный алтарь свою жизнь — жизнь человека, виновного в том, что ее не защитил. Болью, тоскою, отчаянием были пронизаны строки о том, как сильно Адриан нуждался в ней. Абсолютно сухой была строка, ржавыми ножницами кромсавшая душу отца. «Я открывал портал семь раз, мне осталось жить четыре с половиной месяца». Он собирался заманить своего двойника в этот мир, прожить эти считаные дни с другой Маринетт, а после вернуться, чтобы умереть рядом со своей. «Надеюсь, побывав в моей шкуре, ты научишься ценить что имеешь и не будешь гнаться в другие миры за призрачной любовью. И будешь беречь свою Маринетт», — писал он, и Габриель рвал на себе волосы, отчаянно скуля от осознания, на что обрек любимого сына. Он раз за разом перечитывал письмо, цепляясь за надежду, что еще есть шанс все исправить. Когда тем же вечером Адриан вернулся домой, одного взгляда Габриелю хватило, чтобы понять — это другой. Его глаза еще были живы, а не пусты от отчаяния. С того дня Габриель вел отсчет. Смотрел на календарь, дрожащей рукой вычеркивал на закате текущую дату. Каждый новый день приближал его сына к смерти, каждый раз на рассвете Габриель протяжно скулил от мысли, что жить Адриану оставалось все меньше и меньше. Габриель хотел, чтобы время остановилось, но и одинаково сильно ждал возможности все исправить. Он знал, что кольцо Нуара было у двойника его сына. Отнять его было бы не трудно: достаточно дождаться, пока заснет, но для исполнения желания нужны были еще и серьги, а их в этом мире уже не найти. Но оба Камня Чудес были у его Адриана. Когда пройдут эти четыре ужасающе коротких месяца, он вернется домой, и Габриель отберет их у него, чтобы все исправить, чтобы аннулировать плату, чтобы вернуть все на свои места, на какие бы жертвы ни пришлось пойти ради этого. Вот только в один день другой Адриан вдруг исчез. Наверняка вернулся в свой мир, но Габриель даже думать об этом не желал, ведь открыть портал мог только его Адриан, расплачиваясь жизнью, от которой и так почти ничего не осталось. Он разбил все вазы и скульптуры в доме, когда в СМИ обсуждали новость из «Ледиблога» — Кот Нуар забрал с собой Камни Чудес в другой мир, чтобы они не достались Бражнику. Он сорвал с себя брошь и топтал, топтал, топтал, пока она не рассыпалась в мелкую крошку, пока еще более молчаливый, чем обычно, сиреневый квами не растворился в воздухе, словно и не существовал никогда. Он потерял счет времени, не понимая, зачем еще дышит и почему до сих пор живет. И продолжал раз за разом перечитывать ненавистное, но дорогое письмо, звучавшее в голове голосом Адриана. Вот и сейчас проводил пальцами по листу, хранившему мысли и чувства сына и служившему доказательством грехов отца. Габриель не знал, какой сейчас день, и невидящим взглядом уставившись перед собой, мог лишь надеяться, что это не день смерти его ребенка. Он вздрогнул, когда Натали, постучавшись, вошла в кабинет. — В городе… странные вспышки, — одними губами чуть слышно прошептала она. Габриель резко вскочил, опрокинув стул, оперся на стол, когда закружилось перед глазами, тряхнул головой и, срываясь на бег, направился к выходу. — Где?! — Переулок в двух кварталах отсюда, — еле поспевая за ним, ответила Натали. Сердце стучало в груди, кровь пульсировала в висках, происходящее воспринималось сквозь плотную стену тумана. Он не помнил, как сел в машину, как вышел из нее, как звериным рыком приказал зевакам разойтись прочь. Сколь долго стоял под пронизывающим ветром, отшвырнув в сторону протянутое Натали пальто, глядя на то, как в воздухе то загораются, то гаснут красно-зеленые вспышки. В какой-то миг ему даже показалось, что в переулке появилось почти прозрачное зеркало в человеческий рост, в отражении которого Габриель увидел сына… двух Адрианов и одну Маринетт… но это зеркало вскоре исчезло. Вспышки становились все реже. Габриель не желал уходить. Не желал слышать тихий плач Натали, что портал не открылся и Адриан не вернется. Не желал верить, что больше не увидит его — черт возьми, осталось лишь чуть-чуть подождать! Все не может быть так, это слишком жестоко!.. Слабое мерцание рассекло воздух и тотчас потухло. С громким треском еще одна вспышка, более яркая, осветила переулок. Дыхание Габриеля перехватило, когда третья вспышка, ярчайшая из всех, на миг его ослепила. Открывая глаза, он надеялся, что сейчас, наконец, снова увидит Адриана перед собой… Но на асфальте в пыли лежали лишь две резные коробочки — Камни чудес, вернувшиеся в свой мир после смерти того, кто их забрал.***
Адриан Агрест платил за открытие порталов годами своей жизни, потому что не смог бы отнять жизнь невинного человека даже ради воскрешения единственной любви. Габриеля Агреста давным-давно не волновали подобные мелочи.