Эпилог

Он понял, насколько громкими были ее мысли. Приходить к ней на несколько часов и жить с ней под одной крышей двадцать четыре на семь, как оказалось, две совершенно разные вещи. Проведя в ее доме почти месяц, он понял, что воздух в этом доме был пропитан ее слезами и ее болью. Они растекались по стенам, притаились между страницами книг, рассыпались пылью по подоконнику. Да, все это он ощущал и раньше, но совсем не так. Жить в соприкосновении с ними было мучительно – все равно, что лежать на иголках. Но, наверное, Снейп в свое время оказался прав, – испытав однажды самую страшную боль, его нервы притупились, стали жестче. Вдобавок ее боль странно гармонировала с его собственной – она была нужна Драко и работала как седативное, усыпляя его собственную изувеченную душу. Драко перебрался из унылой серой спальни в другую комнату, поближе к Грейнджер. Ему нужно было постоянно видеть ее, ощущать рядом с собой ее присутствие – он и сам не мог объяснить, почему. Самому себе он говорил, что это лишь только для того, чтобы неусыпно следить за ней – не из страха за себя, как это было поначалу – после Рождества паранойя оставила его, – но из боязни, что в какой-то момент она, как и он, сорвется и позволит уплыть себе далеко-далеко, так далеко, что ему до нее не добраться. Он старался игнорировать это раньше и не позволял ее душевному надлому определять ее судьбу, но сейчас, оставшись с Гермионой один на один, он отчетливо понял, в каком она на самом деле была состоянии. Да, она уже ломалась перед ним, не раз обнажала свою душу, – но тогда было не так. Драко увидел, что ее сознание, ее решимость, несмотря на все ее заверения – озвученные и молчаливые – каждый день, каждую секунду висели на волоске, почти как тогда, в тот вечер у нее на крыльце. Иногда в ней просыпались знакомые ему дерзость, маниакальная веселость и жажда деятельности, но чаще всего она блуждала по дому, словно призрак, погруженный в пучину собственных мыслей и бед, и Драко различил, наконец, во всей полноте то, как тяжело ей приходилось на самом деле. Она знала, что он чувствует, что она не в порядке, но ей не нужно было, да и не хотелось плакаться ему в жилетку – он уже сказал ей все, что мог. К тому же Грейнджер давно уже разучилась плакать. Все ее слезы растаяли вместе с прошлогодним снегом. Да, она давно разучилась плакать – как давно разучилась и спать. Он заметил это еще задолго до того, как поселился под ее крышей, но если раньше она хотя бы пыталась это скрывать, то теперь, очевидно, решила, что претворяться дальше бесполезно. Буквально в следующую же ночь после Рождества он застал ее на диване в гостиной. Обхватив руками колени, она рассеянно сжимала пульт и бессмысленно переключала каналы старенького магловского телевизора. Ее взгляд был устремлен на голубой экран, но, судя по выражению ее глаз, Драко был уверен в том, что она не замечает ничего из того, что там творится. Тяжело вздохнув, он присел на другом конце дивана и, откинув голову на спинку, устало прикрыл глаза. Его, как и ее, сон давно уже покинул. Не говоря друг другу ни слова, они просидели так до рассвета – Грейнджер ни на секунду не оторвалась от своего занятия. Когда часы пробили пять, она вздохнула, будто бы приходя в себя. Экран телевизора в одну секунду стал пустым и померк. – Кофе? – хрипло спросила она у Драко через какое-то время, не смотря в его сторону. Он прочистил горло и размял затекшую шею. Искоса взглянул на ее лицо. Зрачки не двигаются, взгляд такой же остекленевший и тусклый. Это почему-то его задело. Нет, Грейнджер, так не пойдет. Два призрака, два неудачника – непозволительная роскошь для такого маленького дома. Фальшивая ухмылка растянула его губы, когда он проговорил: – Не откажусь. Он надеялся, что его бодрый, слегка приправленный дерзостью тон поможет ей встряхнуться. Однако она как будто не уловила эту острую ауру его слов. Молча кивнув, она соскользнула с дивана и скрылась во мраке кухни. Драко зажмурился, прижав к глазам тыльную сторону запястий. Медленно выдохнул через рот. Просидев какое-то время вот так, он уронил руки на колени ладонями вверх и рассеянно оглядел комнату покрасневшими, опухшими от бессонной ночи глазами. Кажется, его присутствие не пошло ей на пользу. Кажется, ей становилось хуже. Он уже не знал, хорошо это или плохо – знал только то, что ничем не может ей помочь, как не может помочь и себе. Драко не думал, что так будет. Поначалу он боялся быть наедине с ней. Он полагал, что после Рождества их отношения выйдут на новый, совершенно невообразимый уровень, и она вновь захочет разговаривать, начнет говорить с ним о том, о чем он до конца своих дней предпочел бы забыть, или начнет пичкать его своими собственными воспоминаниями, сладко-горькими, душными, теми самыми, которые были бы для него хуже отравы. Он не вынес бы разговоров о прошлом, о ее семье, о ее дружбе с Поттером и отношениях с Уизли, он не выдержал бы ее простодушной откровенности и ее расспросов о нем самом. И, кажется, она чувствовала это, потому что с тех ушедших рождественских пор ни разу не открыла рта, не произнесла ни слова, которое могло бы разбередить его раны или заставить ее саму вновь оказаться в пучине беспросветного отчаяния. Она словно бы решила абстрагироваться от этого, замуровать внутри себя все то, что могло навредить им обоим. Так же поступал и он. У Драко не было желания говорить с ней о том, через что ему пришлось пройти, о страхе, который продолжал ежечасно точить и разъедать его внутренности. Нет, они оба стали жить одним днем, их волновали только насущные проблемы. И, кажется, несмотря на эту тишину, несмотря на это негласное табу, которое они оба наложили на разговоры о прошлом и о собственных чувствах, они узнали друг друга лучше, чем могли себе представить. Тишина не разъединила их – напротив, она их сблизила. Им достаточно было просто быть рядом. Каждая последующая ночь проходила примерно так же – иногда они читали, продолжая свою дневную рутину, переместившись за заваленный книгами стол, но чаще просто сидели часами и молчали, глядя в пустоту, каждый думая о своем. От их спертых мыслей в гостиной время от времени становилось душно, не продохнуть – тогда они поднимались наверх и, оставляя двери своих спален настежь открытыми, лежали на кровати, подолгу глядя друг другу в глаза через разделявший их коридор. Это не мешало ни ей, ни ему. Так им было комфортно. Иногда, задумываясь об этом, Драко тихонько усмехался про себя: герои всех прочитанных им книг от души бы над ним посмеялись. Вдвоем они, эти герои, могли спокойно спать – и спали, все тревоги и заботы отходили на второй план, а огни кошмаров меркли, затухая от недостатка кислорода в их крепких объятьях. Но в жизни – в его жизни – все было по-другому. Ни он, ни она не могли изгнать кошмары друг друга, потому что ни у одного из них не было средства от этого – как и желания, наверное. Ни один из них не мог ничего дать другому, кроме собственного ночного бдения – но им, казалось, это было и не нужно. Неумение заглушить мысли и притупить чувства другого, осознание того, что это невозможно, роднило их, и оттого вдвоем им было легче, чем порознь. Дышать всегда легче, когда знаешь, что тонешь не один. Они заботились друг о друге, сами того не осознавая, не придавая этому особого значения. Их размеренная жизнь сложилась сама собой: по утрам, перед тем, как Грейнджер уходила на работу, Драко готовил ей завтрак, а она варила им обоим кофе; по вечерам, после того, как они заканчивали очередную серию своих поисков, они вместе расставляли книги по местам на полках. Несколько раз в неделю Драко выбирался на свет Божий и бродил по окрестностям в поисках кем-нибудь забытого выпуска «Ежедневного пророка». Ему везло далеко не всегда, но всякий раз, как удача оказывалась на его стороне, он сначала сам читал выпуск от корки до корки, чтобы решить, стоит ли показывать его Грейнджер. Он старался беречь ее от новостей, которые могли бы ранить ее. Он не догадывался, что, пересказывая ему новости, краем уха подслушанные на работе, она делает то же самое, и не подозревал о том, что редкими ночами, когда ему все же удавалось ненадолго заснуть, она неотрывно всматривалась в его лицо. Часто по вечерам, устав от долгого сидения над книгами, они перебирались на диван и сидели там, вдвоем, спина к спине, каждый потягивая свой чай. Скоро это стало их традицией, прелюдией к очередной ночи без сна. В каком-то смысле физическая близость друг к другу заменила им слова, стала их вторым – если не единственным – языком. Они научились понимать друг друга с полужеста, с полувзгляда, и иногда Драко казалось, что ее тело – продолжение его собственного. Но между тем они никогда не переходили последнюю черту. Несмотря на все то, что негласно происходило между ними, несмотря на эту связь, они никогда не нарушали личные границы друг друга – хоть они и стали близки, как никогда, они в то же время словно бы охладели. Грейнджер больше не позволяла себе обнять его, он никогда не решался взять ее за руку или прикоснуться к ее волосам. Случайные прикосновения вызывали неловкость и краску на щеках, заставляли шептать сбивчивые извинения и отворачивать головы. Они как будто боялись этого последнего барьера, отделявшего их от полного растворения друг в друге, им обоим было совестно, хотя ни один из них не мог сформулировать, чего именно они стыдились. Казалось, установилось равновесие. Они были в порядке – и все бы и было хорошо, если бы одним дождливым вторником Грейнджер внезапно не произнесла фразу, застигшую Драко врасплох. – Я хочу спросить у тебя кое-что… ты… ты только не злись, пожалуйста. Драко нахмурился. Ему это совсем не понравилось. Когда Грейнджер говорит что-то в таком духе, нужно ждать беды. – О чем же таком ты хочешь спросить меня? – осторожно сказал он, бросая взгляд на сидящую на подоконнике Грейнджер. Он робко надеялся на то, что ее вопрос как-то связан с тем, что им делать дальше. Ведь у них было много планов, причем планов нешуточных. Грейнджер, как она и говорила раньше, была всерьез настроена на то, чтобы любой ценой попасть в Годрикову впадину. Это стало ее идеей фикс, и Драко ее в этом поддерживал: дело тут уже было не только в том, что ей – им обоим – нужна была надежда. Пораскинув мозгами, он все же вынужден был согласиться, что зерна здравого смысла в этой идее были, что бы он там ни говорил. Хоть изначально Драко и был уверен в том, что меча там нет, и Грейнджер даже согласилась, что вряд ли они отыщут там вообще хоть что-то, обсудив все еще несколько раз, они оба пришли к выводу, что гадать бесполезно, и единственный вариант узнать все наверняка – это оказаться в самой Годриковой впадине. Решить, как беспрепятственно попасть туда, не вызывая подозрений, было легко: всего-то и нужно будет принять Оборотное зелье и отправиться туда днем, чтобы без помех смешаться с толпой маглов, живущих в деревне. Но вот то, что делать потом, у обоих вызывало вопросы. Глядя на дорожки дождевых капель, рысью сбегающих по стеклу, Гермиона слегка пожала плечами и произнесла: – Да так… это даже не то чтобы вопрос – скорее, просто мысли вслух… Как бы сильно ему ни хотелось верить в то, что речь пойдет об их очередном опасном предприятии, Драко по всему понимал, что поговорить она хочет совсем не о том. Ее тон, ее поза, ее застывший взгляд – все это заставило его занервничать еще сильнее. – Мысли о чем? – давил Драко. С каждой секундой узел напряжения у него в желудке затягивался все туже. То, что в следующую секунду произнесла Грейнджер, повергло его в шок. – О твоем отце. Драко поперхнулся резко вырвавшимся из груди воздухом. Он ожидал чего угодно, только не этого. – Ты в своем уме? – сипло спросил он, как только его дыхание слегка выровнялось. Все это время Грейнджер по-прежнему избегала смотреть на него. Что она, черт побери, задумала?.. Сопливо-слезливый разговор о семье и о тяготах разлуки с близкими?.. Дождь тоску навеял?.. Что бы там ни было, Драко был не намерен этому потакать. Любой разговор такого рода следует пресекать на корню еще до того, как он… – Я вот тут все думаю, мог ли он знать – знал ли он – о Крестражах?.. У Драко отпала челюсть. И если ее прежние слова и так выходили из ряда вон, то тут он даже не знал, что и думать. Вцепившись дрожащими пальцами в край деревянной столешницы, он произнес: – Что, во имя Мерлина, навело тебя на подобные размышления? Он и сам поразился тому, как неожиданно тихо и спокойно прозвучал его голос. Впервые за все время Грейнджер бросила на него быстрый, робкий взгляд. – Две вещи кажутся мне странными. Он надеялся, что она продолжит, но она молчала. Салазар, ну почему из нее все всегда клещами надо тянуть!.. Если б не эта чертова война, Драко бы посоветовал ей идти в актерское – так держать интригу, доводя до белого каления всех вокруг и сохраняя при этом абсолютно беззаботное выражение лица, могут только профессионалы. Да, она была права – не зря ее держали в школьном театре... – И какие же? – сквозь стиснутые зубы поинтересовался он. В этот раз ее взгляд замер на его лице, и она больше не отворачивалась. – Брось, разве ты сам никогда об этом не задумывался, не сопоставлял?.. Драко заметил, как побелели костяшки ее пальцев, которые она сцепила, обхватив руками колени. В этот раз он предпочел промолчать – раз уж начала, то пусть договаривает и делает это безо всяких фокусов. К его удивлению, Грейнджер тоже решила отказаться от своих любимых долгих театральных пауз и в один присест выдала все то, что вертелось у нее в голове. – Ведь именно в библиотеке своего отца ты нашел экземпляр «Тайн наитемнейшего искусства». И именно он тогда во «Флориш и Блоттс» подложил Джинни дневник Сам-Знаешь-Кого – один из Крестражей. Слишком много совпадений, тебе так не кажется?.. Ему показалось, что внутри него что-то умерло, и от этого он чуть было не завыл, словно волк. Он не думал, что такое произойдет с ним вновь, да еще и так скоро, но вот он снова – очередной удар. Израненный, полумертвый зверь у него в груди вновь поднял голову. Он больше не дрожал – вместо этого тело его начало странно дергаться, и он почувствовал, как в ступнях начинает зарождаться судорога. Драко сглотнул, однако горло его осталось сухим. – Всего два, – только и сумел произнести он. Трясущимися руками он закрыл лицо и прерывисто задышал, пытаясь побороть нарастающую боль и чувство паники. Хуже всего было то, что она была права – однажды он и сам задумался об этом, но быстро отмел в сторону эти мысли – такими глупыми и невероятными они ему показались. Но теперь, когда об этом вслух заговорила она, он не мог так просто от них отвернуться. Больше того – он ощутил неизъяснимый ужас. Раз они оба об этом подумали – раз она об этом подумала – не значит ли это, что это правда?.. Ведь, очевидно, о Крестражах было известно куда большему числу людей, чем рассчитывал Темный Лорд. Каким-то образом о них узнали Дамблдор и Регулус Блэк, значит, и его отец вполне мог… только вот нестыковка – все, кто знал о его Крестражах, уже давно мертвы – за исключением Грейнджер, конечно… С другой стороны, все эти люди погибли как раз потому, что пытались эти самые Крестражи уничтожить – в отличие от его отца, который… но нет, нет!.. Что бы там ни было, Драко отказывался верить в это – это абсурд! Чтобы его отец знал о Крестражах и ничего не предпринял, особенно теперь, когда жизни всей его семьи, его сына висели на волоске – это было просто невозможно. Нет, у Грейнджер не было никакого права говорить об этом, да еще и так. Эти соображения на мгновение придали ему сил. Он отвел руки от лица и вперился горящими глазами в ее лицо. – Не знаю, что ты там себе напридумывала, – выдавил он, и голос его был тверд и холоден, как медицинская сталь. – Знаю лишь одно – ты ошибаешься. Ни мой отец, ни кто-либо другой из моей семьи понятия не имеет о Крестражах. Грейнджер видела, какой эффект на него произвели ее слова. И она понимала – должна была понимать, – что он чувствует. Драко надеялся, что она услышит предупреждение – и мольбу – в его словах и перестанет двигаться по этому опасному пути. Однако, как и всегда, она поступила совсем наоборот. Она настаивала: – Но дневник! Как он оказался у твоего отца? И почему он решил подбросить его Джинни именно в тот момент, когда стало понятно, что Сам-Знаешь-Кто не умер – не до конца, не по-настоящему? Разве тебе не кажется странным, что… Он больше не мог выносить этого. Он сорвался. – Замолчи! Не смей говорить об этом! НЕ СМЕЙ! – закричал он, поражаясь тому, как громко прозвучал его голос – Грейнджер даже поднесла ладони к ушам. Он тяжело дышал, и сердце его колотилось о ребра так, что грудь разрывалась от боли. Она вздрогнула. Ее глаза в страхе расширились. – Ты хоть понимаешь, в чем обвиняешь его? – сказал он, и в этот раз его голос прозвучал тише шепота. Перед тем, как ответить, она – и тут следует отдать ей должное – заколебалась. И все же, взвесив все в уме, она поняла, что отступать уже поздно. Она произнесла это – правду. – Это не обвинение, Драко. Но я говорю и думаю так именно потому, что твой отец – Пожиратель смерти. Был им – им же и остается. Ее лицо оставалось совершенно бесстрастным. Это добило его. Драко взвыл. Один взмах руки – и стол с горой книг опрокинулся на пол. Грейнджер вскрикнула и в испуге соскочила с подоконника. Вероятно, она решила, что сейчас он подлетит к ней и совершит что-то страшное… однако Драко даже не думал об этом. Он заметался по комнате, продолжая скулить, как раненый зверь. Его мир снова трещал по швам, снова рушился – снова рухнул – и это она разрушила его. Снова она. Снова. Впервые за очень долгое время в нем вновь вспыхнула ненависть к ней – бурлящая, живая, докрасна раскаленная, такая сильная и острая, что когтями полосовала его изнутри. Кажется, только теперь, увидев его метания, она поняла, что натворила, и начала раскаиваться в своих словах. Несколько раз моргнула, словно сгоняя наваждение. Маска задумчивости с примесью равнодушия треснула, и она вновь стала Грейнджер – теперь уже не только думающей, но и чувствующей. В глазах ее мелькнуло удивление – она словно бы сама впервые поразилась и ужаснулась дикости всей сказанного ею, будто бы не верила, что произнесла это. Однако Драко ничего не видел. – Может быть… может, я погорячилась, – проговорила она, жалобно, беспомощно протягивая к нему руки, пытаясь придумать, как успокоить его, но не находя нужных слов. Драко шарахнулся от нее, как черт от ладана, и вжался лопатками в противоположную стену. Его глаза горели. – Не смей! – рявкнул он. – Не смей прикасаться ко мне! Он не думал, что она будет так жестока. Он не думал, что она… что она… что она что? Никогда больше не ранит его? Не причинит боль? Что она не усомнится в… в чем? В нем? Но в этот раз под ее прицелом оказался вовсе не он, а его отец, который изо всех сил пытался защитить его и мать, который из-за Темного Лорда оказался в Азкабане, стал пленником в собственном доме... Впервые он подумал о том, что совершил непростительную ошибку, решив остаться у нее. Ему казалось, что его мозг плавится, а глаза вылезают из орбит; он задыхался – грудь его вздымалась и опадала, но в легкие не поступал воздух. Он не мог продолжить свою мысль, он вообще не мог думать – он снова был мертв изнутри. – Драко… Драко, пожалуйста… я не думала… я не хотела… Ее глаза были на мокром месте, но он не видел этого, как не замечал и того, что она, превозмогая дикий страх и стыд, пытается сделать робкий шаг ему навстречу – руки ее все еще были протянуты к нему. – Прости… прости меня… мне не следовало… О. Извечное «прости», да? То самое, которым, по ее мнению, можно заштопать любую прореху, любую рану. Только вот незадача, Грейнджер – штопать-то больше нечего. Ухмылка ножом распорола его губы: – О нет, отчего же? – выплюнул он, и в голосе его зазвучали дьявольские нотки. – Ты ведь просто сказала то, что думаешь. Покорно благодарю за честность. – Драко отвесил ей издевательский поклон. Она едва заметно вздрогнула, и подбородок ее чуть повело вправо – так, будто бы его слова дали ей пощечину. Однако она не сдалась. Всхлипнув, она упорно сжала ладони и попыталась еще раз: – Даже если он и знал – что никак не доказано… Драко сжал руку в кулак, воздев указательный палец к потолку. – Вот именно, Грейнджер. Не доказано. Но тебе ведь это и не нужно, да? Тебе плевать, так это на самом деле или нет, ты-то для себя все уже решила. Ты уже подписала ему приговор, сделала его виновным, ты… В эту секунду сорвалась уже она. – Да почему это так трогает тебя? – внезапно закричала она, и по ее щекам полились слезы. – Я же сказала, что ни в чем его не обвиняю! Так почему тебя так задевает то, что я об этом просто подумала?! Он остолбенел. Он был уверен, что она... Он ошибся. – Ты… ты действительно не понимаешь, почему? – едва слышно спросил он. Стоило этим словам сорваться с его губ, как ему вдруг стало все равно. Еще до того, как она произнесла свой жалкий, никчемный ответ, он уже все понял, и в эту секунду всю его злость как рукой сняло. В душе его – если от нее еще хоть что-то осталось – вдруг стало совершенно пусто. – Не делай из меня монстра, – только и произнесла она. И одному лишь Мерлину известно, что она хотела этим сказать. Драко вновь усмехнулся и тряхнул головой. – Нет, Грейнджер. Нет. Монстров здесь делаешь только ты. Не говоря больше ни слова и не давая ей опомниться, Драко развернулся и бросился прочь – в свою комнату. Для них обоих наступили тяжелые дни. Незримая и, казалось бы, давно уже разрушенная между ними стена выросла вновь – и в этот раз она была еще шире и толще, чем раньше. Они больше не проводили ночи в одной комнате. Даже днем они избегали друг друга. Драко вновь перестал выходить из своей спальни. Грейнджер, терзаемая угрызениями совести, оставляла еду у него под дверью, однако он к ней не прикасался. «Твой отец – Пожиратель смерти. Был им – им же и остается...» Эти ее слова бесконечно прокручивались у него в голове. Они терзали его, доводили до изнеможения, до судорог, сводили с ума, и Драко не знал, чего он боялся больше – того, что она посмела произнести их, или того, что ее обвинения, несмотря ни на что, все же могут быть правдой. В глубине души он понимал, что погорячился. Грейнджер отнюдь не была убеждена в том, что то, что она говорит, действительно так – и уж конечно она не пыталась убедить в этом его. Она просто излагала факты. Цель ее при этом была ясна. Он знал, что задумалась она обо всем этом из соображений чисто прагматических – если бы его отец действительно владел какой-то информацией о Крестражах, это бы значительно упростило им задачу. Грейнджер не учла только одного – вероятность его бурной реакции. Какими бы разумными ни были ее соображения, он не мог простить ее – простить за то, что она заставила его усомниться в своем отце. Ведь все, что он делал, было ради его семьи, ради них – его отца и матери. Ввязываясь во все это, он думал в первую очередь не о самом себе, но о своих родителях. Он стремился помочь им, желал сохранить и обезопасить свою семью. Но если допустить мысль о том, что Грейнджер была права, получалось, что все это он делает напрасно, что абсолютно все было зря. От мысли об этом его передергивало. Нет, он отказывался верить в это, все его существо противилось такому ходу мыслей. В его, Драко, жилах текла кровь Малфоев – кровь его отца, – и он знал – чувствовал, – что кровь эта не может ошибаться. Она нашептывала ему, что его отец был невиновен, что он ничего не знал о Крестражах, что он был на его стороне и просто оказался жертвой обстоятельств. А даже если и нет, если тогда – как и сейчас – он действительно помогал Темному Лорду, то только по незнанию и из страха за свою семью. Другого выхода для него не было – либо это, либо смерть. Драко хотел, чтобы и она поняла это тоже и навсегда выбросила эти глупости из головы – это было жизненно важно для него. Вот только как он мог объяснить?.. Все его контрагументы походили на детский лепет. Может быть, из-за того, что разум его по-прежнему работал плохо, он не мог сформулировать ничего, что могло бы убедить ее и заставить забыть. Тем не менее, оставить эту ситуацию он не мог. Ему было необходимо сказать хоть что-то. Молчать вечность было невозможно – на то было слишком много причин, перечислить которые он был не в состоянии, думать о которых он не желал, потому что знал, что эти мысли – как и многие другие – были опасны и точно бы не довели до добра. Кажется, впервые его психика запустила все свои защитные механизмы на полную и не позволяла ему углубляться в те дали, из которых он не смог бы выбраться неизувеченным. Однако, несмотря на то, что в голове его было практически пусто, он понимал, что так было нельзя, что эту заново выстроившуюся между ними стену нужно разрушить – хотя бы попытаться. Спустя неделю с начала его добровольного затворничества и голодовки он решился-таки выйти из своей спальни. Он нашел Грейнджер на кухне. Стоя к нему спиной, она шинковала что-то на разделочной доске – только и слышно, как нож стучит по пластику. Не колеблясь ни секунды, он залпом выпалил все как на духу: – Ты ошибаешься, Грейнджер. Во всем ошибаешься. Я уверен в этом, как уверен и в том, что всему есть свое объяснение. Да, я не могу дать его тебе, но оно существует, можешь не сомневаться. И я желаю – я требую, – чтобы ты никогда даже не пыталась не то что поговорить – даже подумать о чем-то таком впредь. У тебя нет такого права. Да, это были глупые, неподготовленные слова. В сущности, он сказал ей практически то же самое, что пытался донести до нее несколько дней назад, и, произнося все это, Драко ощущал себя пятилетним мальчишкой, но ничего больше поделать он не мог. Это было все, на что он способен, и если она вновь не поймет его… сердце его болезненно сжалось при мысли об этом, и мозг его снова отключился. Драко не хотел и не мог думать, что с ним будет в таком случае. Грейнджер не обернулась. Однако он видел, как напряглась ее спина, как она вскинула голову, и заметил, что нож замер в ее руке. Он затаил дыхание. Он ждал. Она молчала – так долго, что он уже не надеялся, что она ответит ему. Однако тогда, когда он решил было выйти из кухни и вновь подняться к себе, вновь начиная закипать от безумной ярости и отчаяния, она все же произнесла. – Ты прав. Я не должна была… это было глупо и чрезвычайно бестактно с моей стороны. Прости меня. Я… я не знаю, что на меня нашло. Ее голос, сначала звучавший, как механический, на последних словах сорвался. Драко прищурился, заметив каплю, упавшую на лезвие крепко сжатого в ее руке ножа. Грейнджер резко тряхнула головой. – То, что я сказала тогда… я так не считаю, – голос ее зазвучал тверже, увереннее. – Твой отец… я все обдумала еще раз и поняла, что упустила из виду многие вещи. Я слишком сильно сфокусировалась на том, что хочу видеть, и совсем забыла о том, что есть на самом деле, и… – она резко оборвала свою речь, а затем, уже чуть тише, вновь произнесла: – Прости меня. Прости меня, если сможешь. Он не знал, что еще мог сказать или сделать, так что он просто кивнул. И хоть она не могла видеть этого, он не сомневался в том, что она почувствовала. А еще он вдруг понял, что она действительно раскаивается в том, что сделала. И ее раскаяние – такое искреннее и живое – вновь смягчило его сердце. А ведь он вышел к ней просто потому, что молчать было нельзя, что им надо было двигаться дальше в своих поисках, только и всего. Но это произошло само собой, помимо его воли – он простил ее, в одну секунду, в один миг, стоило ей только открыть рот. И как будто бы и не было никогда всей той ненависти, разъедающей нутро, тех ярости и гнева. Поднимаясь в свою спальню, Драко тяжело вздохнул. Он подумал о том, сколько всего еще он готов будет простить и вынести, и о том, как ей удается делать это с ним. Он замер на одной из ступенек, привалившись плечом к стене. Покусав внутреннюю сторону щеки, он покачал головой, прикрывая глаза. Ответ был прост: столько, сколько потребуется для их дела. Именно эти слова он повторял про себя всегда, когда был на грани. Повторил их и теперь. К тому же он был в неоплатном долгу перед ней – за все то, что она для него сделала, и за все то, что из-за него пришлось перенести ей. «Прости меня, если сможешь». Перед его мысленным взором вновь всплыла та сцена – их разговор в лесу, ее признание, ее история, все то, что тогда произошло между ними. Вспомнилось и множество других вещей и других разговоров – все они закружились перед ним, как картинки в калейдоскопе. Нет, он не мог не простить ее. В конце концов, что бы она ни говорила и не делала, ничто из этого не могло сравниться с той болью, которую он причинил – и продолжает причинять ей. Все было, конечно, так, да. Вот только в этот раз всего этого почему-то было недостаточно. Драко чувствовал, что появилось вдруг что-то еще, словно бы это все вдруг оказалось ложью – ну, или только полуправдой. Но что же это тогда такое?.. Что за третье чувство поселилось в нем, не желая назвать себя?.. Он вновь качнул головой. Что бы это ни было, он чувствовал, что думать об этом было нельзя, что нельзя было искать этому название; уж лучше пускай будет ложь. Сейчас достаточно и ее – именно она-то и нужна ему, по крайней мере, в том, что касается его отношений с Грейнджер. – Я понимаю, что твое желание попасть в Годрикову впадину частично обосновано, – в один из дней сказал Драко. Они в очередной раз сидели за столом в ее гостиной, и уже довольно долго их жизнь вновь шла по-старому, будто бы и не было никакой ссоры. – Мы уже много раз обсуждали, что меч Гриффиндора, чисто теоретически, может и впрямь оказаться там… – он раздраженно запустил пальцы в уже и без того взъерошенные волосы. – Но, во имя Салазара, я понятия не имею, где именно нам тогда нужно его искать! Не в могилу Поттеров же его зарыли, ей-богу… Гермиона пождала губы: – Разумеется, искать меч на кладбище бессмысленно, – прохладным тоном выдавила она. – Никто и не предлагает туда идти – хотя не скрою, что я бы хотела это сделать… Драко возвел глаза к потолку. Еще бы она не хотела. Только вот идти туда с ним – это было бы просто верхом безумия. Особенно если учесть, что, в общем-то, он был повинен в смерти единственного сына Поттеров. Это было… он не хотел говорить об этом вслух и уж тем более никогда в жизни не признался бы в этом Грейнджер, но, по его мнению, это было сродни надругательству. – …ты забываешь о том, что их могила – не единственное важное место в Годриковой впадине, – между тем продолжала она. – Если ты помнишь, дом Поттеров также располагался там, и его руины… Еще лучше… – То есть, ты всерьез полагаешь, что меч Гриффиндора находится где-то там, под грудой обвалившихся камней, на которую вот уже больше пятнадцати лет ходят смотреть зеваки? – Драко язвительно изогнул бровь. – Не глупи, Грейнджер, Дамблдор бы в жизни не стал… Она покраснела от неудовольствия. – Во-первых, нет лучше способа спрятать что-либо, чем положить это на самое видное место, – возмутилась она и бросила на него убийственный взгляд с другого конца стола. – И мы в этом в свое время уже убедились. А во-вторых, откуда тебе знать, что Дамблдор стал делать, а что бы не стал? Драко только усмехнулся: – Тот же самый вопрос я могу задать и тебе. – Дамблдор общался с Гарри. Он многое рассказал ему, и мне кажется… – Вот именно, Грейнджер, – Драко щелкнул пальцами в воздухе. – Дамблдор общался с Поттером, а не с тобой. Все, что ты знаешь о нем, ты знаешь с его слов. А памятуя об умственных способностях твоего дружка, я бы не спешил верить всему тому, что он успел наговорить тебе с Уизли, якобы под видом… Гермиона взорвалась от негодования. Хлопнув ладонями по столу, она резко вскочила на ноги. Стул, на котором она сидела еще секунду назад, упал, уныло стукнувшись спинкой о деревянный пол. – Но это единственное, что у нас есть. Мы можем полагаться только на то, что рассказывал Гарри. И, смею напомнить, пока что каждое его слово оправдало себя. – Что ж, я и не утверждаю, что Поттер врал в том, что касается фактов – ему это было ни к чему. Но вот постичь и уж тем более передать логику – в наличии коей я, если честно, очень сомневаюсь – полоумного старика он явно не мог, согласись. Полное безумие – пытаться разгадать схему, которой, может быть, и нет. К тому же, если ты помнишь, Финеас На… Гермиона зарычала от досады: – К черту Блэка! – яростно выпалила она. Брови Драко изумленно взметнулись вверх. – Мы, кажется, сошлись на том, что он мог упустить момент и не заметить, если Дамблдор делал что-то с мечом. – Даже если и так – это не доказывает… Гермиона отшвырнула несколько раскрытых книг, лежавших перед ней, и зажмурилась. Вцепившись одной рукой в край столешницы, она опустилась на корточки и потерла переносицу. – Не доказывает, да, – устало и зло процедила она сквозь стиснутые зубы. – Все это мы уже обсуждали больше тысячи раз. Мы ходим по замкнутому кругу, и то ты соглашаешься с этим, то я, но… но другого выхода у нас нет. Нам нужно оказаться там и проверить все варианты – даже самые безумные. Помолчав некоторое время, она все же добавила: – Возможно, ты прав: Дамблдор бы не стал прятать меч в доме Поттеров. Это было бы слишком очевидно и предсказуемо. Его бы сразу же нашли там, несмотря на все защитные заклинания, которые окружают это место и которые не преминул бы добавить сам Дамблдор… Именно поэтому я решила поискать кое-что еще, какую-нибудь другую зацепку. И, – Грейнджер открыла глаза, взгляд которых в эту секунду был удивительно спокойным, – я нашла. Он в этом даже не сомневался. Драко стал лениво поигрывать пером в пальцах. – И что же ты откопала? – сдержанно поинтересовался он. Уголок ее губ слегка приподнялся. Она вновь встала на ноги и подтолкнула к нему одну из книг, которую еще совсем недавно так легко отбросила в сторону. Драко изогнул бровь и бросил на Грейнджер испытующий взгляд. Ее лицо между тем ничего не выражало. Притянув поближе книгу, он еще раз мельком взглянул на Грейнджер, а затем посмотрел на обложку. – «Выдающиеся волшебники и волшебницы современности», – вслух прочитал Драко. Он нахмурился. Он ни черта не понял. – Грейнджер, это какая-то шутка? Какое отношение… Гермиона нетерпеливо вырвала книгу у него из рук и зашуршала страницами. Немного погодя, она снова протянула ему ее и ткнула пальцем в начало новой главы: – Читай, – скомандовала она. Взгляд Драко продолжал метаться между книгой и Грейнджер. Святой Салазар, он по-прежнему не мог понять, что за глупость она выдумала... – Читай, говорю! Драко закатил глаза. Во имя Мерлина... – «Альбус Персиваль Вулфрик Брайан Дамблдор», – прочитал он и присвистнул. – Черт возьми, ну и имя! А я-то еще удивлялся, в кого у него все эти странности. Да его родители… Взвыв от нетерпения, Грейнджер вновь развернула к себе потрепанный том: – «Альбус Персиваль Вулфрик Брайан Дамблдор – Верховный чародей Визенгамота, Великий волшебник, президент Международной конфедерации магов, директор школы чародейства и волшебства Хогвартс…» так-так… да где же это?! Ага, вот! Вот, слушай! «…вскоре после этого семья Дамблдоров переехала в Годрикову впадину, в которой будущий выдающийся маг провел свои юношеские годы…» Гордо вскинув голову, она бросила на Драко победный взгляд. Драко, не впечатленный, равнодушно цокнул языком. – И ты не могла мне просто сказать это, Грейнджер? Обязательно было разыгрывать этот спектакль? Настал черед Гермионы закатывать глаза. – Неважно, – нетерпеливо проговорила она. – Что на самом деле имеет значение, так это то, что у нас есть еще одна зацепка – дом Дамблдоров… – На твоем месте я бы так не радовался, – сухо отозвался он. – Дамблдор поступил на работу в Хогвартс в самом начале двадцатого века, то есть практически сто лет назад – если я не ошибаюсь, он учил еще моего прадеда... Более того, насколько мне известно, после того, как он стал директором, он вообще не покидал Хогвартс, разве что по необходимости. Так что вполне может быть, что этот дом, о котором ты говоришь, либо давным-давно разрушен, либо в нем живут другие люди. – С этим согласна, – нехотя согласилась Гермиона. – Я пыталась найти какую-нибудь информацию об их доме, но увы… Из живых родственников Дамблдора остался только его брат Аберфорт, однако никаких сведений о нем я тоже не раскопала… он как будто сквозь землю провалился, честное слово… я даже перечитала завещание, думала, может быть, хотя бы там – но ничего… Грейнджер сокрушенно опустила голову, и волосы упали на ее разрумянившееся лицо. Драко ощутил слабый болезненный укол в области живота. Она выглядела настолько расстроенной и раздраженной своим неуспехом, что ему невольно захотелось хоть как-то ее подбодрить. – Брось, Грейнджер. Не хочу этого признавать, но, полагаю, что ты права: раз никакой информации нет, нам не остается ничего другого, кроме как отправиться туда и разузнать все самим. Вдруг нам повезет, и окажется, что этот Аберфорт живет там, да еще и что-то знает… Гермиона слабо улыбнулась в ответ на его слова, и глаза ее благодарно заблестели. – На самом деле есть и еще кое-что, – сказала она уже более спокойным тоном. – Я уверена, что эта мысль покажется тебе еще более безумной, но, как ты сам сказал только что… – она глубоко вздохнула и вновь принялась рассеянно перелистывать пожелтевшие страницы. – В общем, насколько я поняла, Годрикова впадина – и впрямь волшебное место. Довольно много знаменитых волшебников родилось или жило там... В их числе и Батильда Бэгшот. Драко нахмурился. Батильда, Батильда Бэгшот… это имя показалось ему знакомым. – Уж не та ли это Бэгшот, которая написала наши учебники по Истории магии? Гермиона вновь слабо улыбнулась ему. – Она самая, – тихонько подтвердила она. Любопытно и даже немного забавно – вот только абсолютно бесполезно. Драко вновь ощутил, как в его жилах вскипает раздражение. Грейнджер что, издевается?.. – Но какого дьявола… – начал было он, но она не стала его и слушать. Сделав нетерпеливый жест, она спешно произнесла: – В общем-то, из этой же книги я узнала о том, что Батильда была дружна с семьей Дамблдоров. У нее были неплохие отношения с детьми и матерью… она была их соседкой, Драко, и более того, она живет в Годриковой впадине до сих пор. Драко покусал губу и на мгновение задумался. Если отбросить в сторону эмоции и пораскинуть мозгами, то, кажется, в этот раз Грейнджер и впрямь удалось раскопать нечто стоящее внимания. Хорошая знакомая Дамблдора – это было уже кое-что. По крайней мере, насколько Драко было известно, Бэгшот была еще жива, и вплоть до своей смерти бывший директор Хогвартса поддерживал с ней довольно теплые отношения – Драко вспомнил, что об этом как-то мимоходом упоминал его отец... а раз так… раз так… Он прищурился. Но не слишком ли это?.. Да, эта версия кажется чуть менее бредовой, чем все остальные, но не притянута ли она за уши? Зачем Дамблдору оставлять меч у Батильды?.. С другой стороны, это был не такой уж и плохой вариант – вряд ли бы кто-то стал копать так глубоко и заподозрил что-то… ведь Дамблдор не знал, что так получится, верно? Старик был уверен, что мальчишка останется жив, что он наверняка захочет отправиться туда, где похоронены его родители, сделать это на свой страх и риск, а, значит… значит, значит… Но ведь Батильда уже не молода. Она ровесница самого Дамблдора – это как минимум – и доверять ей такую ценную вещь было бы крайне опрометчиво, с нее уже давно песок сыпался. Да и вряд ли Поттер знал, кто она такая, не говоря уже обо всем остальном… Но ведь Дамблдор был уверен в том, что Грейнджер будет с ним – она бы додумалась – она, черт возьми, и додумалась!.. И все же меч… Нет, вероятно, меча у нее нет. Но вот подсказка – возможно… От поразившей его догадки у Драко расширились зрачки. Конечно… Мерлин, ну конечно же!.. Она ведь все-таки историк – историк!.. Древности и старый, никому не нужный хлам – ее специализация. Быть может, ей известно, где или у кого может храниться Чаша или нечто, связанное с Кандидой Когтевран... А даже если нет, если все-таки нет, возможно, им удастся отыскать хоть какую-то подсказку. Кажется, к этой же самой мысли пришла и Грейнджер, потому что она прошептала: – Даже если мы не найдем меч в Годриковой впадине, возможно, нам удастся отыскать ключ. Какой-то знак, который сможет нам помочь в дальнейших поисках. Я уверена, что Дамблдор не мог оставить нас ни с чем. Там есть то, что нам нужно. Драко тяжело вздохнул и устало провел рукой по лбу. Еще секунду назад окрылявшее его чувство рассеялось как дым и вновь уступило место мрачным размышлениям и сомнениям. Ему бы хоть грамм ее уверенности… все опять началось сначала – все прежние сомнения вновь взяли верх: – Так-то оно так, Грейнджер. Вот только не факт, что мы с тобой сумеем распознать его знак. В конце концов, Дамблдор, если и оставлял его, то оставлял не для нас. Неизвестно, что он наплел Поттеру… возможно, твой дружок умолчал о чем-то важном по просьбе Дамблдора или просто забыл об этом упомянуть… что нам делать тогда?.. Неожиданно для него она взяла его за руку и крепко стиснула его ладонь. Он вздрогнул и посмотрел на Грейнджер. – Я уверена, что Гарри рассказал все, что было ему известно, – с жаром сказала она. – К тому же Дамблдор знал, что мы с Роном ни за что не оставим его. Мы пойдем с ним до самого конца. И, я думаю, уж он постарался бы сделать все так, чтобы мы смогли завершить начатое… – тут она поколебалась, но затем, втянув в грудь побольше воздуха, тихонько закончила, – при любом исходе. Взгляд ее снова потух, и она вновь постаралась укрыть от него свои глаза за густой пеленой волос. Драко рассеянно перевернул их сцепленные ладони и провел большим пальцем по ее запястью. Маятник у него в голове качнулся вновь. – Нам надо все обговорить еще раз, – тихо проговорил он, продолжая выводить круги пальцем по ее коже. – Не должно быть никаких заминок. Все должно быть четко спланировано и подготовлено. И к черту, что их планы никогда не идут так, как задумано. Грейнджер сжала его ладонь. Их глаза встретились. – Спасибо, – прошептала она одними губами. Драко покачал головой. Было бы за что… Не желая погружаться глубже в свои невеселые раздумья, Драко нехотя убрал руку и встал, потягиваясь. Очевидно, впереди их ждала очередная ночь без сна. Что ж, по крайней мере, этой ночью они будут заняты чем-то более полезным, чем бессмысленным молчаливым бдением, разыскивая неизвестно что. А это значит… – Я заварю кофе. Тебе как обычно? Уголок губ Гермионы непроизвольно дернулся. – Да. И побольше сахара.