***
Задумчиво уставившись в небольшое окно, выходящее на детскую площадку, альфа делает глоток горячей воды. Намджун так и не нашел кофе в чужой квартире, бесстыдно облазив все шкафчики и ящики на кухне. Только сладкий земляничный чай. Приходится довольствоваться малым. Мужчина, последний раз прислоняясь губами к чашке, допивает воду и встает со стула, поправляя полотенце на бедрах. В комнату он возвращается с одним намерением — разбудить Джина и насладиться им в последний раз перед уходом. Ведь мысли, которые, не переставая, крутятся в голове, начинают его пугать. Омега его зацепил, это очевидно. Ведь если бы это было не так, он бы не задавался вопросом, как же все-таки выглядит Джин, когда, например, чем-то сильно увлечен, или когда смеется над глупой шуткой альфы, пряча свое смущение за длинной челкой. Намджун никогда еще так трепетно не думал о ком-то, никогда так не заботился о чувствах партнера во время секса, никогда, черт возьми, не накрывал кого-то одеялом, боясь, что этот кто-то замерзнет. Может быть это потому, что он никогда и не встречал кого-то настолько чистого и нетронутого, как Джин. Но ему это и не надо. В его размеренной жизни нет места этим наивным пугливым глазам, этому сладкому голосу, этому непорочному, но желанному телу. Намджун против воли вспоминает все «прелести», которые происходят в его клубе после гонок. Вездесущие шлюхи, неприкрыто сосущиеся с байкерами, высокие градусы алкоголя и похоти. Джин никаким образом туда не вписывается. И не должен. Альфа проходит в комнату и на добрую минуту зависает перед свернувшимся в клубочек омегой. Будить совсем не хочется. Намджун привык получать все, что хочет, привык добиваться своего. Но Джин, сам того не подразумевая, уже успел стать тем, кто будет рушить все планы альфы на корню. Лучше уйти. Уйти от греха подальше. Уйти от своих противоречивых желаний. Намджун разворачивается, для того чтобы покинуть комнату, но взглядом цепляется за открытую дверцу шкафа. Он усмехается себе под нос, когда видит, что на плечиках, непрекращающимся рядом висят жакеты, кофты, рубашки. Всех оттенков розового. Абсолютно умилительное зрелище. Альфа мысленно в сотый раз благодарит высшие силы за это чудо, которое ходит исключительно в розовых вещах. Такое чувство, будто кто-то решил внести в серую, унылую жизнь мужчины светлых, ярких красок. — Если он еще и моется гелем для душа со вкусом ванили и мочалкой в виде единорога, то я не удивлюсь, — с неким умилением альфа снимает первую попавшуюся кофту с плечиков, проводит по пушистой ткани рукава вниз, но останавливается на неестественном выпуклом шве. Небольшой кусочек ткани немного отличающегося цвета вручную пришит к самой кофте. На другом рукаве также. И, что самое удивительное, на каждой вещи точно также. Будто Джину вещи маленькие, но нравятся очень сильно, поэтому он просто подгоняет их под себя. Намджун прикладывает ткань к своей руке, начиная от плеча и хмурится — даже ему этого много. Омега точно не может быть больше Намджуна ни в плечах, ни в длине рук. И тут на Намджуна будто обливают ледяной водой с ног до головы. Он скрывает. Джин скрывает свои ладони за этой длиной. И ведь точно, ни одной футболки среди его вещей не видно. Альфа отшатывается от шкафа, убирает кофту обратно и, подойдя к кровати, садится на нее. С непониманием задерживает взгляд на прикрытых ладонях омеги. Чуть кривоватые пальчики некрепко сжимают край одеяла. Неужели Джину не нравятся его пальцы? Намджуну они не кажутся какими-то уродливыми, просто немного необычными. Он нагибается и начинает оставлять легкие поцелуи на кончиках, затем легонько прикусывает их и скользит языком между. Сверху тут же слышится испуганный вдох, пальцы пропадают из вида. Намджун поднимает взгляд на отползающего омегу. В его глазах плещется животный страх, приправленный сочащимся недоверием. — Ч-что ты делаешь? — хрипло произнес Джин, натыкаясь на спинку кровати. Намджун мысленно ругает себя за своевольничество. Больше он такого позволить не может, ведь Джин уже отдаляется. — Джин-и, солнышко, — отчаянно шепчет он столь ласковые, непривычные ему слова, — возьми меня за руки. Альфа вытягивает вперед ладони, с надеждой смотрит на омегу. Джин теряется еще больше, переводит недоуменный взгляд то на мужчину, то на его руки. — Зачем? — также шепотом. Намджун не знает, что он должен сделать в этот момент, чтобы Джин ему доверился, чтобы пошел на контакт. Не знает, насколько все запущено. А еще он точно не знал, что его настойчивость намного страшнее апокалипсиса для омеги. Поэтому расстраивается, когда Джин брыкается и пытается вывернуться из его объятий. — Намджун, пусти, — жалобно скулит омега, ладошками упираясь в грудь мужчины. — Почему ты прячешь свои руки? — в лоб спрашивает Намджун. Он только что полностью обезоружил Джина, одним вопросом будто вскрыл ему грудь, заглянул туда, куда сам Джин не всегда осмеливается заглядывать. Все силы вмиг испарились из тела Джин, он безвольно обмяк в чужих руках. — Уйди, — из последних сил, слабым дыханием в сильное плечо, — прошу, уходи. Опять глаза на мокром месте. Джин от досады захлебывается первыми всхлипами, не понимая причины своей эмоциональности. Если бы кто-то другой заметил, что он скрывает, омега смог бы отшутиться, криво косо придумать отговорку. Но с Намджуном он с первой секунды их знакомства не может ничего сделать. Тот раз за разом заставляет в груди омеги что-то переворачиваться, вызывает те неведанные чувства, которые превращают омегу в бесхребетное существо. Но он не намерен с ними мириться. — Уходи! — Джин кричит, наконец отталкивает альфу, — Уходи! — подушка прилетает в грудь мужчины, за ней следует одеяло, — Проваливай! Больше не достучаться. Кажется, из Джина вместе с силами ушел и рассудок. Присутствие Намджуна только усугубляет ситуацию. Понимая это, альфа берет свои раскиданные вещи под выкрики омеги, наспех одевается в коридоре и, как и хотел того Джин, уходит из его квартиры. Но обещает себе вернуться.***
Джин так и сидит на кровати. Полчаса. Час. Высохшие следы от слез стягивают кожу. Подносит пальцы к лицу. Пятна поцелуев красным пламенем горят, пеплом осыпается обожжённая кожа. Перед глазами те самые протянутые ладони, в которые он вкладывает свои, чудовищные, безобразные. Чужие пальцы гладят костяшки, чужие губы целуют линию жизни, чужие руки обнимают его плечи. В комнате раздается смех, надрывный, ненормальный. В комнате Джин опять сходит с ума.