don't hold my arm (me)

      В широком поле, где яркими лучами расцветает восход, огненно-красным разливаясь по глуши, слышится зверский рев мотора. В безлюдном месте этот звук перекрывает все посторонние, но Намджуну нравится. Нравится лететь по пустой дороге, петляя в разные стороны, чувствовать до сих пор неостывшую взвинченность внутри, разливающийся адреналин. Когда в мыслях появляется образ определенного человека, к жгучему коктейлю добавляется злоба, застилающая разум, вынуждающая повысить скорость до немыслимых величин. Стрелка спидометра стремительно пересекает отметку двести сорок.       Намджуну недостаточно.       Достаточно станет, когда от скорости сердце начнет сумасшедше биться, а в голове станет пусто от бури эмоций. Достаточно тогда, когда чувства начнут предельно зашкаливать, перекрывая все остальное. Кажется, это звучит как спасение, решение проблем. Нихуя. Намджун заебался чувствовать. Он столько эмоций никогда не испытывал. В таких количествах — только на самой первой своей гонке, но такое разнообразие — никогда. Хочешь диким зверем метаться по квартире, сгорая от ненависти. Держи. А хочешь, уткнувшись в подушку, выть от того, как сильно скучаешь. Да пожалуйста. Калейдоскоп чувств, забирай все, да подавись ты ими наконец.       И Намджун давится. Ведь совсем не знает, что делать. Сейчас вот тоже не знает, мчась сквозь утреннюю прохладу, действуя лишь на инстинктах. Они ему кричат, вопят о том, что он немедленно должен оказаться на поляне возле небольшой речушки, окруженной плотным рядом сирени.       Ебаная сирень.       Нет, нет. Не ебаная. Пока что единственная, что спасает. Дает веру в то, что выход есть, когда Намджун просыпается в пять часов утра в поту, с жаром в теле и стояком. Является перед ним выходом из сложившейся ситуации, заменяя своим чуть непохожим ароматом другой, тоже сирени, но источаемый телом, к которому альфа во снах крепко прижимается, которое жадно выцеловывает.       Душ не помогает, Намджун проверял. А вот если лечь на сухую траву, чуть-чуть подождать, пока исчезает запах бензина и жженой резины, и вдохнуть так, чтобы не только в легких — во всем теле. Чтобы сирень не только вокруг, не только в голове, но и в одежду впиталась. Полежать часа два, насыщаясь, в себя приходя постепенно. Думать в такие моменты Намджун себе запрещает. От мыслей потом спасения не найти, даже реактивный двигатель сбежать не поможет.       Альфа чувствует себя сумасшедшим, когда аккуратно, не спеша едет обратно в город, боясь ускориться хоть чуть-чуть. Ведь если ускорится, злобный встречный ветер выгонит из ткани спасительный аромат. Без него он больше не может. Нет, сирень все-таки ебаная.       Намджун думает, что он совсем одичал, свихнулся, когда сидит в своем гараже, зарывшись в ткань лицом и чуть ли не вылизывая ее. Вспоминает, есть ли лекарства от ломки по человеку. Диагноз самому себе поставить оказалось несложно, даже диплом и опыт работы не понадобились. Решает все-таки удостовериться и заглянуть в аптеку. «Может наша медицина не так безнадежна, как кажется» — думает.       Бросает взгляд на Юнги, который почему-то в такую рань находится именно здесь, в гараже, а не дома, под греющим боком своего омеги. — Ты что здесь забыл? — Намджун усмехается, заметив беспорядок на голове Мина, сразу прикидывая в голове варианты, как его друг в спешке собирался сюда. — Я бы задал тот же вопрос, но ты здесь уже вторую неделю ошиваешься в это время, — Юнги резко разворачивается, замирает, вспоминая, где еще может оказаться то, что он ищет, — и если ты думаешь, что от тебя несет потом, то смею тебя огорчить, но нет, — он секунду смотрит на зажатую в руках Намджуна футболку, которую он недавно разнюхивал, — да, блять, где они?!       Юнги резко захлопывает дверцу шкафчика, потеряв последнюю надежду. — Что ищешь? — Намджун надевает футболку обратно, в последний раз поднося к лицу, убеждаясь в том, что запах еще не ушел. — Ключи от машины, — Мин плюхается на диван напротив Намджуна и прикрывает лицо ладонями, тяжело выдохнув, — Хосок меня убьет. — Мою возьми, я, так и быть, сделаю вид, что поверил в твою актерскую игру, и у тебя получилось меня разжалобить, — Намджун улыбается злому выражению лица Юнги, доставая ключи от своей машины из кармана и бросая их Мину, — меня как раз довезешь после своих дел, спать дико хочется, — Джун обращает внимание на то, как Юнги закатывает глаза, — да и «малыша» твоего давно не видел, — знает ведь, какой Мин ревнивый, именно поэтому туда и давит. — Поехали уже, — Юнги не отвечает на явную провокацию. Хосок не любит ждать.       Мужчины выходят из гаража к стоящему рядом лексусу. Мин довольно оглядывает машину, радуясь, что наконец сможет опробовать ее на дороге. Хоть что-то приятное за это утро.

***

      Джин нервно смотрит на настенные часы. Хосок опаздывает. Он пообещал забрать его вместе с Юнги после выписки. Омега открывает свою сумку, проверяя, не забыл ли он чего-то. Взгляд приковывается к тянущимся распрямившимся пальцам. Джин вспоминает настоятельные рекомендации врача, который высоким, режущим слух голосом говорил ему побольше смотреть на свои руки, произнося при этом слова о том, что они абсолютно нормальные и красивые. Омега не хочет заниматься этим, поэтому поглубже прячет ладони в рукавах. И плевать, если забыл что-то. Все равно не последний раз здесь.       Волнение тугим комочком скапливается внутри. Мысли о том, что Хосок оставит его здесь не дают никакого покоя. Ведь он единственный, кто настоял на помощи, не бросил одного в тот самый момент, когда…       Джин одергивает себя: нельзя думать о нем. Из-за него он оказался в этом ненавистном месте, где ему каждый раз, хоть и деликатно, осторожно, но промывают мозги. А Джину много не надо. Ему бы просто уткнуться в теплое хосоково плечо, выдохнуть волнение вместе с воздухом и рассказать все. Вот прям все, от начала и до конца, ничего не тая. Рассказать о том, как он все-таки смог выполнить условие своего проигрыша, как осмелился пойти на то, чтобы переспать с тем самым…       А потом все пошло по наклонной. Тогда, когда проснулся от чужих поцелуев, оставляемых на пальцах, от ласкового «Джин-и» когда дар речи потерял. После хлопка двери Джин выпал из реальности. Вернулся заново только тогда, когда обнаружил себя в машине с Хосоком, взволновано щебечущем о том, что он все подготовил и договорился, и Юнги, который сидел за рулем и время от времени кидал не менее взволнованный взгляд на него. Они привезли его в ту самую клинику, из которой он вышел около двух лет назад с уверенностью в том, что больше сюда не вернется. Вернулся. И думает, что не последний раз. — Джин, — омега слышит спасительный голос, поднимает глаза и видит несущегося навстречу Хосока, — прости, мы опоздали. Юнги потерял ключи от машины, поэтому приехали только сейчас, — в крепких объятиях друга слова пролетают мимо ушей, — ну что, ты готов? — Готов.

***

— Что Хосок забыл в психиатрической клинике? — Намджун пристально рассматривает крыльцо огромного здания, где только что скрылся омега Мина. — Друга забирать пришел, — Юнги резко выдыхает сигаретный дым, надеясь, что успеет выкурить одну, пока Хосок не пришел — ему строго-настрого запретили, ведь Джин не переносит этот запах, а Хосок всегда печется о комфорте своего друга. — Что я вижу?! Семейная жизнь тебе не к лицу, Мин Юнги, — Намджун явно издевается, правильно распознав поведение друга, — про то, что ты щеки отрастил на выпечке Хосока, я промолчу. Упс, я ведь уже сказал. Ну ладно. Сейчас ты и курить боишься, буквально давясь никотином. Может, ну её, эту любовь? А то и на гонках я тебя скоро перестану видеть, если Хосок все-таки запретит тебе участвовать. — Во-первых, Хосок мне только сегодня запретил курить. Во-вторых, не ну её. Я и от гонок откажусь, если Хоби захочет. Но если он весомо аргументирует, конечно, — Мин глубоко затягивается, представляя, как Хосок будет отговаривать его от очередной опасной гонки, а главное в чём. Кружевные трусики с высокими чулками, думает, очень даже подходящий аргумент, — В-третьих, на следующую гонку я не иду, — слишком хочется увидеть любимого в том, в чем только что представлял, — а в-четвертых, заткнись, Намджун, они идут, — Юнги как можно дальше выбрасывает окурок в окно, руками разгоняя дым, и выходит из машины, сразу замечая презрительно прищуренные глаза Хосока. Черт, спалился.       Намджуна веселят действия друга. Все же ему безумно хочется узнать, как Хосоку удалось укротить Мин Юнги, самого ненормального гонщика в городе, который на дорогах творит все, что взбредет в его больную голову. Сейчас он больше похож на мальчика-паиньку. Намджун думает: «А на что бы я пошел ради любимого человека? Насколько бы смог измениться?». И понимает, что уже изменился. Например, его режим дня, который начинается теперь с раннего утра. Да и образ мышления тоже. Ну, точнее, его отсутствие. Какой образ мышления, когда в голове засел человек, затмевая собой все остальные мысли, и никак не хочет оттуда выходить?       Намджун переводит взгляд в окно, видит Хосока, который отчитывает Мина за курение, слышит вымученное «ну я же просил» и улыбается этим двоим, в сотый раз даруя свое благословение.       Переводит взгляд вправо, туда, где в двух метрах от парочки стоит парень. Скользит глазами по большой сумке в руках, по розовому свитеру и сталкивается с огромными, полными страха глазами. Сирень. Та самая. — Джин-и, — шепчет. Моментально выходит из машины. — Джин-и, — громче. Memory       Намджун вернулся в эту квартиру на следующий день. После того, как ушел. Стоит уже полчаса, требовательно нажимая на звонок. Ему не открывают. — Джин, если ты прячешься от меня, то лучше этого не делать, — кричит, смотря на обшивку двери, прислушиваясь к любому шороху за ней, — Открывай, иначе я выбью эту дверь к чертовой матери, — звук удара в тишине подъезда звучит слишком разрушительно. Только вот за дверью никого нет.       На протяжении двух недель Намджун ходит сюда, многообещающе сыплет угрозы, жалобно молит. Как оказалось, все он это делает в пустоту. The end of memory — Намджун…