Однажды ты полюбишь человека больше всей своей жизни, но это не тот, с кем ты ее проведешь...
Парни вышли со склада почти под утро. Кайл ни в какую не хотел уходить: все сидел и сидел возле Картмана, не прекращая что-то шептать ему на ухо и плакать. Кенни было жутко видеть все это. Жутко и печально… Потерять близкого человека дорогого стоит. А нескольких? А всех? Сколько сможет выдержать человек, пока не сойдет с ума? Теперь мы можем весело и задорно помахать психике Кайла ручкой. — Ладно, пацаны, я пошел, — глухо сказал Кайл, направляясь в сторону дома. — Эй, чел, может, не стоит? — с опаской откликнулся Крейг. — Да, Кайл, — тут же подхватил Кенни, — потуси с нами немного. Твои чемоданы никуда не денутся. Брофловски лишь безразлично хмыкнул, но все же остался. А куда ему, собственно, идти? Родители уехали, мама Картмана тоже. Кенни был больше чем уверен, что он не поедет вслед за ними в их новый дом. Ведь у него больше нет дома. Его домом был Картман. — Может, на крышу забуримся? — нарушил гнетущее молчание Крейг. — Неплохая идея, — ответил Кенни за себя, а заодно и за Кайла. — В машине пиво не завалялось? — Спрашиваешь, — еле заметно улыбнулся Такер, открывая багажник. Маккормик смерил его удовлетворенным взглядом и взял один из ящичков в руки. Всего их было три. Аккурат каждому. — То, что доктор прописал, — с улыбкой заключил блондин, протягивая ящичек Кайлу. — Сойдет, — все так же безразлично ответил он, забирая его. Сердце Кенни так и сжалось от тоски. Он не мог сказать, что ему было жаль Кайла. Он считал, что жалость — слишком оскорбительное чувство для человека. Кенни ему сочувствовал, потому что как никто другой знал и понимал, что такое умереть. Особенно — что такое умереть и попасть в ад, ведь будем максимально честны: Картман явно отошел не в лучший мир. С его-то статистикой. «Ну да ладно, — подумал Кенни про себя, — о покойниках, как говорится, либо хорошо, либо ничего». Хотя… Картман все равно был славный малый, кто бы что о нем ни думал. Очень славный. Хоть и в своей… особой манере. — За Картмана! — воодушевленно сказал Кенни, подняв открытую бутылку. — За жиртреста! — За Эрика! Маккормик с Такером слегка удивленно посмотрели на Кайла, обескураженные тем, что он назвал Картмана по имени. Возможно, первый раз за всю их жизнь. — Эрика? — в унисон спросили они, не в силах унять любопытство. — Это его имя, если вы помните. Эрик, — грозно ответил Брофловски, отпивая из бутылки. Парни решили больше не бередить свежую рану, лишь молча кивнули и слегка пристыженно направились в сторону заброшки.***
Дружно осушив уже добрую половину каждого ящичка, Кенни, Крейг и Кайл молча любовались горизонтом, свесив ноги с крыши заброшки. Южный Парк окончательно вымер, получив наконец гордое звание «город-призрак». Кенни ощущал в этой мертвенной тишине некую романтику — антиутопию, если хотите. Казалось, что город очистился от всей скверны, что с таким трудом держал в себе все эти годы. Он тоже чувствовал своего рода очищение. Все они. Приятное, должно быть, чувство. Они все-таки победили. Пусть с опозданием, пусть с большой натяжкой, но они победили. — А я и не знал, что ты телепат, — как-то резко вспомнил Кенни, обращаясь к Брофловски. — Я и сам не знал, — ответил он, усердно продолжая что-то мастерить из картонных коробок. — А может, просто забыл. Крейг все то время, что они пили, лишь молча созерцал мир вокруг и еле заметно улыбался. Ему нравилось то, что он видел. Чудесный город — без прошлого, без настоящего и без будущего, — чистый город. Кенни смотрел на него тайком со светлой печалью в глазах и размышлял о чем-то своем. О том, что он хотел бы остаться с ним навсегда, чтобы выстроить новый мир — их мир, лишь для них одних. Ну и для Карен, конечно же. Но ему, глупому падшему ангелочку, казалось, что он недостаточно хорош для него. Недостаточно хорош для любви в принципе. Кенни хотел уйти. Дать Крейгу шанс зажить наконец нормальной жизнью. Жизнью, где он не будет изо дня в день созерцать его смерть. Он и так пережил слишком много за свои восемнадцать лет — настолько много, что его психика дала трещину. Кенни не хочет это усугублять. Кенни должен уйти…* — Ладно, пацаны, я пошел, — в очередной раз засобирался Брофловски. — Эй, чел, а как же пиво? — заволновался Кенни, на время отбросив все свои мрачные мысли. — Возьму с собой, — ответил он. — Мне и правда пора. Крейг промолчал и в этот раз, лишь окинул бывшего одноклассника понимающим взглядом и протянул ему руку. — Удачи вам, пацаны, — сказал Кайл, притянув Крейга и Кенни к себе в объятия. — Я люблю вас. Парни немного опешили, но все же обняли друга в ответ. После этой трогательной сцены Кайл взял за ручку ящичек, подобрал свою поделку из картона и молча удалился с крыши, оставив Маккормика и Такера в недоумении. — Как думаешь, к чему это он? — наконец подал голос Крейг. — Не знаю, — ответил Кенни, — но явно не к добру. — Парни переглянулись, размышляя, стоит ли пойти за ним, но все же решили не делать этого. Каждому нужно побыть наедине со своим горем. Это главный и самый болезненный этап после потери чего-то очень ценного. «Можно потерять что-то одно и что-то другое, а потом обнаружить, что потерял почти всё…» — Знаешь, я должен сказать тебе кое-что очень важное, — неуверенно начал Кенни, делая большой глоток из бутылки. — И что же? — настороженно отозвался Крейг. Кенни сглотнул ком в горле и медленно встал на край парапета. — Я должен уйти, Крейг, — едва сдерживая слезы, прошептал Кенни. — О чем это ты? — испуганно спросил Крейг и без резких движений, словно боясь спугнуть, поднялся на ноги. — Я бессмертный, Крейг! Я не могу сдохнуть! — почти в истерике закричал Кенни, покачиваясь. Крейг вперился в него ошарашенным взглядом и не мог двинуться с места, чтобы удержать Кенни от неминуемого падения. Но Кенни не упал и, снова сделав смачный глоток, продолжил уже более спокойно: — Никто и никогда не помнит, как я умираю, Крейг. Я привык к этому, но я не хочу такой жизни для нас. Я не хочу такой жизни для тебя. Ты и так перенес слишком много. Потерял Твика. Да всех потерял! Я… Я… Я просто не могу… — тут резкий порыв ветра все-таки покачнул и без того неустойчивого блондина, и он начал падать, выронив бутылку из рук. Вся жизнь Крейга в этот самый момент пронеслась у него перед глазами. Мерзкое рождение, странное младенчество, утомительное детство, отвратительное юношество… и Кенни. Лишь он один осветил его жизнь настолько, что все плохое меркло пред ним. Преданный, храбрый, умный, взбалмошный, похотливый, самый веселый и в то же время самый несчастный, неубиваемый и такой любимый — Кенни. — Нет! — Крейг в последний момент схватил его за парку, удержав от смертельного падения, и притянул к себе трясущимися руками что было сил. — Я помню, Кенни. — Что? — не осознавая происходящего, пробубнил блондин куда-то в шею Такера. — Я помню, — повторил брюнет, подняв его заплаканное лицо. — Помню все с тех самых пор, как узнал тебя по-настоящему. Вижу и помню каждый блядский день. И все равно люблю. — Правда? — спросил Кенни, немного придя в себя. — Правда. Я думал, что окончательно сошел с ума. Но все равно не хотел терять тебя. И не хочу. Никогда. Крейг глубоко вдохнул, еле сдерживая собственные слезы, и, вложив всю любовь, что так долго пряталась в нем, произнес: — Останься… Кенни посмотрел на него невидящим взглядом, громко всхлипнул и разрыдался прямо на плече Такера. — Что с тобой? — нежно спросил брюнет, взъерошив блондинистую голову. — Ничего… — все еще всхлипывая, ответил Кенни. — Просто еще никто не просил меня остаться. — Тогда я буду первым. — Ты и правда пойдешь на это? — глухо спросил Кенни. — Да, — прошептал Крейг. — Но это же… — Безумие? И пусть… Пусть я не способен нести на себе груз испытаний, я могу нести тебя…***
Красная, красная кровь — Через час уже просто земля, Через два на ней цветы и трава, Через три она снова жива… И согрета лучами Звезды по имени Солнце…
Последняя бутылка пива почти закончилась. Брофловски сидел на крыше полуразрушенной высотки в бывшей Содосопе и аккуратно склеивал между собой два крыла из картона. Склеивал бережно, чтобы не повредить, с любовью, склеивал и продолжал напевать. There's fear and darkness all around you. The criminals are on the run. So you keep hangin' in the dark. I'll hunt you down cause I'm the dog. I'm the dog, the big bad dog, I'm the dog…** Когда пиво наконец закончилось, а хлипенькие крылья были закреплены на теле, Кайл встал на край высотки и посмотрел вниз, с теплотой в душе вспоминая день из детства. — Со времен Коперника человек мечтал о полете, — воодушевленно начал Картман, стоя на крыше своего дома с картонными крыльями за спиной. — В этот исторический день позвольте мне… — Хорош трепаться! Прыгай давай! — раздраженно крикнул Брофловски. — Заткнись, дай речь закончить! В этот исторический день мы вспоминаем братьев Райт, Орвилла и того, второго, чьи мечты и идеи вдохновляли не одно поколение… — Да не прыгнет он, — между делом вставил Стэн. — И вот сейчас идея нового человека начинает новую эру воздушных путешествий, доказывая мощь воображения разума и волшебство полета. Закончив речь, Картман уверенно ступил с края крыши и пластом рухнул вниз. После чего три дня пролежал в коме, а потом возомнил себя экстрасенсом. Позже Кайл повторит его трюк, приобретя самую настоящую силу. Но это уже другая история… Кайл улыбнулся, позволяя скупой слезе скатиться по щеке, а затем рухнуть вниз, в свободное падение. Как рухнул Картман в детстве, как рухнул злобный Кайл, пытаясь найти настоящего преступника, пока мелкий жиртрест сажал кого ни попадя. И как рухнет сейчас… «Свободное падение, — подумал Кайл про себя. — Я прилечу к тебе, моя тупоголовая любовь. Жди меня внизу, Эрик…» Расправив «крылья», Кайл, сам того не осознавая, точь-в-точь повторил слова восьмилетнего рыжего мальчишки, каким был когда-то. — Так, попробуем… Со времен Коперника человек мечтал о полете. В этот исторический день… Ай, хрен с ним. — Так, попробуем… Со времен Коперника человек мечтал о полете. В этот исторический день… Ай, хрен с ним. И Кайл полетел. В свободное падение. Где нет загубленной жизни, несбывшихся мечт, потерянных близких и боли. В вечность. — Кайл, — едва дыша прошептал истекающий кровью Картман. — Что? — еле сдерживая слезы, спросил Кайл, бережно держа его голову. — А ведь я и правда подменил этикетки, — с улыбкой ответил он на последнем издыхании. — Я знаю, Эрик, я знаю…Он не помнит слово «да» и слово «нет». Он не помнит ни чинов, ни имен. И способен дотянуться до звезд, Не считая, что это сон. И упасть, опаленным Звездой по имени Солнце…