***
Сэм диктует маршрут до их дома, снятого на Airbnb: это оказывается маленькое бунгало всего в трех кварталах от центральных магазинов. (Дин решает не спрашивать, во сколько оно им обошлось.) Сэму удается попасть в дом при помощи кода, который он внимательно читает с телефона и набирает на устройстве на двери. Дин и Кас ждут позади него — к тому моменту, когда Сэм открывает дверь, они оба уже дрожат. (Дин начинает жалеть, что не оставил Каса ждать в машине: тут жуткий мороз — настоящая зима.) Но дверь наконец открывается, и в прихожей их окутывает радушное тепло. — Хозяин сказал, что оставит для нас отопление включенным, — комментирует Сэм. — Теперь я понимаю, почему он об этом упомянул — зима тут, в Аризоне, нешуточная. Боже, как же хорошо… Дин заставляет Каса остаться дома, пока братья несколько раз возвращаются к Импале, чтобы выгрузить все сумки и кулер с едой. К тому времени, как они заканчивают, Кас уже обошел весь дом и везде зажег свет. Тут очень красиво. Тут идеально. В доме имеется чудесная гостиная, обставленная, по выражению Сэма, «с типичным флагстаффским шиком» («флагстаффский шик» включает большое глянцевое фото в рамке с изображением утесов из красного камня, еще одно, изображающее осиновые деревья с ярко-желтыми листьями, и собрание постеров с живописью коренных американцев). Кроме того тут имеются три спальни — хотя, конечно, нужны будут только две. Дин занимает одну для них с Кастиэлем — ту, что на втором этаже. Она не самая большая, но в ней самая большая кровать с гигантским королевским матрасом, несчетным множеством набросанных сверху подушек и очень уютным на вид одеялом. Кухня в доме огромная. («Тут есть настоящий холодильник, Сэм, — говорит Дин в удивлении. — То есть не мини-холодильник, а полноценный. Поверить не могу».) В углу стоит обеденный стол. В гостиной имеется большой кожаный диван перед огромным телевизором, богатая коллекция фильмов на DVD и камин. Там и сям развешаны рождественские украшения. На столе даже стоит бутылка вина и миска с шоколадными конфетами, а в холодильнике обнаруживается несколько бесплатных бутылочек местного пива на пробу. — Неплохо, да? — спрашивает Сэм, когда они заканчивают все осматривать. — Замечательно, Сэм, — говорит Кастиэль. Он уже распаковывает кулер, передавая Дину замороженную еду, чтобы тот убирал ее в холодильник. — Молодец, парень, — хвалит Дин брата, рассматривая бесплатное пиво. Даже название у пива какое-то домашнее: ассортимент в холодильнике включает «Затерянное шоссе» из пивоварни Mother Road, «Шато Американа» из Wanderlust, и эль «Кровь моих врагов» от Dark Sky (увидев его, Дин усмехается). — Ты просто молодец, парень, — повторяет он Сэму, открывая «Затерянное шоссе» для пробы. — Что, пиво в восемь утра? — поднимает бровь Сэм. — Это у тебя восемь утра, — отвечает Дин, поднимая бутылку в знак тоста. — А у меня конец четырнадцатичасового перегона. И, по-моему, я заслужил пиво. Опрокину эту соску и пойду проверю кровать. Ты не против, если мы с Касом займем королевскую наверху? — Ради бога, — отвечает Сэм, улыбаясь. Он явно доволен, что им понравился дом. Дин едва успевает выпить полбутылки, как на него обрушивается усталость. Он обнимает Каса на прощанье (Кас и Сэм планируют выйти вместе за покупками) и плетется в ванную, чтобы по-быстрому принять душ перед сном. Пока Дин принимает душ, ему кажется, будто он уже спит. Дом уж слишком идеальный, городок — слишком милый. Они словно плывут сквозь какой-то пьянящий сон об образцовом Рождестве, со снегом, карамельными тростями и очаровательными магазинчиками — и вообще без химии. Если бы не тревожащая худоба Каса и вечная шапка на его голове, можно было бы запросто вообразить, что никакой химии никогда и не было и весь рак оказался каким-то ужасным ночным кошмаром. «Может, все и правда закончилось, — отваживается подумать Дин. — Что если химиотерапия помогла? Что если он действительно в порядке? Что если мы и правда разок можем просто насладиться праздником? Устроить себе рождественский отпуск мечты, втроем: я, Кас и Сэм. Разве я так уж о многом прошу?» Может быть и нет. Впервые это начинает казаться возможным. Королевская кровать оказывается невероятно удобной. Даже лучше, чем в том дорогом отеле в Денвере. Она застелена теплыми фланелевыми простынями, мягкими как бархат. Одеяло толстое и пухлое, но при этом какое-то домашнее — в разы гостеприимнее, чем стерильная атмосфера отеля. Дин смакует все это, пока ложится: замечает, как подушки приятно проминаются под его головой, как одеяло уютно оседает вокруг тела. «Касу понравится кровать», — думает он, засыпая, и снится ему только дорога, и как Кас спит у него на колене, и бесконечное урчание Импалы в ночи.***
Дин просыпается позднее и застает Кастиэля, одетого в одну футболку и боксеры, сидящим на дальнем краю кровати спиной к Дину. Судя по углу солнечных лучей, падающих в окно, прошло несколько часов — вероятно, уже за полдень. Кас вытирает голову полотенцем: Дин понимает, что, похоже, он только что принял душ — он весь выглядит немного влажным. И дрожит: в постели уютно и тепло, но воздух в комнате прохладный, и Кас не до конца обсох, как будто торопился добраться из душа в постель. Пока Дин наблюдает, Кас осторожно опирается на локоть, приподнимает одеяло дюйма на три и пробирается под него одной ногой, затем второй. Он двигается со скоростью улитки. О, он пытается не разбудить Дина! Дин переворачивается к нему, забираясь рукой под одеяло. Кас — холодный, и, когда Дин обнимает его теплой рукой, Кас издает удивленный вздох, переходящий в стон удовольствия. — Ты такой теплый! — говорит он, переворачиваясь к Дину. — Как тут хорошо… — Но потом нерешительно спрашивает: — Погоди, тогда я, наверное, кажусь тебе холодным, да? Я холодный? — Он прямо-таки ледяной и уже пытается отодвинуться, но Дин сжимает хватку, дополнительно обвив ногой его бедра, и подвигается ближе. — Иди сюда, ледяной ангел, — требует Дин. Кас сдается и тает, прижимаясь к нему со вздохом. Следуют чудесные долгие мгновения, когда Кас уютно укладывается в объятии Дина. Дин обнимает его крепче, пытаясь передать ему как можно больше тепла, и прохладная кожа Каса наконец начинает нагреваться. — Лучше? — спрашивает Дин. — Лучше, — подтверждает Кас. — Но я пытался не разбудить тебя. Я знаю, тебе еще нужен отдых. — Зато тебе нужно согреться, — замечает Дин. Кас издает тихий вздох, переходящий в дрожь. Дин снова сжимает объятие (и рукой, и ногой), и Кас сознается: — Я немного замерз, наверное, да. Я гулял по центру города с Сэмом — там очень красиво, и мы нашли чудесное кафе с очень вкусным супом — тыквенным супом — и чаем с корицей, но даже после супа и чая, пока мы шли назад, я почувствовал, что немного устал. И немного замерз. Так что Сэм предложил мне вздремнуть с тобой. Он отвез меня назад и велел принять горячий душ. И я начал принимать душ, но вода нагрелась не сразу, и… наверное, я не дождался, пока она нагреется. — Почему? — Меня очень тянуло в кровать. Или вернее… к тому, что в кровати. Поэтому я принял холодный душ. — Ты идиот, — говорит Дин, обхватывая его крепче. — Напротив, — отвечает Кас твердо, бросая многозначительный взгляд вниз, на руку Дина, крепко обнимающую его за грудь, — мое решение оказалось очень удачным. — Он смотрит на Дина краем глаза, и на его губах танцует улыбка. — Кстати, Сэм снова вышел за покупками, — добавляет Кас. — Вот как, — отзывается Дин низким рокотом прямо ему в ухо. — Да. И даже велел передать тебе, что его не будет еще пару часов. Сейчас два; он вернется в четыре. — Ровно в четыре? Он так сказал? — Его точные слова: «в четыре и ни минутой раньше, и можешь передать это Дину». — Кас поворачивается к Дину еще немного, и на его губах снова порхает эта коварная улыбка. — Если я правильно запомнил. — А ты точно правильно запомнил? — Я уверен, — отвечает Кас. — Он зачем-то рассказал мне свой вечерний план шоппинга три раза подряд… — И на этом Кас умолкает — наверное, потому что Дин начал его целовать. Сначала в щеку, потом в кончик носа, потом прямо в губы — и о, как чудесно, что больше им не мешают маска и перчатки! Снова соприкасаться кожей, лицами, губами просто волшебно, это лучшее ощущение на свете, и Дин не может им насытиться. Он жадно проводит руками по голове Каса, снимая с него обезьянью шапку, отбрасывая ее в сторону и целуя, целуя, целуя его. Потом добавляет язык, исследуя каждый дюйм губ Каса, его вкус и ощущение его языка, когда Кас начинает отвечать на поцелуй. Толстовки с запахом ленивца больше не нужны! Можно надеяться, и не будут нужны уже никогда. Можно надеяться, теперь Кас сможет упиваться запахом Дина без всяких проблем. И Дину тоже нравится запах Каса. Дин с удивлением понимает, что и он рад избавиться от больничных запахов — от хлопкового запаха маски, от запаха нитриловых перчаток, от слабого металлического аромата, который приставал к Касу всякий раз, когда он возвращался с химии. Вместо этого Кас пахнет чистотой и простором. Сегодня на нем даже своего рода праздничный парфюм: Дин различает слабый аромат пряностей того тыквенного супа и следы коричного чая… и соблазнительные нотки чего-то еще: словно сочетания вереска и дыма хвойного костра — судя по всему, запах самого Каса. Он пахнет восхитительно. И на вкус он восхитителен. — Вероятно, тебе стоит еще поспать, — бормочет Кас, растянувшись поверх Дина. Они целуются уже минут пять, не отрываясь друг от друга, как парочка подростков. — Я посплю, — отвечает Дин. — Потом. У меня тут рождественский ангел, с которым я хочу провести время сначала. — Он чувствует, как Кас замирает и делает нерешительный вдох, как будто собирается спросить, кто этот «рождественский ангел», с которым Дин будет проводить время. Дин усмехается, и на лице Каса наконец появляется улыбка. — Я никогда не думал о себе как о рождественском ангеле, — сознается Кас. — Я почти не имел отношения к Рождеству. То есть не участвовал непосредственно в Вифлеемской звезде или каких бы то ни было событиях тех дней. Я в то время был командирован к Черному морю. И конечно, я уже не ангел теперь… — Ты совершенно точно ангел, — уверяет его Дин. Кас не выглядит убежденным и на этот раз затихает на довольно долгое время. Он приподнимается на локте, чтобы видеть Дина и сфокусироваться на нем. Его взгляд — серьезный и печальный, и Дин уверен, что он думает о потере своих маховых перьев. И о потере благодати. И может быть, о потере своих былых способностей. И о своем доме, о своей старой семье… И, может быть, о своем бессмертии? Обо всем, что он потерял. Обо всем, чем он больше не является. — Я правда не… — начинает Кас. — Да ангел ты, дурачок, — говорит Дин, поднимая руку к щеке Каса. На лице Каса отражается неуверенность: он хмурится и набирает воздуху, как будто готов начать спорить, но Дин прерывает его: — А. У тебя все еще есть крылья. Ну и что, если перьев нет, — у тебя есть крылья, приятель. Б. Ты до сих пор слышишь молитвы — по крайней мере, иногда. В. Ты чудесным образом исцеляешь маленьких девочек собственной благодатью и собственным чертовым пером. И Г. Тебе просто… не все равно, Кас. Даже если бы ты не слышал молитв, и даже если ты не можешь никого больше исцелить, даже если бы у тебя вообще не было крыльев, ты все равно был бы ангелом. Даже рождественским ангелом. Голубые глаза Каса потеплели: за время речи Дина сомнение в них постепенно сменилось трогательным, полным слез взглядом. — Ты мой рождественский дурачок-ангел, — добавляет Дин еще раз, чтобы донести свою мысль кристально ясно, и с этими словами тянет голову Каса вниз и целует его снова. На этот раз Дину приходит в голову провести руками по плечам Каса, над его крыльями (или, может быть, сквозь них?). Кас вздыхает при этом прикосновении. Дин делает это снова, Кас вздыхает снова и опускает голову ему на плечо. Дин пробегает одной рукой по шее Каса, другой — по его лопаткам. Прямо по крыльям. Кас издает тихий стон. — Определенно ангел, приятель, — бормочет Дин, продолжая заниматься шеей и областью крыльев, — и вскоре Кас начинает легонько покусывать Дина в шею, а затем надавливает коленом между его ног. Мгновения спустя он уже трется промежностью о бедро Дина. Дин вообще-то не планировал сегодня проявлять инициативу в плане секса. Кас казался таким уставшим во время переезда, он так похудел и вымотался, что Дин начал думать о нем в терминах «хрупкий» и «ранимый». Но теперь, когда он лежит поверх Дина, тяжело опустившись на него всем своим весом, теперь, когда его бедра так нежно и настойчиво двигаются туда-сюда, он кажется уже не хрупким и ранимым, а вполне себе внушительным. И настойчивым. И… горячим. У Дина появляется эрекция, его член твердеет все больше, и в боксерах Каса тоже ощущается отчетливая крепчающая выпуклость. В кровати вдруг становится слишком жарко — одеяло, которое раньше казалось таким уютным, теперь напоминает печь. Вся комната внезапно накалилась. Кас садится и сбрасывает все одеяло с кровати на пол вместе с простыней, которая была под ним. — Я думал, тебе холодно, — говорит Дин. — Уже нет, — отвечает Кас. Он слезает с Дина, спрыгивает с кровати и стряхивает с себя боксеры, живо отшвырнув их в угол комнаты (хотя футболку он оставляет на себе). — Я думал, ты устал, — говорит Дин (избавляясь тем временем от собственных трусов и футболки). — Уже нет, — повторяет Кас, и его голос немного хрипнет, пока он смотрит, как Дин раздевается. У Дина теперь полноценная эрекция. И у Каса тоже. Долгое время Кас лишь наблюдает, стоя у кровати. И неожиданно для себя самого Дин чувствует, как в нем пробуждается эксгибиционист. Он нечасто занимался подобными вещами, но сейчас все получается само собой: Дин медленно облизывает ладонь, медленно обнимает рукой член и начинает себе дрочить. Медленно, медленно. Глаза Каса расширяются — он не может отвести взгляд, его губы приоткрываются, и член выпрямляется еще немного, когда Дин позволяет себе издать один лишь тихий звук. С губ Каса срывается ответный тихий вздох. Его реакция дарит Дину невероятно острые ощущения. Осмелев, Дин слегка разводит ноги, чтобы Касу было лучше видно. Тот даже стонет, потом прикусывает губу и обхватывает руками собственный член. И пока Дин ласкает свой член, Кас начинает ласкать свой. Дин не сразу замечает, что Кас намеренно копирует его движения. Дин облизывает палец и проводит им вокруг головки; Кас облизывает свой палец и проводит им по головке своего члена, издавая тихий вздох удовольствия. Дин путешествует свободной рукой по животу вверх, к соскам; Кас делает точно то же самое, проскользнув рукой под футболку. Дин обхватывает самое основание члена кольцом из пальцев и медленно скользит им вверх; Кас делает точно то же самое. Это зрелище абсолютно завораживает. И даже слегка дезориентирует, как будто Дин каким-то образом мастурбирует Касу при помощи телекинеза. Член Дина крепнет еще больше; Дин снова облизывает руку и начинает делать более размашистые движения по всей длине ствола. Будет ли Кас повторять за ним все? На ум приходят разнообразные варианты, но сосредоточиться на всех возможных экспериментах становится тяжело, потому что теперь Дину приходится начать дрочить себе жестко и быстро. Кас делает то же. Меньше чем через минуту они оба тяжело дышат, и Дин начинает волноваться, что кончит до того, как почувствует на себе руки Каса. Кроме того, похоже, Касу становится трудно удерживать равновесие. Он настолько забылся в ощущениях, настолько сосредоточился на Дине, глядя на него своими большими темными глазами, что даже немного покачивается на ногах. Все, что требуется Дину в этот момент, это поманить его одним пальцем. Этот жест был бы донельзя пошлым, если бы Дин не был так сильно заведен. Одно движение пальца, один намек на приглашение — и Кас взбирается на кровать. И внезапно это он управляет ситуацией (Дину приходит в голову, что, может быть, так и было всегда), склонившись над Дином на четвереньках, нависая соблазнительно близко. Кас медленно оседает на бедра Дина, взявшись за его член обеими руками. — Я думал, ты хочешь, чтобы я поспал, — выдыхает Дин. — Уже нет, — отвечает Кас. Он обхватывает руками оба их члена, прижимая их друг другу, и Дин шипит от остроты ощущения. Кастиэль закрывает глаза и запрокидывает голову. Дин смотрит на него, открыв рот и не в силах оторвать глаз: от этого зрелища у него захватывает дыхание. После химиотерапии Кас должен выглядеть тощим и тяжело больным, разве нет? Разве не должно казаться, что он на пороге смерти? И конечно, может быть, футболка висит на нем слишком свободно (может быть, именно поэтому он ее и не снял), и руки его худые — безусловно, но это выражение его лица! Ничего эротичнее этой картины, когда он сидит так, с запрокинутой головой, тяжело дыша и приоткрыв губы, Дин в своей жизни еще не видел. Позади Каса заметно слабое искажение воздуха, словно теплое марево — вероятно, порожденное его крыльями? Становятся ли его крылья горячими, когда… когда он сам разгорячен? — Погоди, — выдыхает Дин. — Помедленнее… пока не хочу кончать… Кас делает паузу, глядя вниз на Дина из-под прикрытых век. На его щеках появился румянец, он дышит тяжело. Он дает Дину пять секунд, чтобы взять себя в руки, затем приподнимается на коленях и подается вперед, пока не оказывается над его членом. Дин не сразу догадывается, что Кас задумал, но потом Кас заносит руку за спину, обхватывает член Дина теплой рукой и начинает опускаться на него. Они оба стонут, когда головка члена надавливает на что-то горячее, нежно-мягкое, и оно поддается — оно раскрывается, уступает, Дин проникает внутрь… Он осознает, что схватил Каса за бедра, и больше всего хочет просто дернуть его вниз, вонзиться глубоко, погрузиться в него по самые яйца… Но нет. Стоп. «Погоди. Подумай». — Кас, нет, нельзя, — стонет Дин. Он заставляет себя оттолкнуть Каса. — Ах да, смазка, у меня есть, у меня есть вот здесь… — спохватывается Кас. Он бросается на четвереньках через кровать к тумбе и начинает рыться в ящике. — Я совсем забыл. Но у меня есть, и я уже помылся — я поэтому и принял душ, я посмотрел, что нужно сделать… — Через мгновение он возвращается. Дин пытается не отвлекаться на внезапную мысленную картину, в которой Кастиэль сосредоточенно хмурится над телефоном, ища в Гугле «Как подготовиться к анальному сексу». — Нет, Кас, нам правда нельзя, — говорит Дин, чувствуя себя отвратительно оттого, что приходится прерывать такой восхитительно волнующий момент. Но это надо сделать. — Твой врач же не разрешил, помнишь? — Но я уже закончил химию! — восклицает Кас. В руке у него маленькая коробочка со смазкой (и когда он ее купил?) — он уже вскрывает ее зубами. Выплюнув кусок картона, он вытаскивает из коробочки тюбик, добавляя: — Думаю, теперь уже можно, раз химия закончилась… — Ты думаешь, что можно? Ты же закончил курс всего четыре дня назад, — возражает Дин, теперь начиная всерьез волноваться. На память ему приходят ужасные минуты в химическом мотеле, когда Кас кашлял кровью. Потоком крови. Когда он побледнел как полотно, когда его губы посинели… Когда он потерял сознание на полу. «Весь пищеварительный тракт может кровоточить» — Сэм ведь так сказал. Дин спрашивает: — Разве не нужно время на восстановление? Чтобы, типа, все зажило? Я просто не хочу навредить тебе, Кас. Правда… — Но я хочу этого, Дин! — восклицает Кас. На его лице отражается искренняя досада. Он прекращает возиться с тюбиком смазки, откладывает его в сторону, обнимает руками голову Дина и наклоняется вперед, глядя ему прямо в глаза. — Я хочу чувствовать тебя в себе. Внутри, — говорит Кас горячо. — Я только хочу испытать это, Дин, хотя бы раз! Такие слова из его уст невероятно заводят, конечно… Однако в голосе Каса слышна даже нотка злости. И… чего-то еще — чего-то близкого к отчаянию. Как если бы он не был уверен, что ему выпадет другой шанс. Дин какое-то время смотрит на него, растерявшись. Он знает, что это переломный момент: эрекция у Каса уже начинает проходить, да и у Дина тоже, и через еще четыре секунды вся эта изумительная горячая прелюдия, это волшебное праздничное мгновение будут испорчены. Дин уже чувствует неизбежность этого исхода, уже предвидит его — по выражению, закравшемуся в глаза Каса. В них читается вся его нужда, все желание, вся досада. И весь страх. За все, что он уже потерял… За все, что он еще может потерять. Видеть его отчаяние невыносимо, и Дин машинально поднимает руку, чтобы погладить его по затылку. Взгляд Каса при этом теплеет, как Дин и ожидал: но на самом деле Дин просто пытается выиграть время, надеясь ненадолго приободрить Каса и между тем придумать какое-нибудь реальное решение. «Я хочу чувствовать тебя в себе», — сказал Кас. — Как насчет другой части меня? — предлагает Дин. — Внутри тебя, я имею в виду. Кас недоуменно моргает. — Какой другой части? — спрашивает он, прищурившись. — Ноги, что ли? Уха? От этой картины Дину становится смешно. — Нет, у меня есть идея, — говорит он. — Слышал когда-нибудь про римминг?***
Оказывается, Кас не очень знаком с этим термином. Дин ничего не объясняет — говорит только: «Доверься мне. Думаю, тебе понравится». Он садится и берет смазку, планируя использовать ее во время начальной фазы не-римминговых активностей (и оказывается, что Кас купил смазку с клубничным вкусом). Он тянет Каса за руку. Кас поддается, подползая ближе: он явно немного растерян и озадачен, но ему любопытно, и, что лучше всего, кажется, они успешно обошли препятствие из запрета на анальный секс, чуть было все не испортившее. Дин размещает Каса в центре кровати и медлит секунду, глядя на подушки и обдумывая позиции и механику. Нужно принять во внимание все шрамы от операций… и акт не должен требовать от Каса физических усилий — надо, чтобы он совершенно расслабился и ему не требовалось никоим образом себя поддерживать… — Давай-ка сделаем так, — говорит Дин, подтягивая его еще ближе и перекладывая подушки вокруг. — Ты ложись, на бок — да, вот так, и подними немного ногу — верхнюю ногу, я имею в виду — так, и давай положим подушку тебе между коленей… мне нужен доступ, приятель. Полный доступ между твоих ног, спереди и сзади. Подогни ногу повыше. Подложи эту подушку под колено. О, и надо подстелить полотенце, вот так. Вот, хорошо… Ясно, что Кас понятия не имеет, к чему ведет Дин, и Дин сам не уверен насчет позиции. Как и в случае с пеггингом, Дин занимался подобными вещами с девушками (он много чем занимался с девушками), но еще никогда не пробовал этого с парнем, и из-за необходимости доступа к члену тут все немного иначе. Не говоря уже про шрамы и прочее. Так что приходится поэкспериментировать. Но вскоре Дин находит угол, при котором Кас лежит на боку, подогнув верхнюю ногу повыше, чтобы она не мешалась, и у Дина есть полный доступ к его промежности. Замечательно. Дин начинает с медленного, нежного минета, пока смазывает палец; потом массирует пальцем кожу вокруг заднего прохода Каса и медленно, медленно проникает внутрь. О таких вещах Кас знает, конечно: его палец или два (или три) уже побывали внутри Дина. Но Дин такого с Касом еще не делал. Он знает по личному опыту, что от одного пальца физических проблем возникнуть не должно: палец ничего не растянет и не вызовет кровотечения. — А, твой палец, — бормочет Кас. — Конечно. Это… приятно… это очень приятно… — Он испускает длинный вздох. Дин прерывает минет, чтобы сказать: — Не только мой палец. — …что? — бормочет Кас, глядя на него вниз. — А что еще у тебя есть? — Погоди, увидишь, — обещает Дин и снова принимается за работу. Член Каса снова крепнет, и это придает Дину уверенности. Даже весьма хорошо крепнет. Но только когда Кас тихонько с придыханием стонет, Дин знает, что все получится. Они снова в игре: чудесный паровозик рождественского секса снова встал на рельсы. Все получится, и Кас будет на седьмом небе — Дин доставит ему обалденное удовольствие. Теперь это уже превратилось в кампанию, в вызов: подарить Кастиэлю лучший в мире рождественский оргазм. (Дин совершенно забыл о собственном удовольствии. Его член почти совсем обмяк, настолько он сосредоточился на Кастиэле. Но это неважно.) Идея с одним пальцем оказалась очень удачной (настолько удачной, что Дин даже задумывается, нужен ли вообще римминг. Но нужен или нет, будет хорошо). Когда дыхание Каса тяжелеет, Дин решает, что пора. Он выпускает член Каса изо рта, сдвигается на кровати, разводит его ягодицы, наклоняется, высовывает язык и рисует им долгий, уверенный круг, который затем сужает по спирали. — А! — выкрикивает Кас. — Дин… что…. — Он делает дрожащий вздох. — Что ты делаешь? — Пробую твою ангельскую задницу, — отвечает Дин и приникает к нему снова. Конечно, в наши дни в римминге нет ничего особенного (важно только помыться как следует, и оказывается, что Кас безупречно чист. Похоже, он нашел кое-какую полезную информацию онлайн — что бы он ни сделал во время своего холодного душа, у него получилось). И с Касом все… по-другому. Не так, как с девушками. Конечно, ландшафт иной: совсем рядом есть член — завораживающий налитый кровью пульсирующий член всего в паре дюймов; есть мошонка и яйца («Яйцо, — напоминает себе Дин. — У него только одно», но эта деталь не кажется важной). Волос нет вообще — что, как Дин сначала полагает, означает, что Кас начисто побрился, пока Дин не вспоминает: конечно, Касу бриться вовсе не нужно. Что ж, по крайней мере, это упрощает доступ. И присутствует также слабый дикий мускусный запах, не похожий ни на чей из тех, с кем бывал Дин. Определенно привкус мужественности, приносящий с собой пьянящее возбуждение, но и что-то еще: этот дымчатый, почти озоновый аромат. «Ангельская задница», — думает Дин снова, едва не усмехаясь. В конце концов, есть что-то поистине возбуждающее во всей этой затее — в том, чтобы провести настоящего ангела подобным самым что ни на есть земным путем, исследуя низменную физиологию смертного тела, в котором он оказался пойман… и сделать из этого источник истинного наслаждения. Эта смесь табуированного, священного, непристойного и ангельского пьянит, и Дин увлекается все больше. (Его эрекция вернулась, хотя Дин едва ее замечает.) И Кас теперь откровенно стонет, елозя бедрами так сильно, что становится непросто оставаться с ним. Затем Дин замечает, что Кас мастурбирует сам себе. И как давно это продолжается? — Руки прочь, — приказывает Дин, отталкивая его руку. — Это моя работа. Все буду делать я, тебе нельзя себя трогать. — Взглянув вверх, Дин видит, что Кас послушно поднял обе руки к подушке, вцепившись в нее и прижав к груди. Его глаза зажмурены. Дин ныряет назад, осмелев еще. «Как можно глубже», — думает он и проникает языком прямо внутрь. Кас стонет. Это превращается в игру. В игру о том, как близко Дин может подводить Каса к краю и как часто, в последний момент не давая ему достичь разрядки. Язык Дина путешествует везде, и палец снова в деле. Одна его рука — на члене Каса, язык работает вокруг кольца, палец — глубоко внутри. Дин даже позволяет себе очень осторожно, экспериментально полизывать мошонку. Он сочетает все виды стимуляции, какие может придумать. Кас полностью отдался ощущениям: он стонет, не переставая, непрестанно раскачивая бедрами взад и вперед. Но как только его бедра начинают двигаться резче и стоны превращаются во вскрики, Дин делает паузу, убирая палец, язык, руку — замирая до тех пор, пока Кас не начинает ныть от досады. Тогда Дин берется за дело снова, поднимая его выше. И снова делает паузу. И еще выше. Дин чувствует себя режиссером представления цирка, шеф-поваром, у которого на плите кипят все кастрюли, виртуозом, играющим на десятке инструментов сразу. «Ты мой, ангел, — думает Дин. — Мой. Весь мой». Кас снова приближается к пику: его бедра начинают неистово дергаться. Дин чувствует искушение удерживать его на краю еще дольше, продолжать это часами, но вскрики Каса становятся отрывистыми, и в его дыхании появляется хрипотца. Он явно по-прежнему получает удовольствие, но Дин вдруг вспоминает, что у Каса были очень тяжелые три недели и выносливость у него нынче уже не та. «Ну ладно, тогда пора. Пора, ангел». Дин ласкает член Каса длинными, медленными движениями, крепко сжимая его рукой, и пробирается языком еще дальше. Кас едва не кричит с каждым движением языка. Он давно уже перестал произносить членораздельные слова — теперь он лишь бессловесно скулит, стонами, переходящими в возгласы, пока не начинает выкрикивать только: «А! А! А!» Похоже, наступает момент, когда он перестает себя контролировать: обе его руки вдруг снова приходят в движение — одной он обхватывает пальцы Дина на собственном члене, другой хватает Дина за голову, буквально вжимая его лицо между своими ягодицами. Касом овладевает серия настолько сильных толчков бедрами, что они кажутся совершенно непроизвольными. Он с силой загоняет член в руку Дина, удерживая его руку на месте и двигаясь рикошетом взад и вперед между его пальцами и языком. Наконец Кас выгибается в последний раз и замирает, шумно втягивая воздух; Дин делает одно медленное движение языком глубоко внутри него и одновременно стискивает рукой его член, и в тот же миг задний проход Каса спазматически сжимается и его член упруго сокращается у Дина в руке. Кас воет в подушку, и струя влаги пробивается через пальцы Дина, пока Кас ерзает на постели, тихонько хныча. В конце концов он замирает. Но у него все еще эрекция, и почему-то Дин уверен, что он еще не исчерпал свой потенциал. Дин ждет долгие полминуты, пока не заключает, что Кас восстановился достаточно, и тогда внезапно приникает к нему снова, возобновляя римминг с одной стороны и переходя на более быстрый темп рукой с другой. Кас вскрикивает и почти сразу кончает опять, с еще одним стоном, когда его член начинает пульсировать, заливая спермой руку Дина. Его член все еще не совсем обмяк. С их последнего раза прошло уже довольно много времени, вспоминает Дин. И снова он ждет подходящего момента. На этот раз он наскоро меняет позу, вводит палец глубоко внутрь Каса и переходит на минет, забирая его член в рот. На этот раз все случается не так быстро: Кас сворачивается вокруг головы Дина, почти что скуля, впивается пальцами ему в голову и начинает медленные толчки в его рот. Все проходит неспешнее и заканчивается немного спокойнее: Кас подергивается на постели с тихими стонами, пока его член выбрасывает еще одну порцию семени. Каким-то образом он кончил трижды. «Неплохо для одного яйца», — думает Дин. И для того, кто на пороге смерти, тоже неплохо. И может быть, это означает даже… что он вовсе не на пороге смерти? Под конец Кас обмякает, как тряпичная кукла, тяжело дыша. Кажется, он не в состоянии даже говорить: он вымок от пота, его глаза закрыты. Его дыхание постепенно замедляется до серии длинных тихих вздохов. Дин отлучается в ванную, чтобы вымыть лицо и руки, берет пару влажных полотенец и обтирает Каса всего с головы до ног, дважды, массируя все его тело. Во время массажа Кас лежит очень тихо с закрытыми глазами, и его дыхание постепенно замедляется. Похоже даже, что он заснул, но, когда Дин на цыпочках отходит от кровати, чтобы положить полотенца, Кас бормочет: «Дин…» — и протягивает к нему руку. Дин присоединяется к Касу в постели, подняв с пола одеяло и укрыв их обоих. Кас нащупывает рукой промежность Дина, очевидно желая доставить удовольствие и ему. Но Дин практически видит, как на Каса накатывает неодолимая волна блаженной сонливости. Он отталкивает руку Каса, переворачивает его на бок и прижимается к нему сзади. — Ш-ш… Я могу подождать до следующего раза. — Но… сегодня же Рождество, — шепчет Кас. — Канун Рождества, — поправляет его Дин. — И кроме того, это и так был лучший подарок для меня. Так хорошо мне не было уже давно. Ты спи. Уговаривать Каса не приходится. Он весь расслабляется. — Все равно хочу твой член, — бормочет он. — Потом, я имею в виду… — Потом, — соглашается Дин. — Но было неплохо, скажи? Следует секунда тишины, затем торс Каса начинает тихо вибрировать. Он смеется. Медленным, сонным, почти бесшумным смехом. Он смеется, даже засыпая. — С Рождеством, ангел, — шепчет Дин, укутывая их обоих потеплее. И после лежит долгие блаженные минуты в этой огромной мягкой кровати в шикарном доме в заснеженном праздничном городке зимним вечером, прижавшись к своему рождественскому ангелу и чувствуя, как тот засыпает. Чувствуя, как его ангел дышит, какой он теплый, счастливый и любимый, и живой, такой живой в объятии Дина.