Стрелок, ты попадешь в яблоко? А в мое сердце?..

Локи встревожен. Он и сам не совсем понимает, чем, ведь это – всего лишь фикция сознания, ненавязчивый поток эндорфинов, создающий ложное впечатление. Боги – не тревожатся. Не устают. Но спать – просто, наконец, лечь на кровать и заснуть – ему хочется куда как больше всего остального. Непозволительная роскошь. Или, сказать так – слишком тривиально? Магия посоха тянет его жизненную энергию, тянет его силу. Через два дня Лофт познает чувство жажды, а через три – всепоглощающего голода. И это странно, куда как страннее, чем сам этот мир. Он не ходил к так веселящему его лучнику, ведь он не может показать свою слабость. Никому. А магия этого человека снимает полупрозрачную завесу иллюзии, что Лафейсон накладывает на себя во времена нахождения рядом со смертными. То есть, всегда. Потому что Локи контролирует каждый момент работы, вмешивается в каждую мелочь, дотошно изучает науку Мидгарда. Надо сказать, они довольно хорошо устроились. Без магии, источников энергии… Столь недолговечное и скудное существование люди вполне компенсировали всем тем разнообразием жизни, что предстояла перед ними. Главная проблема Асгарда – скука. Все, что было можно проделать, уже сделано, и лишь только краткие мгновения битв освежают память воинов. Лофту жаль женщин, потому что они этого лишены. Наверное, потому Сиф с такой силой рвалась доказывать свое равенство мужскому полу – потому что ей было тоскливо сидеть в злаченых покоях и обсуждать с такими же глупыми курицами все, что она могла обсудить. И это была ее воля. А теперь, оказывается, смертным тоже бывает скучно. Новая загадка. Кажется, этот парень сплошь состоит из одних противоречий. И в последствие Локи поддается давнему соблазну. Острие посоха светится голубым, и тот же оттенок преобладает в глазах лучника – и в его сознании. Но даже магия жезла реагирует на него весьма и весьма неоднозначно. Не так, как на остальных. И в этом его особенность. *** До боли странное и противное ощущение. Мерзкие пауки безрассудства оплетают, казалось бы, беззащитное сознание, собираясь в одну большую кучу, завоевываю контроль над мыслями и чувствами Клинта. Вся энергия в теле скапливалась в одну безумную точку, и вся жизненная сила Бартона повернулась к Локи. Казалось, сама его сущность воспевала существование Бога. Ему хотелось поклоняться, подчиняться и повиноваться приказам. Ловить любое слово, исходящее от него, и принимать это слово, как Правило, едино верное из всех существующих. Позднее, Клинт сможет сказать, что это похоже на гипноз, на ту самую его стадию, когда от сознания остается крохотная оболочка, а все оставшееся остается чужой волей, что принимается, как своя. Локи садится на постель, рядом с ним, и глаза его полны безумия. Он улыбается, как не улыбался до этого прежде. - Я чувствую, - шепчет он, отводя острием жезла край майки Бартона, проводя по сонной артерии сверху вниз, - я чувствую твою магию, Клинт, - его слова, как мед для души Бартона, и где-то в глубине сознания он отмечает – его впервые назвали по имени. Это повод для радости. Но тому Клинту, что внутри, совсем не радостно, он чувствует, как вся сила, наполнявшая его доселе, исчезает, перетекает в другую точку, при этом – оставаясь в нем. Невероятно странное ощущение. А потом оно исчезает. Не чувство уходящей энергии, но ощущение преданности и поклонения совсем чужому человеку. Локи убирает посох и снимает свое заклятье. Глаза его – голубые, а ведь странно, Клинту казалось, что они ярче зелени его плаща – на миг блеснули в тон уходящим чарам, а Бартон дышит, вдыхая полной грудью, всего на миг позволяя себе забыться, прикрывает глаза, откидываясь на кровать. Он не может ни контролировать это, ни попытаться предотвратить. И от этого сие есть более ужасно. Но мягкие лапки чужого безумия покидают его, и он вновь смотрит на мир ясно, своим взором, не подчиняющимся чужим чувствам. Это слишком сильно, слишком устало и слишком больно. - Давайте не повторять мой первый раз, шеф? – хрипло и несколько истерично смеется он, косо поглядывая на Бога. Локи кивает ему в ответ. *** Все же… Ну, это, хотя бы, не было скучным. На взгляд Локи – уже один огромный плюс. Легкое, почти совсем не заметное для него и почти что удар для смертного, прикосновение к его магическому ядру создало… связь на духовно-эмоциональном фоне. То, что чувствовал Лофт, непосредственно переходило и к Бартону. Хорошо хоть, что отток был односторонним. И часть своих отрицательных, по мнению Бога, ощущений, вполне можно было передать к лучнику. - Когда ты спал в последний раз? - вопрос вырывается у лучника машинально, вместе с огромным и совершенно неприкрытым зевком, это видно - по большей части, ему все равно, но пустое молчание хуже для него вторжения в личную жизнь Бога. - Человеку, на чьих руках кровь сотни, не стоит так беспокоиться о том, кто может добавить его к тысячам, уже убиенным им, - Локи смущен, нет, на самом деле. Странное и никогда ранее не испытываемое чувство. Он все больше становится человеком. А людям нравится, когда о них заботятся. Пусть это даже убийца, прикрывающийся благими целями. На секунду Лофт забывает, что на его руках крови не меньше. - Это… странно, - а смертный еще не понял, что ничего, связанное с Лафейсоном, понятным быть не может? – И, еще, - стрелок прикрывает глаза, словно нехотя, не желая просить чего-либо у потенциального неравного соперника – врагом теперь его называть язык не поворачивается, - ты… никак не можешь обеспечить мне душ? – вопрос явно слишком личного для публичного открытия характер, да, тот самый, преусловный менталитет смертных… Локи кивает, машинально воссоздавая в голове план помещения. - Третья комната от моих покоев, пройти по коридору вперед, дважды свернуть налево до упора. Тебе повезло, даже с горячей водой, - и, действительно, Лофт считал горячую воду в наскоро занятом бункере роскошью – в своих обычных походах он мог довольствоваться и ледяным горным ручьем, привередой он не был. Бартон благодарно кивает и поднимается, все еще держа руку возле сердца, ощущая направленные оттуда волны магии. Что ж, хотя бы пропало желание вырвать этот кусок мяса у него из груди, подмечает Лафейсон. *** Горячая вода стекает по стенкам полупрозрачной кабинки, а сам Клинт думает, что так счастлив за все время пребывания здесь еще не был. Это было необычно и совершенно неприятно. Бартон трет, почти скребет кожу, словно еще ощущая на ней грязные прикосновения чужой воли. Но вот только этот след с души не сотрешь, а он въелся туда, въелся, подобно печати самого Сатаны, поставленной за смертные грехи. Клинту кажется, что он нарушил каждый из них. И один – в особенности. Не заводи себе кумира. Чужое сознание было черным, наполненным мглой и тоской, но вот магия, та суть истинного, что наполняла Локи… она веяла чистотой и защитой, а сама была… да, как левша, переученный на правшу. Измененная, но все еще верная своим рефлексам, она пыталась дотянуться до центра чужой теплоты, и, если не зацепиться там, то вполне надежно обосноваться. Сейчас Локи было жарко, Клинт это чувствовал так же ясно, как будто бы происходящее с собой. Он усилил напор и подставил голову под бьющие струи, стараясь хоть немного расслабиться. Но пот, грязь и кровь с тела смывались, чужие желания – нет. Бартон почти иррационально почувствовал непонятное, практически вне его ведома возникшее возбуждение. Оно и понятно, до операций и во время их девушки были запрещены как класс, словно спортсменам. Четыре с половиной месяца, это надо же… Любой с ума сойдет. Клинт провел рукой по плоти, но тут же убрал ладонь, зажмурившись. Воздержание – оно не то, чтобы очень плохо, все эмоции пускалось в дело, а тут, надо же, ассоциации – комната, горячий душ приравнивались к отпуску… последний аж три дня длился, Фьюри тогда был особо добр. Перед его взором промелькнула отчего-то знакомая черноволосая макушка и зелено-голубые глаза в тон жезлу… Крутанув вторым краном, Бартон даже почти не вздрогнул, становясь под струи ледяного душа. Релаксация, тонус, а, главное, прояснились мысли. Если у тебя есть оружие, по силе равное врагу – нужно учится им пользоваться. Оставался лишь вопрос «как?..». *** После ухода лучника его заклинание на комнате осталось прежним, и Локи позволил себе слабость – насладиться доселе недоступной теплотой, откинуться на кровать и блаженно улыбнуться, просто, не как божеству – как человеку. На деле, ему заклинания огненной стихии, к коим и относилась сия теплота, были недоступны по причине происхождения. Вернее, не так, они были доступны, когда Лофт в самом деле считал себя сыном Одина и вторым принцем Асгарда. А потом – все. Словно перекрыло доступ. Самоубеждение сломало ему половину магии, считал Лафейсон, но поделать с этим ничего не мог. В миг в приоткрытое сознание ворвалось чужое возбуждение, и Локи, чертыхнувшись, вновь напрягся – кажется, связь все-таки была двусторонней. Астральное, никого не касающееся, чувство эйфории не оставляло тело, желавшее самого простого – отдыха. Вскоре вернулся Бартон, собственно, и виновник ранее случившегося. Мокрый, пышущий жаром и холодом одновременно, расслабленный и жутко довольный. Как же мало нужно человеку для полного счастья… Его возвращение было словно намеком к уходу, и Лафейсон, осторожно поднявшись, опираясь на посох – перед чувствовавшим его человеком смысла привторяться всесильным не было, и Лофт так и не стал изображать прежнюю царственную походку – направился к выходу из комнаты. - Ты бы поспал все-таки, - догнал его голос стрелка. Локи ухмыльнулся, запрокидывая голову и морщась от слишком яркого света искусственного солнца. - Всенепременно, - почему-то всерьез обещает он, в последний раз ощущая кожей так полюбившееся тепло. А вот сейчас Бартон понял, почему он не ушел до этого. И вновь – совершенно непонятное, почти злое смущение. Ему не следует сочувствовать. А по приходу в свою комнату Лофт дематериализует доспехи, падая на кровать в совершенном изнеможении. И засыпает. *** Клинт чувствует, остро чувствует блаженную негу сна над Богом. Почему-то удивительно, что обещание он все-таки исполнил. Бартону спать не хочется, и он идет туда же, к покоям Локи, становится у его двери и охраняет его сон. Почему-то сейчас помогать врагу не зазорно.