Второй Шанс

      — Джинни, в последний раз повторяю, нет! — воскликнула Гермиона, подняв брови и посмотрев на свою рыжеволосую подругу, пока та намазывала хрустящий круассан маслом.       — Да ладно, даже немного? — озорно спросила Джинни, — ты хочешь сказать, что не считаешь его хоть немного сексуальным?       — Ни капельки, — подтвердила Грейнджер, откусив кусочек печенья, — скажем так, он не в моём вкусе.       — Ох, и какой же у тебя вкус тогда? — возразила Джинни, уголки её рта дёрнулись вверх, — потому что мне кажется, что, кроме моего брата, который просто ужасен, — ты на самом деле не думала ни о ком так.       — Это не правда! — запротестовала Гермиона, размахивая руками, — был Виктор.       — Ой, да ладно, любой, у кого есть глаза, сочтёт Виктора привлекательным, — ответила рыжая девушка, делая глоток апельсинового сока, — и он тебе всё же не очень нравился, сама ведь говорила. Я имею в виду, что он не твоя настоящая любовь.       Гермиона пожала плечами.       — Я думаю, у меня просто никогда не было на это времени. Есть более важные вещи, как…       — Как ЖАБА и подача заявления в Министерство. Я знаю, — мягко поддразнила Уизли, Гермиона недовольно нахмурилась.       — Более важные чем, что? — за их спинами раздался голос, Невилл приземлился на стул рядом с Гермионой и взял пончик с большой тарелки.       — Чем мальчики, — сказала Джинни, и Невилл засмеялся, — Гермиона правильно расставляет свои приоритеты, скажем так.       — Вам оба совсем не весёлые, — объявила она, затем встала, а её тарелка волшебным образом очистилась, — в любом случае, я собираюсь на тренировку по квиддичу. Наш первый матч на этих выходных, против Хаффлпаффа, они серьёзно усилили свою игру в этом году.       — Ханна уверена, что они обыграют вас, — добавил Невилл. — Тебе лучше быть аккуратнее, я думаю, у них есть, что показать.       — Ни за что, — объявила Джинни, — и вы оба придёте на игру, чтобы поддержать меня, верно?       — Конечно, — сказали они в унисон, зная, что лучше не спорить, когда дело доходит до квиддича.       После ухода огненно-рыжеволосой девушки, Невилл, улыбаясь, обернулся к Гермионе.       — Она снова говорила о ты-знаешь-ком?       — Ты не поверишь, — сказала она с улыбкой, покачав головой, — любая может подумать, что он какой-то Адонис, созданный руками богов. Я просто не вижу этого.       Невилл бросил взгляд на объект их разговора, в настоящее время окружённый девушками за слизеринским столом.       — Знаешь, я думаю, что ты, вероятно, единственная, кто этого не видит.       — А что? Он тебе тоже нравится? — спросила Гермиона, приподняв бровь.       — Я имею в виду… — Невилл слегка покраснел, — я не знаю, как насчёт нравится, тем более так, как Джинни, но он определённо привлекателен.       Гермиона закатила глаза.       — Как я уже сказала Джинни, может, он просто не в моём вкусе.       Невилл положил локоть на стол и подпёр подбородок рукой.       — Так кого ты считаешь привлекательным? Ну же, в этом зале должен быть кто-то. Я не буду осуждать.       — Ты действительно хочешь знать это? — обречённо спросила Гермиона.       Затем она вздохнула и окинула всех взглядом. Он миновал столы Гриффиндора и Хаффлпаффа и на мгновение остановился на Энтони Гольдштейн из Рейвенкло, но затем снова побрёл по направлению к слизеринцам. Нельзя было отрицать, что на этом факультете большинство самых красивых парней в школе. Правда, она так и не удосужилась взглянуть, учитывая, что почти все они были самовлюблёнными придурками или откровенными подонками. Её глаза двигались по рядам сидений один за другим, проходя мимо возлюбленного Джинни, ища любого, кого Невилл примет как реальный ответ.       Не было никого, кто бы вызвал у неё интерес. Конечно, за столом были симпатичные парни, но ей нужно было нечто большее. Она нуждалась в страсти, знаниях и уверенности в себе, а главное, в том, кто мог бы не отставать от неё. Это было то, чего ей не хватало с Роном. Она решила сделать выбор наугад, надеюсь, что Невилл поверит.       — Гольдштейн, — сказала она, надеясь, что это звучит не слишком фальшиво, и Невилл разразился смехом.       — Хорошая попытка. Но ведь ты не находишь его привлекательным, на прошлой неделе на вечеринке ты сказала мне, что у него огромный лоб, — напутствовал её товарищ по Гриффиндору. Гермиона вздохнула, прижавшись лбом к столу. «Почему она была так откровенна в своих взглядах? Почему она позволила им так сильно напоить её огневиски той ночью?» — Следующий, — произнёс Невилл, — да ладно, здесь должен быть хотя бы один парень, который, по твоему мнению, имеет сексуальную привлекательность.       — Ты, — сказала Гермиона, пытаясь застать его врасплох, — это всегда был ты, Невилл. Я больше не могу это скрывать. И я знаю, что между нами ничего никогда не произойдёт, поэтому, пожалуйста, перестань спрашивать меня об этом.       Она могла догадаться, что он не купится на это.       — Да, как будто ты вообще заметила, что я парень, — засмеялся Невилл, — то, что я рассказал о своей ориентации, не означает, что ты можешь сказать, что это я, и выиграть шанс, чтобы ничего мне не говорить. Всё, что тебя прошу, — это имя. Давай. Одно имя. Настоящее.       Гермиона неохотно подняла взгляд на простор Большого зала, и вспышка движения привлекла её внимание. Кто-то торопился, явно опоздав на завтрак, заправляя рубашку и поправляя галстук, нервно смотря на часы за учительским столом. Это был слизеринец, Тео Нотт. Он не был кем-то, кого она когда-либо замечала раньше, но по общему признанию, только потому, что он никогда не был противен ей. Он был в окружении Малфоя, насколько она знала, а его отец был Пожирателем смерти, поэтому у неё никогда не было причин говорить с ним. Когда он быстро пересёк зал и сел рядом со своими друзьями, она посмотрела на его гибкую фигуру, тёмные, взъерошенные волосы, проносившиеся у него на лбу, и его аристократическое лицо.       — Тео Нотт не так уж и плох, — сказала она, обнаружив, что на самом деле имела ввиду это.       Невилл проследил за её взглядом.       — Да, так и есть. Он сильно повзрослел. Я вижу это. Хорошо, ты можешь идти. Неужели это было так трудно в конце концов?       — Да, — пробормотала Гермиона, изучая своё расписание, а потом убрав его в сумку. — Ты идёшь со мной на Зелья?       — Я не посещаю Зелья, — напомнил ей Невилл, поднимая сумку и следуя за ней из зала. — Ты знаешь, почему.       Она знала это, конечно же, знала.       — О, конечно, прости, — сказала она, качая головой. — Я не знаю, почему спросила это, правда.       — Я знаю, — ухмыльнулся Невилл, — ты всё ещё думаешь о Тео, да?       Девушка ударила его своей сумкой, и он засмеялся, выходя за дверь Большого зала в сторону теплиц.       — Увидимся позже, Гермиона. Постарайся не отвлекаться!       Раздражённая, Гермиона отправилась в подземелья. Она любила своих друзей, но, честно говоря, были более важные вещи, о которых нужно беспокоиться, чем секс и отношения. Они были на последнем курсе, учёба задерживалась на год из-за войны. Она ненавидела думать о войне, потому что она напоминала ей обо всех, кого они потеряли. Повсюду всё ещё оставались резкие напоминания о том, как другие факультеты обращались со слизеринцами, о сколотых стенах и разбитых статуях, которые по-прежнему валялись в Хогвартсе, о том, как улыбалась Джинни, когда думала, что никто не смотрит. Было тяжело возвращаться сюда после всего, — особенно без Гарри и Рона, которые решили продолжить карьеру, как авроры, без своих ЖАБА, — но если бы ни что иное, Гермиона Грейнджер была полностью занята образованием, и она никогда бы не простила себя за то, что не завершила его.       Она предполагала, что сможет простить своим друзьям их легкомыслие. Они только пытались найти способы двигаться дальше, так же, как она справлялась, зарываясь в работе. Возможно, немного лёгкости и смеха было то, что нужно сейчас для всех. Она знала, что Джинни тоже пытается забыть Гарри, поскольку они оба расстались, прежде чем она вернулась в школу. Каким-то странным образом подавляющая любовь подруги к слизеринцам, по крайней мере, способствовала некоему странному единству факультета, — если она вообще когда-либо говорила с ними.       Она задавалась вопросом, на что это будет похоже. Она, как и все остальные, дала слизеринцам широкий выбор по возвращении в школу. Для большинства это было из-за старых предрассудков и обвинения в выборе стороны на войне. Для Гермионы всё это не имело значения. Те, кто заслуживал наказания, — в основном их родители, — были наказаны по закону, а те, кто не заслуживал, вернулись в школу вместе с ними, и решили закончить своё образование так же, как она. Грейнджер была достаточно умна, чтобы понять, что не всё было чёрно-белым, и им, должно быть, было нелегко пережить то, что они видели.       Нет, избегание Гермионой слизеринцев было больше связано с осторожностью. Хотя она не обвиняла их в выборе стороны на войне, и Гермиона больше не хотела видеть в ней «стороны», она понятия не имела, что они чувствуют, и, возможно, слизеринцы были теми же скоплениями предрассудков и снобизма, кем всегда и являлись — скорее всего. Она не видела смысла в том, чтобы пытаться подружиться с людьми, которые, вероятно, не хотели бы её знать, поэтому она держалась сама по себе, как всегда, и старалась не мешать им. Со своей стороны, они держались близко друг к другу и, казалось, внешне не были затронуты очевидной ненавистью, которую они получали, хотя она знала, что внешнему виду не всегда можно было доверять.       Она подошла к двери в класс Зельеварения и вошла, садясь за свою обычную парту. Остальная часть класса медленно зашла за ней, болтая друг с другом. Все уроки «восьмикурсников» в этом году были смешанными, из-за небольшого числа людей, которые вернулись в школу, так что это была та же группа людей, с которой она проводила большинство своих занятий.       Обычно она сидела одна, так как она была единственной гриффиндоркой, посещающей Зелья. Сегодня однако, она почувствовала, что кто-то подсел к ней, и с удивлением увидела возлюбленного Джинни, сидящего рядом и вынимающего книги, его тёмное лицо покраснело. Он посмотрел на неё извиняющимся взглядом.       — Прости, — сказал он с небольшим акцентом, — но здесь лежит множество ингредиентов, так как я обычно сижу на этом месте. Я не хотел переносить их, так как они важны для какого-то другого класса. Надеюсь, всё хорошо.       — Конечно, Блейз, нет проблем, — ответила Гермиона дружелюбным тоном, и итальянец выглядел удивлённым, но, тем не менее, благодарным, и кивнул ей, когда закончил доставать учебные материалы. Она не знала, что с этим делать, ведь в кабинете было несколько пустых столов. Может быть, он пытается наладить контакт, — или, может быть, это была чрезвычайно сложная шутка. Она не была уверена в том, чем именно это являлось, но в любом случае она решила не выглядеть дурой и пристально следила за ним.       На самом деле он был довольно хорошим соседом за партой, который на протяжении урока сидел тихо и делал заметки, не прерывая её, чтобы спросить, что происходит, как это делали Гарри и Рон, или бросая бумажные самолетики в своих слизеринских друзей по комнате, она почти ожидала, что он это сделает. Вместо этого он был прилежным и ни разу не побеспокоил её, а во время практической части он держал себя в руках, работал усердно и спокойно, и даже не пытался взять её ингредиенты. В общем, он был, вероятно, лучшим соседом, которого она когда-либо имела.       После урока, когда они собирались, он тихо поблагодарил Гермиону за то, что она разрешила сесть с ней за один стол, и встал, готовый вернуться к своим друзьям.       — Слушай, Блейз, — сказала она, потрясённая тем, что слова вырвались изо рта. Он повернулся, смотря на неё с любопытством. Прежде чем она поняла, что говорит, она пробормотала: — Некоторые из нас устраивают вечеринку в Выручай-комнате в субботу вечером. После игры в квиддич. Если ты хочешь прийти, добро пожаловать.       Она не знала, что заставило её сказать это. Он вёл себя не так, как она ожидала от него во время урока, поэтому, возможно, все представления о слизеринцах были неверными, — особенно о тех, с которыми она никогда раньше не общалась. Должна быть причина, по которой он выбрал её стол. Если он пытался каким-то тонким способом наладить отношения, не показывая этого, тогда она хотела бы понять намёк. Она хотела дать шанс слизеринцам, потому что, если Гермиона Грейнджер не сделает этого, тогда кто? Если он придёт на вечеринку и действительно познакомится с другими людьми, ну, может, ему больше не придётся ненавидеть их.       Блейз был шокирован её приглашением.       — В смысле — правда? Я слизеринец. Ты уверена, что мне будут рады?       Гермиона пожала плечами.       — Я скажу, что ты со мной, — она не знала, что ещё должна сказать, чтобы он согласился.       Блейз начал делать шаги к выходу из класса, и она пошла за ним, останавливаясь рядом. Он выглядел смущённым.       — Зачем ты меня приглашаешь? Мы не знаем друг друга. Что тебя побудило на это? — она подумала, что это типично для слизеринца, он так подозрителен, но, по крайней мере, на самом деле разговаривал с ней.       Она решила разговаривать с ним честно. В прошлом это всегда хорошо служило ей.       — Честно? Я думаю, что это отвратительно, как другие факультеты относятся ко всем вам, и, может быть, проведя некоторое время, развлекаясь с нами, вы сделаете шаг к исправлению. Ты так не думаешь?       — Что заставляет тебя думать, что мы заботимся о том, как они к нам относятся? — Блейз бросил ей вызов, но не недружественным тоном, — Слизерин никогда не нуждался в чьём-либо одобрении в прошлом.       Она снова пожала плечами. На самом деле это было трудно объяснить, но по какой-то причине это было важно для неё, — заставить их работать вместе, в одной команде, потому что теперь не должно быть разделения.       — Восьмикурсников не так много. То, что произошло на войне, изменило нас всех, и другим людям трудно это понять, потому что их там не было. Мы страдали вместе, независимо от того, на чьей мы стороне были, и пришло время положить конец враждебности и обвинениям. Мы все затронуты тем, что произошло, и слизеринцы не исключение. Мы нуждаемся в вас, и вы нуждаетесь в нас, и я хочу помочь всем увидеть это.       — Я… — Блейз, казалось, на мгновение задумался над всем, затем улыбнулся. Искренне. — Ты знаешь, что для гриффиндорки, в этом много смысла, — мгновение он молчал, наблюдая за ней. — Я думал, что все вы одинаковые, и думаю, что ты права. Пришло время изменить это. Я приду на вечеринку, — он остановился на мгновение, — могу ли я привести других слизеринцев восьмого курса? Как думаешь, они тоже заслуживают шанса — или искупление в глазах наших сверстников только для избранных?       Гермиона знала, что его вопрос был тестом, и воспоминания о насмешливых и жестоких словах Малфоя о «грязнокровке» приходили ей в голову. Кто-нибудь мог так сильно измениться? Она глубоко вздохнула, боясь согласиться, но она уже начала, и теперь не собиралась отступать.       — Если они будут себя прилично вести, — осторожно ответила она, — тогда я думаю, что это будет хорошая идея.       — Какой будет вечеринка, если все будут вести себя прилично? — спросил итальянец с блеском в глазах, и она посмеялась над его лёгким юмором. Он снова улыбнулся ей, и на мгновение, в его беспрепятственной улыбке, она увидела ту лёгкость, которую все остальные, казалось, не заметили в нём.       — Тогда увидимся в субботу вечером. Я возьму с собой тех, кто захочет прийти.       — Увидимся в субботу, — ответила Гермиона, глядя, как он уходит. Она надеялась, что не переступила свои границы, пригласив их, и что, несмотря на шутку Блейза, неприятностей не будет. С другой стороны, Малфой, кто знает, что произойдёт? Это может быть и, по всей вероятности, полной катастрофой. Она положила голову на руки. Это была просто ужасная ошибка?       Затем, внезапно, мысли Гермионы обратились к Джинни и к тому, как она отреагирует, когда скажет той, что её возлюбленный придёт на их вечеринку. О, она определённо не была готова к этому сейчас.