Never Out Of Drift

На следующий день им приходят три письма и один большой конверт. Одно — из больницы «Оберн Мемориал», другое — из похоронного бюро, третье — заметка от юриста и свидетельство о смерти. В этих документах говорилось, что на шестьдесят третьем году от инсульта скончался Харлан Вейд. Он похоронен на кладбище Святого Себастьяна и составил на Джеймса с Пакстоном завещание, как на единственных живых родственников. Если они желают вступить в наследство, то пускай приезжают обратно на родину и возятся с бюрократией. Если же нет — всё равно необходимо явиться в офис и уладить этот вопрос. Копия завещания прилагалась здесь же. Вейд-отец отдавал ненавистным отпрыскам половину миллиарда — пятьсот миллионов долларов, по половине каждому. Всё, что он успел нажить, занять или украсть своим непосильным трудом. К счастью, ему хватило разума не передавать им в руки «Армахэм Технолоджи», иначе вряд ли серое гигантское здание дожило бы до следующего года. Пятьсот миллионов. Огромная сумма. Такова цена десяти годам форменного Ада. И Оперативник не взял бы из этих денег, обагрённых (и его) кровью ни цента. Не за этим он избивал Харлана в тёмном коридоре долгих тринадцать лет назад, чтобы теперь брать от него подачки. Даже такие… внушительные. Он никогда не забудет выражение лица Феттела, едва он взял в руки эту охапку бумаг и пробежался по ним пылающими глазами. Младший брат утонул в глубоком шоке; в его голове проносились бессвязные, потерявшиеся от оправданного ликования отрывки мыслей типа «не может быть», «наконец-то», «старый ублюдок», «подавись своими деньгами» и коронное «жаль, что не я его убил». Как ни странно, Оперативник целиком и полностью разделял всю его тёмную радость и всё его несказанное облегчение. Нет нужды говорить, что с позволения Пентекоста этим же вечером они вылетели в Оберн первым же рейсом. - - - Они оба поверили в новости только тогда, когда обнаружили самое обыкновенное надгробие где-то в северо-восточном углу кладбища. Вступить в наследство всё же пришлось, но лишь затем, чтобы немедленно передать всё без остатка Гонконгскому Шаттердому Тихоокеанского Оборонного Корпуса, которому деньги всегда нужны позарез. Юрист покойного выпучил глаза, откашлялся и ответил, что это очень благородно со стороны знаменитых даже в этом полушарии рейнджеров, но они не придали этому никакого значения. Они делали это далеко не ради славы или же из каких-то сентиментальных побуждений. Они не принесли цветов и других знаков скорби, какие обычно причитаются усопшим. Едва прочитав эпитафию, Вейд-старший выдохнул полными лёгкими, которые будто сейчас освободились от железных оков, больно и глубоко впивающихся невидимыми когтями. Он даже не осознавал, какое подсознательное влияние очень далёкий, но живой Харлан оказывал на них обоих. Мир, погружённый в глубокую холодную осень, внезапно заиграл цветущими, ярчайшими красками: гуляющие по ветру кленовые листья мелькали тёплыми жёлтыми пятнами, а воздух пропитался особым увядающим, но вкусным ароматом. Своим новым чутьём Джеймс стопроцентно, без всяких сомнений знал: он здесь. Рядом. Мёртвый. И никогда уже больше не воскреснет. — Туда тебе и дорога, — злорадно, с торжеством гладиатора, прошедшего через смертельный бой, произнёс Феттел, пиная крест. — Ты это заслужил. Они оба чувствовали: с его уходом кончилась целая эпоха, что так долго держала их по разные стороны. - - - — Что произошло тогда? Момент, которого Джеймс так боялся, всё-таки наступил. Слова вышли из него сами, бесконтрольно, безотчётно, всю жизнь ждавшие, чтобы это сделать. Едва произнеся их вслух, Вейд понял, что больше под ногами нет твёрдой почвы; отныне он шёл по канату над пропастью без баланса и страховки. Теперь им обоим никакие мирские силы помешать не могли. Здесь, в беседке, увитой высохшим плющом, в покойной тишине, они наконец-то смогли поговорить с глазу на глаз. И, несмотря на отсутствие какого-либо контекста, Феттел прекрасно понял, о чём идёт речь. — Ты… пытался всеми силами от меня избавиться, — задумчиво начал Вейд-младший, будто выбирая каждый звук, каждую интонацию, исторгнутую из самых недр его души. — Ты так долго искал меня, но нашёл далеко не то, что ожидал. Я понимаю. Это очень тяжело. Столько времени бегать от прошлого — и в итоге… попасть в самый его эпицентр и каждый раз погружаться в него снова и снова. Те два часа… Он прерывисто, словно во сне, вздохнул. Сейчас, худой, высокий, в чёрном облегающем пальто и красном шарфе, извечно сильный и непоколебимый Феттел казался открытым и беззащитным. — Все те два часа я думал, что потеряю тебя навсегда, едва узнав. Лицо Джеймса залила краска откровенного стыда, жгучая и испепеляющая. Он не знал, куда деть свои руки, не влезающие в карманы куртки, куда смотреть и куда думать, чтобы его мысли оставались скрытыми. Он действительно был настоящим эгоистом. Он не думал, что младшему брату это настолько важно. — Я был слишком слаб, чтобы помочь тебе, — это было единственным, что он мог сказать в своё оправдание. — Но ты… ты гораздо сильнее меня. Всегда был. — Я не виню тебя. Ты пробыл с Харланом куда дольше. Я прекрасно представляю себе, что он мог с тобой сделать за все эти годы. — Не желаю этого вспоминать. Скажи, как ты сбежал? Почему не взял меня с собой? — Я уже тогда научился читать мысли. Наш отец сильно постарался в своих экспериментах и добился желаемого. Выяснить коды замков и найти путь наружу после этого было проще простого. Но никто из местного персонала не знал, где ты находишься. После попытки суицида меня перевели в Фейрпорт, в изолятор. Возвращаться обратно через полгорода было слишком рискованно. Я точно знал, что тогда я не спасу ни тебя, ни себя; нас бы схватили и пристрелили, как беглых каторжников. Я точно так же искал тебя всё это время. Был на тех базах, на каких в своё время находился ты. Ты знаешь, в Токио мы разминулись буквально на десять минут. Я видел, как ты садился в самолёт, я окрикнул тебя, но ты не услышал. Даже мысленно. У тебя это ещё не вскрылось. А когда я туда приехал, мне сказали, что егерей очень мало и состав рейнджеров полон: они не нуждались в дополнении. Джеймс верил каждому слову, потому что точно знал: это правда. Феттел не имел никакого морального права врать именно сейчас — он не врал. — Я никогда на тебя не давил, брат. Старался не давить. Но ты делал мне настолько больно, что я периодически срывался. Прости меня за это. — Нет, — горячо возразил Джеймс, неосознанно делая шаг вперёд. — Я идиот. Я не знал. И, прежде чем состояние аффекта прекратилось, он обнял брата так искренне и сильно, как не обнимет больше никого в своей жизни. - - - И только в тот момент Оперативник почувствовал себя в полной, абсолютной безопасности. Она накрыла его и окутала его со всех сторон, как непробиваемый купол, куда закрывался доступ прошлой жизни, посторонним людям и всему миру в принципе. Необычное чувство для человека, способного голыми руками сломать чужой хребет или шею без малейших усилий — но настолько упоительное, что Вейд-старший зажмурился, беспощадно сминая толстую чёрную ткать на подвижных лопатках. Теперь всё должно быть хорошо. Теперь всё точно будет хорошо. Он нашёл брата — и больше никогда не выйдет из дрифта.