***
Перед глазами было темно-зеленое полотно, тяжелыми складками спускавшееся по бокам. Дева оперлась локтями на кровать, привстав, оглядывая покои царевича. Плечи саднило от ран, но руки все же слушались свою хозяйку, что уже радовало. Черные доспехи лежали около постели. Белая рубашка была расстегнута на несколько пуговиц; из-под нее виднелись туго замотанные бинты. — Сейчас только вечер. Ты проспала пару часов. — Лафейсон появился из ниоткуда, подходя к девушке. Она лишь кивнула в ответ, свешивая ноги с постели. Косы покатились по плечам, заставляя губы изогнуться в неприязни. — Я обязана вам жизнью, Ваше Высочество. Благодарю, — аккуратно встав, проговорила ванийка, склоняя голову в поклоне. — Мне просто было интересно, действительно ли под броней скрывается дева. И я приятно разочарован. — Локи улыбнулся, жестом указывая на кресло, стоящее у стола. — Я приму это за комплимент. Лофт сел напротив, без стеснения изучая стан девы. Сейчас она казалась до безумия хрупкой — не то, что в огромных доспехах, которые были большеваты и ему. Но главный вопрос стоял в том, зачем все это ванийке, для чего она наряжается в воина? — Если хотите о чем-то спросить, то сделайте это сейчас, — словно читая заданный в мыслях вопрос, проговорила девушка, вызывая довольную ухмылку на лице трикстера. — Прошу простить за мою прямолинейность… Но к чему весь этот маскарад? Легкий заработок? Я бы не сказал. Желание прославиться? Это не для тебя… — Так пожелал отец. — Неужели? — Насмешливо проговорил царевич. — Ни один отец не заставит свою дочь сражаться с отбросами царств. — Да. Но если вместо дочери у него сын, то все иначе. — Как же? Дева заговорила после некоторой паузы, не отрывая взгляда от изумрудных глаз. — Мой отец всегда хотел сына. И, когда родилась я, в его голове созрел план, одним из пунктов которого было соврать старейшинам обо мне. И по мере моего взросления отец умело обходил все вопросы о том, почему же его ребенок не появляется на балах и праздниках. Он учил меня сражаться, как положено мужчинам. Просто растил сына, а не дочь. — И мать и ты не были против этого? — Внимательно слушая рассказ, спросил лофт. — Матери сказали, что у нее родились двое детей. Она была со мной до семи лет, пока отец не устроил все так, будто я сбежала из дома, сославшись на ненависть к семье. Он сделал из меня предателя в глазах матери. Тогда-то и показался любящий сын, завоевывающий для нее награды на рингах. — А ты? Ты не похожа на того, кого можно легко заставить подчиниться чьей-то воле, пусть даже и отца, который требует почти невозможного. — Ванийка улыбнулась этим словам. — Ты бы могла объяснить все матери. И жить так, как и должна была. Почему же? — Тогда бы мне пришлось выйти замуж. Но кто бы пожелал получить в жены невесту с изуродованным шрамами телом? — Спросила девушка, склонившись ближе к трикстеру. Локи молча поджал губы, признавая свое маленькое поражение. Он все еще ощущает жесткие рубцы под пальцами, укрывающее всю спину ванийки. Ее отец зашел так далеко ради своей цели. И его можно было бы понять, если бы сейчас перед царевичем не сидела закрытая в клетке душа, не сломанная, живая, горячая и молодая, требующая свободу. Однако, ключ был не у нее. — Я могу… — Как пожелаете, — предугадав желание мужчины, ответила девушка, расстегивая оставшиеся пуговицы на рубашке. Она приняла руку, протянутую ей, и встала, скидывая ткань на кресло. Стеснения перед трикстером не было по двум причинам: он уже видел ее тело и единственное, что он мог ощущать при этом, — отвращение. Бинты ослабились, а после соскользнули со спины, открывая вид на длинные полосы. Локи внимательно осматривал каждый шрам, находя все большее сходство неровных рубцов с древней руной, нарисовав которую, можно было забрать волю другого. — Твой отец увлекался магией? — Скользя пальцами по теплой коже, спросил Локи. — Да. Начал с дня моего рождения. Бинты вновь врезались в спину и грудь, заставляя ванийку поморщиться. Лафейсон зашагал по комнате, обдумывая свое решение. В его власти было исправить то, что сотворил князь, но останавливала лишь одна вещь: он не хочет получить что-то взамен — при одной только мысли о том, что чудесные локоны вновь будут скрыты под черной маской, а нежный стан — под доспехами, его сердце забивалось чаще, вызывая раздражение и досаду в голове. Это не было жалостью, нет… Трикстер хотел чего-то иного… — Мне нужно встретиться с твоим отцом, — через несколько минут раздумий уверенно проговорил лофт. Обернувшись, он натолкнулся на прожигающий девичий взгляд. — Скажите наконец, зачем вам все это! Ваше желание помочь никак не вяжется с вашей сутью, уж простите. Так к чему все эти глупые слова и решения? — Тихо, холодно спросила девушка. Лафейсон опешил от данного действия, но тут же собрался. — Мои слова — это то, что может тебя спасти, освободить. Разве ты не желаешь этого? Почему вместо слов благодарности я слышу претензию?! — Потому что вам это не нужно. Как и мне. Эта свобода от отца ничего не даст. Кроме него у меня ничего больше не останется: ни дома, ни матери, ни его самого! Будет лишь презрение, окружающее меня сплошь и рядом. Одиночество, преследующее меня по пятам всю жизнь. И смерть, ждущая своего часа, потому как рано или поздно, в бою или на улице, она придет. И тогда не будет свободы. Будет лишь тьма. — Что же… Тогда я точно должен поговорить с твоим отцом. — Локи ухмыльнулся и покинул комнату. Остановившись, он прислушался: дева обреченно завыла, сдерживая подступившие к глазам слезы; она тихо всхлипнула. Сердце неприятно сжалось от желания оказаться внутри — оно приказывало вернуться, объяснить намерения. Но лофт упрямо шел к залу, намереваясь сейчас же изменить две судьбы. И причина была не в дурацком предсказании норн, предрекшие встречу с черным воином, под которым была скрыта красота и заточение. Проклятый знак, стоящий перед глазами, лишь до конца уверил в том, что судьба сейчас в его покоях. И фигура князя, виднеющаяся в паре метров, все больше превращалась в цель для уничтожения.***
Длинные пальцы аккуратно скользили по гладкой, чистой спине, не скрытой тонким покрывалом зеленой ткани; они медленно зарылись в мягкие волосы, отчего их хозяйка сладко потянулась, вызывая довольную улыбку на губах трикстера. — Эта свобода прекрасна, не правда ли?