Истории тёмного королевства

       Ребекка, дочь Папаши Майклсона, внучка самого влиятельного Барона этого мрачного города, прекрасная кровавая принцесса в десятом поколении, наслаждалась вином. Тянула сладостный напиток медленно, крепко держала бокал, слегка царапала ногтями стекло.        Обычно она делала так, будучи очень довольной. Сейчас самоуверенная красотка, слава ганстерского рода, испытывала несколько другое чувство. Не удовлетворение, нет. Скорее…        Тут Ребекка задумалась. В самом деле, как назвать чувство, которое она испытала? Возбуждение, наверное. Именно то, какое испытываешь, когда ожидаешь скорой встречи с врагом. Да не просто с врагом, а с тем, кто во всем равен тебе. Который думает так же, как ты, мыслит точно так же, как ты. Ещё и поможет, когда нужно будет. Если ситуация окажется уж совсем безвыходной. И вы не дадите кому-то другому убить противника. Потому что: «Убить это существо поганое могу только я, не трогайте, не смейте, не приближайтесь, не прикасайтесь, сволочи-подонки, негодяи!».        Королева ганстеров Ребекка Майклсон и король преступников Готэма Освальд Кобблпот стали особыми врагами — с привилегиями.        Ребекка узнала бы его шаги из миллионов других. Человек, что так ощутимо хромал, ходил совершенно особенным образом. Шаги у него были чёткие, гулкие, и после каждого шага отлунье звучало по гулким холодным стенам.        Ребекка поставила почти уже пустой бокал на стол, налила еще немного вина. Встала, подошла к окну. Сложив на груди руки, вполне искренне улыбнулась (она, оказывается, очень скучала по своему ловкому, хитрому врагу) и замерла в ожидании.        Он вошел. Тоже с потрясающей, сияющей улыбкой на устах.        — Как поживает самая опасная штучка Готэма после меня?        — Видимо, так же, как и самый опасный негодяй Готэма, после меня, — Ребекка красноречиво посмотрела на Пингвина, чтобы он сомневаться не смел, что она говорит о нём. Впрочем, он и не стал бы. — Великолепно.        — О, как печально, — Освальд, хромая, подошёл к столу, рухнул на стул, закинул ногу за ногу, поставив рядом свою трость с позолоченным набалдашником, — а я всё надеялся, что тебе плохо, ты страдаешь и мучишься.        — Не дождёшься! — сверкнув глазами, пригрозила Ребекка.        — Дождусь, — сладко пропел Освальд, — ещё как дождусь.        Он сделал несколько глотков вина. Ребекка не была бы собой, если бы смолчала.        Она язвительно заметила:        — Ты глотаешь как утка, у которой в глотке кусок травы застрял.        — А ты каркаешь, как ворона, у которой скарлатина — не остался в долгу Освальд. Ребекка довольно кивнула:        — Принято. Так что ты хотел, отвратительный парень? Неужели соскучился?        — Очень, — пропел Освальд, показательно облизав губы, окрашенные вином, — я почти не спал ночами. Страдал по тебе. Но сейчас не о том. Пришел спросить у мерзкой и отвратительной барышни, что она скажет насчёт приструнить Джеремаю? А то этот стручок, что-то, совсем разошелся. Надо бы показать ему, кто в доме хозяин, м?        Он соблазнительно поиграл бровями (зная, конечно, что Ребекка считает это глупым и не упустив возможности её позлить). Ребекка сделала большой глоток вина, поставила бокал на стол, по правую руку от себя и медленно, степенно кивнула.        — Пора объединяться, мой самый лучший враг.        Самый лучший враг довольно усмехнулся. Кому бы как ни ему знать, что, когда они с мерзкой сучкой Ребеккой Майклсон объединяются, другие мгновенно попадают в ад.        Заживо.