По телевизору показывали дешевое, подростковое кино, кажется, это была драма. Жара стояла невыносимая, солнце бесстыдно слепило глаза. Еще ладошки невольно потели, как-то неприятно и липко. Единственным спасением для беленькой девушки был вентилятор, расположенный напротив ее как будто безжизненного от нестерпимой духоты тела. Она очень тяжело переносила жару, казалась, что вот еще температура на улице поднимется хоть на один градус, и девушка не выдержит: ее бледная кожа такая чувствительная, нежная.
Алиса, лежа на нагревшейся простыне, постоянно брыкалась то в одну, то в другую сторону, и с какой-то странной апатией, совершенно несвойственной ей, смотрела кино. Дома никого не было, тогда она сняла майку. Вращающиеся лопасти вентилятора практически без шума прогоняли приятный холодный воздух, обдувая чуть оголенное тело девушки: Алиса лежала на животе, на ней были короткие шорты и милый бежевый бюстгальтер, практически слившийся с ее кожей. Она чувствовала небольшое облегчение.
В комнату ворвался очень высокий парень, его кошачьи глаза, наполненные необъяснимой радостью, той яркой эмоцией, что отсутствовала сейчас у Алисы, пробежались по комнате, а потом по девушке, но юношу ничего не смутило.
— Эй, Алиса, я купил нам мороженное! — его голос был таким звонким, будто шарики, падающие на металлическую поверхность. — Твоё любимое.
Он сунул ей в руку рожок с шоколадным мороженным. Алиса неловко убрала прядь волос за ухо.
— Спасибо.
— Ну, чего ты грустишь! На улице погода просто класс, — парень без спроса вальяжно повалился на кровать своей сестры.
Тогда повисла неприятная, тревожная тишина.
Девушка неуверенно присела на коленки, убрала длинные, белесые волосы за прямую спину. Она была той счастливой обладательницей красивого, худенького тела: по-девичьи окрепшая грудь, хоть и не совсем большая, правильные волнистые изгибы тела, будто изваянные из белого камня, тонкие гибкие руки, хрупкая лебединая шея — Алиса была девушкой совсем непохожей ни на кого серди окружающих ее японцев, практически всё ее обаяние и чарующая белизна досталось от русского отца: белые пушистые ресницы, брови, волосы, а также высокий рост, гетерохромия, только небольшие розовые губы нечетко выделялись на белоснежном личике. Она уже стала взрослой девочкой, всеми любимой, наполненная духом расцветающей юности и врожденным очарованием.
Парень, будучи ее чуть неправильной копией, не мог пошевелить и пальцем, какая-то странная смесь тревоги и смущения заставила онеметь его сильное тело. Он покраснел. Телевизор всё еще работал. Шум от вентилятора заполнял неловкое молчание в комнате. Ей хотелось приблизиться к волейболисту, хотелось поцеловать его, хотелось сказать что-то очень смущающее и милое. Алиса медленно приблизилась к напряженному телу: длинные девичьи пальчики легонько проскользнули по его бедру и вцепились в простыню, губы еле ощутимо дотронулись до мужской шеи, после плавно приблизились к пунцовой щеке, оставив теплый след обжигающего дыхания. Ее большие глаза боязливо перехватили взгляд брата. Внимательный, изумленный и подавленный.
— Алиса, — ее лицо еще не было так близко, — наверное, у тебя температура, — а у самого внутри был пожар.
— Ты думаешь?
Детское выражение лица Льва неожиданно переменилось: он стал безумно серьезным, даже чуть-чуть растерянным, но всё равно с ребяческой неловкостью он наблюдал за ее взрослыми движениями, смущенно смотрел на ее обнажённый верх, уже сформировавшуюся женскую грудь, в то время как ее горячие губы вновь прильнули к его лицу и уже более уверенно касались щек, глаз, лба. У нее тряслись руки, она не могла нормально дышать, сердце пичугой билось. Яркое солнце слепило глаза.
— Алиса, — еще более растерянно прошептал юноша.
— Лёвочка.
Он отстранил ее от себя, неловко обхватив ее слабые плечи, а после как-то виновато со всей нежностью взял ее дрожащую руку.
— Ты чего? — он вновь заулыбался со свойственным ему ребячеством. — Глупышка.
Тогда Алиса стыдливо опустила голову. Небольшие слезинки, появившиеся на ее зелено-голубых глазах, предательски заблестели из-за солнца.
— Ты что плачешь?
Его большая рука дотронулась ее щеки, парень неловко взъерошил белые, короткие волосы. Напряжение начало понемногу рассеиваться. Стыдно было как ей, так и ему.
— Прости, Лёвочка. Я просто люблю своего маленького братика.
Он обнял ее. Ладонь влажная. Щеки красные. Дыхание неправильное. Шум вентилятора. Осадок на душе.
— Я тоже. Забудем это, ладно? — и ласково поцеловал ее в макушку.
Тогда она решила уже наверняка…
Но это случилось потом. Еще год назад Алиса окончила второй курс Токийского университета, подросла еще на два сантиметра, скинула пару килограмм, засматривалась на симпатичных парней из своего потока, ходила с подружками в милые кафе, обсуждала повседневные проблемы девятнадцатилетних девушек, участвовала в таких нелепых мероприятиях, как свидания вслепую, но самое главное совершенно спокойно общалась со своим братом – Львом Хайбой. Восхищалась им, ценила как прекрасного, очень способного, хоть иногда и рассеянного, молодого человека. Она не понимала, как вот эта сестринская любовь и восхищение переросли в ее сердечке в нечто большее. Теперь Алиса пыталась понять с чего же всё началось, почему всё так обернулась.
Ее брат был очень странным с детства, немного бестолковым, но любящим братом. Всегда ладили, всегда понимали друг друга. Да, иногда могли повздорить из-за какой-нибудь ерунды, но это было так глупо и недолго. Еще в школе он защищал ее от нападок некоторых ребят, смеявшихся над цветом ее волос и глаз и обзывавших ее противным гайдзином, хотя в душе завидовавших ее притягательной необычности. Он постоянно подбадривал Алису, когда ей было сложно и грустно. Часто проводил с ней время, рассказывая ей и чуть преувеличивая, про свои тренировки и игры, на которых она не смогла побывать, тем не менее она всегда пыталась приходить, всегда поддерживала и верила в него. Но в какой момент она влюбилась в него?
Может быть она на самом деле перепутала чувство влюбленности с восхищением?
Год назад в июле, когда шел особенно сильный ливень, а перед этим стояла такая же невыносимая жара, Алиса рассталась с мальчиком. Небольшая потеря, всего лишь два месяца, но она плакала в тот день. Очень сильно плакала. Казалось бы, сколько еще симпатичных юношей она встретит на своем пути, но ей было обидно. Уже взрослая девушка вела себя, как маленькая девочка. Красное короткое платьице на худеньком тельце, длинные волосы, туфли на небольшом каблуке – всё промокло.
— Лёвочка, забери меня, пожалуйста, я буду на остановке, — она шмыгнула носом, держа в дрожащей руке телефон, — я вот-вот подъеду на автобусе.
— Хорошо.
И он, не спрашивая в чем дело, кажется, уже догадавшись только по ее голосу, что произошло, побежал быстрее на остановку, обеспокоенный, взволнованный. Дождь не прекращался. На улице ощущалась летняя, легкая свежесть. Когда автобус подъехал, и девушка вышла из него, Лев нежно обнял сестру, поглаживая ее белые, промокшие волосы, в то время как ее заплаканное лицо уткнулась ему в грудь.
— Вы расстались? — спросил Лев.
— А ты снова не взял зонтик.
