Клянусь я первым днём творенья, Клянусь его последним днём, Клянусь позором преступленья И вечной правды торжеством.
Впервые в жизни Волдеморт позволил себе поддаться чему-то абсолютно неизведанному, раствориться в нём. Непонятные, новые чувства, которые упрямо просыпались в непосредственной близости от Гарри, мгновенно захватили целиком, заполняя собой и уже не оставляя шанса вырваться из своего плена. Здесь и сейчас стало совершенно неважно абсолютно всё: как скоро он получит безусловную власть и произойдёт ли это вообще; кто из его слуг справился или не справился с очередным заданием; где и что происходит в этом несовершенном мире. Странное ощущение — что всё, что только есть живого в нём, собралось в одну точку и сфокусировалось на Гарри — стремительно приближалось к абсолюту. Но сейчас это почему-то не вызывало ни напряжения, ни опасения. В этом чувстве хотелось раствориться. Гарри хотелось лелеять, как величайшую драгоценность в мире, и в то же время — подчинить, утвердить своё право владения навсегда, лишив мальчишку даже надежды когда-нибудь уйти. Волдеморт не сразу осознал, что из ванной комнаты они успели переместиться в спальню, и теперь уже Гарри настойчиво теснил его к кровати. Что-то внутри тут же взбунтовалось. Он готов был позволить мальчишке многое, но уж точно не собирался уступать инициативу. Однако стоило ему слегка отстраниться, намереваясь донести эту простую истину до Гарри, как он задумался — понимает ли тот, что вообще делает? В зелёных глазах бушевало пламя. Складывалось ощущение, что Гарри нисколько не отдаёт себе отчёта ни в своих действиях, ни в происходящем в общем. Похоже, он воспринял перспективу обрести временное забвение чересчур буквально. И Волдеморта это совершенно не устраивало. Гарри должен понимать — где он, с кем и что совершает. Ему не нужен не осознающий себя Поттер. О, нет. Он хочет подтверждения и утверждения собственной власти, а для этого Гарри должен не терять рассудок, пусть и временно. Тело отчаянно бунтовало, когда Волдеморт решительно отстранил от себя мальчишку, слегка встряхивая его за плечи. Возможно, не стоило всё усложнять. Возможно, стоило взять предложенное и довольствоваться им. Вот только уже испытанное чувство абсолютного удовлетворения от получения идеала не давало так поступить. Нет. Он не станет чем-то довольствоваться. Он не станет чьим-то якорем или спасением бескорыстно, даже если речь о Гарри. Тот примет его. Будет умолять его, а не абстрактного спасителя под воздействием собственного воображения. А значит, всё-таки придётся поговорить. — Гарри, ты слышишь меня? — Том, что не так? Я сделал что-то не то? — Гарри моргнул. В глазах появилась осознанность, а голос прозвучал напряжённо. — Или ты не хочешь?.. — Я не хочу становиться твоим забвением и не более, — холодно отозвался Волдеморт, размышляя — уж не преувеличивает ли он всё, но тем не менее продолжил: — Я поддерживаю выбранный тобой способ забыться, но я не средство и панацея, Поттер. — Что? О чём ты вообще говоришь? — абсолютно искренне растерялся Гарри и отступил на пару шагов, взъерошивая волосы и явно пытаясь собраться с мыслями. — Том, послушай, я не знаю — что именно сделал не так. Может, дал тебе основания что-то неправильно понять, но… Ты не представляешь — до чего я доходил в своих размышлениях, пока мы с тобой не… сблизились в общении. Том, ты для меня очень важен. Ни в какой ситуации ты не средство. Волдеморт неверящим взглядом изучал Гарри и не находил даже намёка на фальшь. Он совершенно не ждал от мальчишки признаний и теперь обдумывал — как на них реагировать и стоит ли вообще что-то отвечать. А Гарри смотрел на него — прямо и открыто, и было в его взгляде что-то такое… Потребность. Принятие и восхищение. Он смотрел на Волдеморта так, как не смотрел никто и никогда, да и не рискнул бы посмотреть. И это было больше, чем он хотел получить от мальчишки. Что-то внутри вдруг взорвалось, даря незнакомую, чуть горьковатую в своём привкусе свободу и засыпая ранящими осколками внутренности. Он убил родителей Гарри. Он неоднократно пытался убить его самого. Он причинил ему столько боли, сколько невозможно простить. Гарри заслужил другого. В своём пугающем всепрощении и искренних чувствах он заслужил не Волдеморта. Не того, кто стал источником всех его неприятностей по жизни. Не того, кто безразлично и холодно отправил «Авада Кедавра» в младенца, желая устранить потенциальную угрозу себе. Не того, кто держал его под «Круцио», желая насладиться собственной властью и сломить, чтобы уничтожить. У него нет души, и он не способен на чувства. Но ради тех ощущений, что он испытывал рядом с Гарри, его сокровищем, он всё исправит. Сделает правильнее и по-другому. Потому мир сейчас вновь вдруг резко стал начинаться и заканчиваться только на одном человеке. Том шагнул вперёд и уверенно притянул чуть растерянного Гарри в объятия, прижимая к себе слишком сильно и начиная покрывать лихорадящими поцелуями его лицо и шею. — Гарри, я клянусь тебе, что Волдеморт больше никогда не причинит тебе зла, — слова звучали чуть невнятно, но выражали такую гамму эмоций, что Гарри, казалось, растерялся окончательно и насторожился. — Светом, тьмой — чем хочешь. Я клянусь тебе, что не позволю ему… больше… — Том, что ты задумал? — голос Гарри чуть дрожал, хотя и не от нервов, а дыхание сбивалось. — Ты что хочешь… каким-то образом его уничтожить? Или… Волдеморт не хотел отвечать. Он не мог ответить, не разрушив всё, чем Гарри сейчас жил — фальшивую реальность, которая стала единственно желанной для своего же создателя. Он просто перебил Гарри поцелуем, мгновенно отвлекая от беседы и разжигая и без того полыхающую страсть ещё больше. Гарри глухо застонал, поддаваясь уверенным и настойчивым движениям изящных рук. Вряд ли до конца отдавая себе отчёт, он начал повторять его имя. И это был первый раз, когда Волдеморта нисколько не раздражало грубое и повседневное «Том». Сомнения — что мальчишка не понимает где и с кем он — развеялись сизым дымом, не задержавшимся и на доли секунды в поле восприятия. Сознание больше не желало принимать участие в процессе реальности, затаившись где-то глубоко, рядом с тлеющей спокойной сейчас злостью, которая жила в нём всегда. Оказалось, что полностью раствориться в чувственном дурмане, который воспринимался тем острее, что был абсолютно незнакомым явлением — это удивительно замечательно. Так не было ни с кем и никогда, и новизна привносила в происходящее что-то такое, чем хотелось захлебнуться, в чём хотелось утонуть. — Гарри, ты мой… Мой. Хороший, желанный… — Волдеморт шептал что-то бездумно, замечая, но не воспринимая, что Гарри покраснел, но, несмотря на смущение, сам начал стягивать с него мантию. — Ты… Я клянусь тебе всем, что важно мне, всем, что дорого тебе — отныне в твоей жизни будет только счастье. — Том… — Гарри откинул голову с тихим стоном, когда горячие настойчивые губы впились в его шею, прихватывая кожу до сладких ноток боли. — Я хочу… с тобой… не оставляй меня, никогда. Пожалуйста. Я больше не могу терять, я устал. — Клянусь, я буду рядом, — не задумываясь пообещал Волдеморт, избавляя их обоих от остатков одежды и решительно толкая Гарри на кровать.Я опущусь на дно морское, Я полечу за облака, Я дам тебе всё, всё земное — люби меня!
Всё резко стало простым и понятным. Сейчас не имели значения ни свет, ни тьма, ни мир, как таковой. Только юное тело его сокровища, которое колотила мелкая дрожь желания. Волдеморт чувствовал себя пьяным от отзывчивости Гарри. Он забывался, лаская и впитывая ответные стоны. Он вздрагивал от немного нерешительных, но поразительно нежных прикосновений Гарри, который, впрочем, набирался смелости слишком быстро. Ему никогда не приходило в голову, что поцелуи и ласки могут принести больше удовлетворения, чем пытки и власть. Он заставил себя остановиться и чуть отстраниться, давая и себе и Гарри возможность немного опомниться и отдышаться. Вот только Гарри явно не был настроен прекращать их занятие. Напротив — настойчивость в зелёных глазах определённо свидетельствовала о желании большего. — Мерлин, Том, я никогда такого не чувствовал. Ты — волшебник, наверное, да? — Гарри лукаво блеснул глазами, скользя дразнящими прикосновениями по животу Волдеморта и уверенно подбираясь рукой к его давно возбуждённому члену. — Возможно. И даже готов выполнить любое твоё желание, — Том не помнил — улыбался ли он так искренне хоть когда-то в жизни. — А если я скажу, что моё желание — это ты? — хрипло поинтересовался Гарри, неожиданно уверенно обхватывая рукой и лаская член, что заставило самого Тома застонать. Он не ожидал от Гарри проявления инициативы, но тем приятнее был удивлён. Думать, когда он в принципе научился улыбаться и удивляться, не хотелось и казалось неуместным и глупым после всего осознанного за последнее время. — Иди ко мне, — жадно прошептал Том, вжимая Гарри в кровать и втягивая в распутный страстный поцелуй. — Пожалуй, я готов выступить в роли доброго волшебника, который исполнит твоё желание… — Так сделай это, — застонал Гарри, когда изящные пальцы Тома сжали его яички, даря ещё неизведанные ощущения. — Я хочу принадлежать тебе… — дыхание сбилось, и Гарри умолк, откидывая голову назад и прогибаясь в спине в желании стать ещё ближе, хотя расстояние между их телами и без того отсутствовало. Волдеморту не надо было ни других приглашений, ни просьб. Больше, чем он хотел… Больше, чем когда-либо в жизни имел. Руки уверенно перевернули немного растерявшегося Гарри на живот, подкладывая под его бедра подушку. Гарри явно хотел что-то сказать, но только сорвался на очередной стон, когда Волдеморт неспешно принялся целовать его спину, прихватывая кожу зубами, не в силах преодолеть желание оставить только свои метки. Он отвлёк Гарри настойчивым скольжением свободной руки по его члену от неприятной процедуры применения очищающих чар к анусу и наколдовал смазку, стараясь ни на миг не анализировать своё желание быть нежным и не причинить боли. Он подумает позже. Когда мир напомнит о своём существовании и это станет снова иметь хоть какое-то значение. Когда останется один и должен будет принять окончательное решение на основе своих клятв. А сейчас он позволит себе утонуть в эйфории, которую Гарри дарил без всяких усилий, просто излучая её. И всё-таки Гарри протестующе застонал, когда в него скользнула пара пальцев, разминая и готовя к вторжению большего. Слабо дёрнувшись, он застыл, но напрягся. Волдеморт, не задумываясь, прекратил движения и вернулся к поцелуям-укусам. — Ну же, мой хороший. Я не причиню тебе боли… — Всё нормально, — тут же отозвался Гарри, голос которого прозвучал глухо, отражая нотки страха. — Я просто не ожидал, что это окажется так неприятно, но не останавливайся. Том внял, но, задумавшись лишь на секунду, уверенно скользнул пальцами глубже, уже зная, что ищет. Гарри зашипел от боли, но через несколько секунд удивлённо вскрикнул. Губы Волдеморта искривила холодная удовлетворённая улыбка, и он уверенно продолжил. Через пару минут Гарри извивался и метался под ним, явно не в силах сдерживаться и даже не замечая, что пальцев стало три. Его кожа покрылась мурашками и, казалось, излучала жар. А Том терял голову от пьянящего чувства власти и наслаждения, превосходящих всё, что он когда-либо ощущал. — Мерлин, Том, пожалуйста, просто возьми меня, — Гарри скорее простонал, чем сказал фразу, неосознанно приподнимая бедра навстречу и пытаясь потереться изнывающим членом о подушку. — Я хочу больше. Ещё. Сейчас. Пожалуйста… Волдеморт и не думал отказывать в просьбе, почти мольбе, которая олицетворяла его собственное единственное желание в данный момент. Он начал проникать в Гарри медленно, ни на мгновение не желая портить атмосферу, созданную мальчишкой, которая переполняла до краёв его самого, сводя с ума. Вот только Гарри явно был слишком возбуждён. Он решительно подался назад, с уверенностью, которой сложно было от него ожидать в данный момент, насаживаясь на внушительный член Волдеморта больше, чем наполовину, а потом загнал того в ступор вопросом: — А раз мне не больно, я уже могу перевернуться? Хочу смотреть тебе в глаза. Волдеморт ещё отстранённо подумал, что Гарри знает многим больше, чем показывал до этого, а тот, уже не дожидаясь его ответа, ловко отбросил подушку, снялся с его члена и перевернулся на спину, приподнимая ноги и сгибая их в коленях. Порозовевшие щеки ясно говорили о том, что беспечность его речи всё-таки было наигранной, но при этом придавали ему какое-то необъяснимое очарование. Том секунду смотрел на волшебно-прекрасное сейчас лицо, а потом впился в манящие губы жёстким поцелуем, резко проникая в Гарри почти до упора. Тот ответил стоном, прикусил его губу, а после неожиданно потянул на себя и начал покрывать лёгкими укусами его шею, что-то абсолютно невнятно бормоча. Последние остатки самоконтроля смела волна обжигающего желания овладеть раз и навсегда, подчинив и подчинившись навечно. Даже понимая, что его движения слишком стремительные, почти грубые и причиняют незначительную, но ощутимую боль, Волдеморт уже не мог остановиться, железной хваткой прижав руки Гарри к кровати и вколачивая его в матрас. Однако Гарри не просто нисколько не возражал, а даже в такой позиции, почти лишённый возможности двигаться, пытался подаваться навстречу, срываясь на всё более громкие и откровенно-жалобные стоны с нотками лёгкого безумия страсти. Тёмный, раскалившийся до каких-то новых высот огонь, занявшийся в груди Волдеморта ещё когда он только целовал мальчишку в ванной, заполнял теперь собой всё пространство, даря пик блаженства в удовлетворении самых тёмных потребностей и глубин его существа. — Гарри, — полустон на грани срыва в пропасть, которая обещала абсолютное удовлетворение. — Мой, только мой… Я дам тебе всё. Всё, что ты только захочешь, всё, чего захотеть не сможешь… Я дам тебе власть, силу, надежду, всех, кто тебе только понадобится. Но ты останешься со мной навсегда. Мой, и только мой! Волдеморт смутно понимал, что позже он пожалеет о своём порыве и сказанном, но сейчас это не имело ровным счётом никакого значения. Бездна внутри требовала гарантий и подтверждений, что тот, кто вдруг стал его миром, будет принадлежать ему всегда. — Мне не нужно ничего, только ты, — затуманенные страстью и эйфорией зелёные глаза распахнулись, смело встречая испытывающий взгляд. — Я… люблю тебя, Том. Волдеморт замер на секунду, а потом возобновил движения, ставшие ещё более резкими. Гарри застонал, закрывая глаза. Слишком ярко, слишком остро, слишком невозможно и тем абсолютно совершенно. Покорность и податливость Гарри сводили с ума, заставляя желать большего для них обоих. Том неожиданно полностью вышел, заставив Гарри мимолётно разочарованно застонать, а затем резко вошёл почти на всю длину, точно попадая по простате. Растянувшиеся, привыкшие мышцы позволяли быть грубее, толкая их обоих к грани. Повторив движения таким образом ещё пару раз, Волдеморт едва не захлебнулся в абсолютном шквале эйфории, словно ощутимо разлившемся в воздухе, когда Гарри вскрикнул, несколько раз вздрогнув в объятиях накрывшего его оргазма. — Я люблю тебя, Том. Люблю… — хриплый срывающийся шёпот Гарри отправил Волдеморта за грань. С глухим стоном он вошёл в обмякшее тело по самые яички, изливаясь глубоко внутри партнёра и даже не пытаясь сдержать мелкую дрожь. Пламя внутри вспыхнуло ярче на миг, а потом впиталось в кровь, мгновенно заставляя её вскипеть. Он не чувствовал подобного никогда и ни с кем. И теперь точно знал, что испытанное ощущение станет более сильным и желанным наркотиком из всех, что он только мог получить. И подарить его мог только Гарри, его сокровище. Гарри лежал неподвижно и только протестующе обхватил его рукой, когда Волдеморт хотел скатиться на кровать, удерживая на себе. Странная, немного напрягающая близость. Странные мысли, что они почти одно целое и никогда уже не будут разделены. — Гарри, отпусти меня, — чуть усмехаясь, проговорил Том настолько мягко, что сам вздрогнул от своего же тона, абсолютно и никогда ему не свойственного. Но имеет ли это значение? — Я не ухожу, просто хочу применить чары и устроиться с большим комфортом. — Угу, — слабо пробормотал Гарри с неопределённой интонацией, так и не открыв глаз, но руку убрал. Волдеморт небрежно взмахнул палочкой, накладывая очищающие чары, и удобно устроился на кровати, собственнически притягивая Гарри к себе. Совершенно. Слово настойчиво крутилось в сознание, которое хоть и проявило себя, но думать по-прежнему не желало, оставляя этот тяжелый процесс на потом. — Ты велишь домовику принести заживляющий эликсир, — едва ли не приказным тоном обратился к Гарри Волдеморт, словно компенсируя свою излишнюю мягкость речи до этого. — Ты меня слышишь? — Угу, — сонно откликнулся Гарри. — Я закажу домовику, да. Обещаю. Том… То, что я сказал… Это правда, а не эмоции момента. Хотя и я сам не понимаю — как так получилось. А мы можем поспать? Или Волдеморт?.. — Не думай о нём вообще, Гарри, — тут же прервал его Том. — Я, знаешь ли, тоже говорил правду. Забудь, как страшный сон. И спи. Гарри удовлетворённо улыбнулся в полудреме, а через минуту уже задышал размеренно и спокойно, явно провалившись в полноценный сон. Волдеморт задумчиво рассматривал такое знакомое и ставшее не просто привычным, но неожиданно родным лицо и понимал, что неизбежность обдумывания ситуации и принятия решений подкралась совсем близко. Вот только незнакомые нега и эйфория требовали ещё совсем немного времени наслаждения, прежде чем возвращаться к повседневности. Обнимать Гарри оказалось уютно и воспринималось единственно верным. Даже понимая, что ему немедленно стоит отправиться к себе, Волдеморт позволил себе прикрыть глаза, расслабляясь ещё на минуту.