Акацки младшие.

— Ну вот опять... Отец услышал плачь из детской комнаты, и тут же прибежал успокаивать дочь. — Амэя, что же мне сделать, чтобы ты не плакала? Кисаме тяжело вздохнул, продолжая укачивать на руках девочку. Два ночи, а Кисаме еще не сомкнул глаз. Амэя плакала продолжительное время, но отец никак не мог ее успокоить: и кормил, и укаичвал, пытался развеселить, но все безуспешно. «Заболела?», — пронеслось в голове у Хошигаки, но смерив температуру, он вновь оказался в пролете. — Что же делать? — Кисаме нервно постукивал по столу пальцами, иногда потирая сонные глаза широкими ладонями. — Ничего не остается как... ... Пойти к своему бывшему напарнику и попросить совета. Все таки, Итачи знает о детях больше, чем он. Накинув на себя верхнюю одежду, он мигом вылетел из дома, по дороге гадая: пустит ли его Учиха в столь позднее время. Наверняка спит уже... — Была не была, — Хошигаки постучал. Он и не ожидал, что ему так быстро откроют. На пороге стоял Итачи. — Кисаме? — он содрогнулся от холодного ветра, так как стоял в обычной домашней футболке. — Да, извини что... — Заходи, — он перебил его и затащил в дом, закрывая дверь на ключ. — Холодно просто. В чем дело? — Я не побеспокоил? — Хах, тебе повезло, что у меня бессонница. — Дело в том, что моя дочь уже третий час льет слезы. Я не знаю в чем дело. Температуры нет... и есть не хочет. Ты... сможешь посмотреть что с ней? — Напомни, сколько ей лет? — Пять месяцев. — Может быть... режутся зубы? Сейчас посмотрим, — сказал Итачи, застегивая пуговицы пальто. *** — Все так и есть, — Учиха чуть приоткрыл рот Амэи, оглядывая ее десны, — прорезаются. — А... — Ох, горе - отец, у Орочимару был отвар из трав. Им бы десны малышке намазать, тогда прорезание пройдет безболезненно. Кисаме помолчал, осознавая, сколько сейчас времени и возможно, что Амэя проплачет до самого утра. — Да ладно тебе, Орочимару явно не спит сейчас. — Думаешь... сходить? Учиха кивнул — А я пока посижу с ней и попытаюсь временно успокоить. *** — Орочимару... — Кисаме взглянул на брюнета, который явно был бодр, — ты можешь помочь мне? — О, Кисаме, — Орочимару вскинул брови, — Заходи. Налив в две чашки зеленый чай, Орочимару сел напротив Хошигаки, подпирая щеку ладонью. — Что это? — Чай. Кисаме аккуратно поднес чашку ко рту, и буквально смочив губы, тяжело вздохнул. — У Амэи зубки режутся. Я знаю, что у тебя есть какой-то специальный отвар для десен... — Есть такое, — Орочимару внимательно разглядывал свою чашку, будто видел ее впервые. — Хорошо, что обратился. Орочимару отошел, оставив отца одного на кухне. Кисаме очень торопился. Он сильно любил свою дочь, и, когда ей было плохо, его сердце обливалось кровью, которое вот вот бы разорвалось. — Акульи зубы — это вам не мед, — усмехнулся Орочимару, заходя на кухню. — Вот, держи. Еле как нашел... Он принял маленький бутылек с жидкостью, мятного цвета. На ней даже была небольшая наклеечка с составом. — Ты так меня выручи.. — Не трать время на благодарность, дочь дома мучается, — Орочимару показалась забавной расстерянность отца и он улыбнулся. *** — Ну как? — шепотом сказал Итачи, заходя в детскую. — Спит как убитая... И что бы я без вас делал? — Можешь не благодарить. Это входит в правила товарищества. Кисаме улыбнулся уголками губ, и мягко поцеловал дочь в лоб.