Долг неба

Тсунаеши пораженно сморгнул. Весь запал и предвкушение битвы разом прошли, оставляя в душе только смятение. - Что? Что ты имеешь ввиду, Гокудера? Хранитель неловко переступил с ноги на ногу. О, боги, да он же прямым текстом просит разделить с ним постель!! Боже, даже представить страшно, какое отвращение испытывает сейчас его Дон. Господи… Господи!! Однако Савада не испытывал ни отвращение, ни радость, не вообще что-либо. Лишь непонимание. Банальный ступор. Словно слова, сказанные ему, были мячиками, которые успешно отскочили. Вроде и достигая цель, но по факту, отскочили от неё, возвращаясь к отправителю в руки. И Хаято бы, возможно, смог это понять, однако… «Я убью себя, просто убью…» Занятый самобичеванием, и проклинанием того дня, когда появился на свет, он просто не мог здраво оценить всю ситуацию, а потому, молча стоял, ломая свои пальцы, и судорожно жуя губы, склоняя себя и свой род по линии отца на все известные ему лады. Сердце билось пойманной пташкой, мешая нормально дышать. Кровь отлила от ног, холодный пот выступил на ладонях. Видимо, для Такого у него всё же не хватило решимости. - Ритуал. Слияния. О котором вам рассказали, – уточнил Гокудера. Его голос ломался, слова больше походили на какое-то сдавленное рыдание. Щёки отчаянно покраснели. Это было просто до издевательства стыдно. Даже перед Доном. Нет, особенно перед Доном! «Я убью себя… Просто убью…» Во взгляде Тсунаеши скользнула искра понимания. Осознание медленно начало доходить до него. Новый мячик все же был пойман, и осторожно поднят на уровень глаз, а затем неторопливо изучен. Озарение настигло стрелой, прошибая насквозь. Савада дернулся, неверяще смотря на Хранителя, а затем судорожно замахал руками в отрицательном жесте. - О, Господи, нет! Гокудера, Нет!! Я бы никогда!! Ни за что..! Как ты вообще мог подумать!? Что я?! О, Господи, я никогда не хотел проводить это… Этот… «ритуал»..! - лицо Тсунаеши скривилось на последнем слове, словно он увидел что-то по истине мерзкое, - Я никогда! Слышишь!? Никогда не посмею делать что-то подобное! Не с тобой, не с кем-то другим!! Гокудера закрыл лицо руками. Неловкость, стыд, все это просто достигло своего пика, пробивая измеритель морального состояния и уходя алой отметкой дальше, к другим планетам, звёздам, вселенным. Ноги подкосились, юноша истощенно осел. Тсунаеши с сожалением посмотрел на него, а затем, прикрыв глаза, мученически, указал на входную дверь. - Иди в свою комнату, Хаято. И впредь, давай больше не подымать эту тему? Передай остальным. Хранитель медленно, на трясущихся ногах, поднялся, все ещё не отнимая рук от лица. Его била крупная дрожь, но голова упрямо дёрнулась, в отрицательном «нет». Бровь Тсунаеши тоже непонимающе дёрнулась, вместе с глазом. - Тебе не понятен приказ? – удар исподтишка, но для этого тяжёлого дня ему и так по горло хватило потрясений. Гокудера, перебарывая себя, чуть отнял руки от горящего смущением лица. - Мне всё понятно, Десятый. Но… Он резко опустил, сжатые в кулак, кисти по швам. - Скажите честно, моё тело ненавистно вам!? Я вам противен!? Недостаточно… красив? Строен? Высок? Может мне стоит одеться девушкой!? Я готов на всё, просто скажите! Не нужно стесняться!! Уголок губ Савады дрогнул, опускаясь чуть ниже. Опять. Опять этот бред. Снова и снова. Эти грабли… Пора бы их уже сжечь к последним чертям! Хаято не унимался. Терпение лопнуло. - Я выполню любое ваше же- Кулак врезался в зеркало быстрее, чем с уст вылетели слова. На мгновение, во всем замке повисла звенящая тишина. Где-то на первых этажах громогласно разбилась тарелка. От разошедшегося трещинами зеркала отвалилась пара мелких стекляшек. Со сжатого кулака, загнанного в осколки, медленно капля за каплей, звонко ударяясь о гладкий, каменный пол, падала кровь. Хватит уже этого фарса. Довольно! Тсунаеши резко поднял голову. В его глазах читалась ярость, раздражение и лютый, всепоглощающий, гнев. - Чёрт! Гокудера!! Просто выйди из комнаты! – взмахом окровавленной руки он вновь указал на дверь, - Пошёл вон!! Грудь тяжело вздымались, сердце набатом билось о ребра. Маленькая венка пульсировала на виске за взлохмаченные рыжими волосами. Зрачки суженые до точки, слегка подрагивали. Хаято трясло. Сладкое желание подчиниться сковало его, маня, как манил Еву запретный плод. Но он стоял также ровно и прямо, только сотрясаясь и внешне и внутренне от распирающего голову страха. Поперёк горла стоял колючий комок. - Не уйду. – тихим, дрожащим голосом, прохрипел он, будто сам только что сорвался на крик, - Если не сейчас, то… повторить эти слова не смогу уже никогда!! Десятый, моя воля, принадлежит вам. Вы - моё естество. То, ради чего стоит жить. Смысл жизни. И меньшее, из того, чего я хочу, это быть вам полезным. Как друг, как член Семьи, как Хранитель. И полезен вам будет Сильный Хранитель. А сделать меня сильнее можете… - он сдавленно усмехнулся, не замечая как к глазам подступали горячие слезы, - только Вы. Пожалуйста, позвольте мне принадлежать вам, стать достойным вас. Позвольте… мне любить вас... - одними губами прошептал он. Голос всё же сорвался. По покрасневшим щекам медленно стекали прозрачные капли. Слезы жалости к самому же себе. Такое поведение совершенно недостойно Хранителя сильнейшей Семьи. Хаято знал это. Знал это, и был готов к любым последствиям. Такой уровень силы, какой у него сейчас… Он будет лишь слабым звеном, которое может лишь отягощать своей жизнью Дона Вонголы, Саваду Тсунаеши, спасшего его жизнь уже не раз или два, а десятки, переходящие в сотни. Кто он без своего Дона? Безликий наёмник? Кому он нужен? Кто ради него примет на себя и меч и пулю и взрыв? Хаято всегда был готов платить тем же. Принять на себя и удар, и нож, и пулю и яд. И для нелюбимого школьника – Савады Тсунаеши, этого было достаточно три года назад. Но теперь… У Дона Вонголы тысячи таких же верных и томных слуг, готовых броситься грудью на амбразуру. Так чем же он лучше их всех? Его Дону нужен равный, или хотя бы достойный по силе Хранитель, готовый не лечь на нож, а отразить его во врага. Тот, кто будет в силах прикрыть его спину. Тот, кто сможет выдержать весь натиск семей в минуты его, Главы, слабости. И он-сегодняшний едва ли способен на такое. Хаято знал это. Знал лучше всех остальных, потому, на его подбородке начала собираться большая капля соленых слез, которая сорвалась вниз, разбиваясь о черный, каменный пол. Осколки, впившиеся в кожу, выпали, вытесненные ускоренной регенерацией. Мелкие ссадины медленно затягивались. Савада вздохнул, делая шаг вперёд и… осторожно закрыл его в своих объятиях, сминая рукав на чужом костюме, оставляя не смытую кровь, чистой рукой медленно поглаживая по голове, и чувствуя, как напряжение отпускает их обоих. Как его хранителя трясёт изнутри от беззвучных рыданий, дарящих такое нужное ему облегчение. Тугие мышцы спины, закрытые костюмом и пережатые адреналином, медленно расслаблялись под подушечками жилистых пальцев, с огромным перстнем на среднем правой руки. «Даже если Гокудера хочет этого…» Серебристые волосы щекотали скулы, прерывистое дыхание будто всхлипы, рвалось из груди, говоря само за себя. «Возможно, я совершаю огромнейшую ошибку… Но…» Тсунаеши мягко отстранил его от себя. Взгляды пересеклись. Стихшая неловкость вновь начала подниматься, но он резко отогнал её от себя, мотнув головой. И решительно приподняв взгляд на Хаято, цепко впился глазами в лицо своего первого… друга. - …Тебе точно будет не больно? Хранитель нежно улыбнулся. «От прикосновений моего неба?» Уголки губ Гокудеры дрогнули, растянувшись в непритворной улыбке. Он лёгким движением руки смахнул все ещё выступающие на глазах слёзы. - Мне будет лишь очень приятно. Тсунаеши прищурился, внимательно смотря в чужие глаза, ловя каждый отголосок эмоций. Любое сомнение, колебание, и он прервёт этот цирк, лично сопроводив Хранителя за руку до спальни за соседней дверью, больше не вслушиваясь во всю это блажь про какие-то клятвы, силу, любовь. Хаято рвано вдохнул, почувствовав чужие руки, сжавшие плечи. - Если станет невмоготу, ты клянешься сказать мне, ничего не тая? - Взгляд Тсунаеши цепкими клещами впился в его, не позволяя отвести глаз, утаить в глубине души истинные чувства, - Клянешься, не держать всё в себе, терпя до конца во имя «чего бы то ни было»? Клянешься, пресечь любое моё действие, что принесет боль твоему телу? Хаято едва подавил рвущуюся наружу улыбку, и сморгнул последние слезы, громко шмыгнул носом. - Я клянусь. «Хоть эта клятва и бесполезна…» - Тогда… - юноша убрал руки с плеч хранителям, и оперевшись о колено, встал, отряхивая домашние брюки, - Я в душ. Ты..? Утерев с красных щек мокрые дорожки, Хаято кивнул. - После вас, если можно. "Стыд-то какой..." Тсунаеши понимающе кивнул, убрав свою руку с чужого плеча. Дверь будуара хлопнула, оставив Хаято одного, наедине со своими мыслями в хозяйских покоях, приходить в себя. *** Шум воды оглушал. Белые облака пара медленно поднимались по высоким стенам к ободу множества мелких кругов подсветки. Одежда комком валялась у раковины. Прохладное ощущение текущих по телу струй, будто бы смывались все проблемы. Сладкий обман самовнушения. Но как же хочется в него поверить. Савада стоял, подставляя под капли лицо, наслаждаясь, такой нужной ему сейчас, передышкой. Пальцы сосредоточенно массировали кожу головы, взбивая стойкую белую пену с лёгким, едва уловимым, цитрусовым ароматом клементина. Перед глазами встал образ напряжённого Гокудеры с решительным взглядом, впивающимся прямо в него. «-…Пожалуйста, позвольте мне принадлежать Вам, стать достойным Вас…» Юноша приоткрыл на секунду глаза. «Верно ли я понимаю его слова? Может, прогнать его, пока не поздно? Нет. Это будет нечестно по отношению к Гокудере. Но его реакция на вливание... Она может доставить проблемы нам обоим.» Вода лилась с самого верха потолка, через маленькие отверстия, и больше походила на сильный тропический ливень, регулируемый сенсорной панелью находящейся на стене. «Весь мой опыт состоит лишь из тонны эротических романов, учебника биологии и порно-фильмов разных мастей и жанров. Проблем не должно возникнуть…» Пальцы резко дёрнули короткие пряди. Губы поджались. Он отнял одну руку, перепачканную пеной, и лёгким движением увеличил напор воды, смывая шампунь. «Что за глупые мысли!! Но отвергать их, все равно что завязывать себе на поле боя глаза.» Он смиренно вздохнул. «Если до этого дойдёт, Буду думать об этом как о коллективном самоудовлетворении…» Душевая кабина находилась отдельно от основной купальни, в самом углу, но была не менее дорогой. Черная отделка на потолке, полу, стоящее в углу тропическое растение, шампунь, и гель для душа, стоящие в огромной раковине моллюска, по форме напоминали крупные жемчужины. Парадокс бизнеса их семьи. Всё начинается с нужды для Главы или Хранителя, и вот уже налажено производство, качество говорит само за себя, а предзаказы идут толпами, дабы оторвать побольше кусок выгодного предложения. Словно проклятие успеха в любом начинании. Стоило ему переступить порог душевой кабины, тут же перестала литься вода. Протянув руку, и взяв полотенце, он легко стёр с волос лишнюю влагу, и взял с вешалки черный халат. Запахнув его, небрежно завязывая, в его голове проскользнула мысль, что они бы могли принять душ вместе, благо размеры его купальни позволяли вместить до двадцати человек. Но он тут же отмёл эту мысль. *** Гокудера болванчиком сидел на постели, не думая ни о чём, и нервно болтая ногами, пялился на разные, встроенные в стену, картины, приходя в чувство лишь с приглушённым щелчком отпирающейся двери ванной комнаты. По комнате разошелся банный туман, тут же исчезая. - Если ты ещё хочешь… С откровенным равнодушием протянул Савада, медленно подходя к стеллажам, оставляя позади себя влажные следы капель и очертания стоп. Гокудера, не глядя на него, поспешно соскользнул с кровати, роняя не к месту поклон. - Да, благодарю… А затем быстро, чуть ли не прыжками, прошмыгнул в ванную комнату, невольно слишком громко хлопая дверью. Будто бы за ним гнался какой-нибудь дикий зверь. Дон, оставленный по ту сторону, хмыкнул. «А он выглядит бодрее, чем я ожидал…» *** Капли конденсата осели на камне. Водяной пар, ещё не до конца выветрившийся, стоял под потолком словно маленькое кучевое облако. Хаято стоял, склонив голову, опираясь о стену одной рукой, чувствуя как капли бьют по хребту. «И как всё зашло настолько далеко…? Десятый… Десятый был так явно против этого… Что в Великой Войне, что сейчас… Я так хотел быть достойным своего Дона. Но по факту, лишь занимаю место в его жизни, как очередная безликая шестерёнка…» Он приподнял голову, смотря как чашу ладоней наполняет вода, и тут же утекает сквозь пальцы. «Есть ли у меня право называться его хранителем? Есть ли у меня право быть хранителем Десятого? Хранителем, которого постоянно защищает свой же босс… Какое же… Я ничтожество. Станет ли все по другому, после ритуала? Если расширится резервуар, и уплотнится элементальная связь… Сможет ли Десятый положиться на меня? Стану ли я настоящей Правой Рукой, достойным Дона Вонголы?» Усталый выдох сорвался с губ. Взгляд как бы невзначай упал на кольцо. После акта с Шимон они вернулись в прежнее состояние «колец», сохраняя свои расширенные возможности. «Даже если я стану сильнее… Поменяется ли что-нибудь?» Он вздохнул, лениво проводя по сенсорной панели в сторону уменьшения интенсивности потока, и протянув в сторону жемчуга руку, набрал немного прозрачного геля, распределяя его между ладонями, а затем легко огладил себя по плечам. «Интересно, как будет проходить ритуал?» Руки неторопливо распределяли гель, медленно превращающийся в густую, белую пену с лёгким запахом моря. «Меня будут касаться руками. Напрямую…» Он сглотнул. «Не через ткань или одежду… А кожа к коже...» Руки скользили по груди, пальцами перечитывая ребра, медленно спускаясь вниз. Кажется, стало чуть труднее дышать. «Вот так?» Ладони медленно прошлись по спине, размазывая пену, до бедер, и чуть сжав, огладили плоские ягодицы, плавно переходя ниже, заставляя наклоняться, утыкаясь лбом в нагретый паром, отполированный, камень. Щеки чуть заалели. Он зажмурился. Перед глазами встало лицо его Неба, с лёгкой улыбкой на губах. «Хаято…» Это не его ладони, а ладони его Дона вели по внутренней стороны бедер, медленно поднимаясь к паху, и почти касаясь… Руки замерли. Зелёные глаза шокировано распахнулись. Ладонь яростно шлёпнула по сенсорному экрану, судорожно тыча на уменьшение температуры воды, что в тот же миг словно копьями обрушилась на бледную спину. Ледяные струи через боль снимали пожар, охвативший в миг его бренное тело. Он, тяжело дыша, неверяще, смотрел на свои ладони, с которых стекали мелкие пузырьки. «О чём… Я только что думал..?» *** С кончиков серых волос медленно капало на пол. Гокудера стоял невольно трясясь от, все ещё пробирающей его тело, ледяной дрожи, закутанный в белый халат. Его губы слегка посинели, а зубы неконтролируемо отстукивали ритм. Оторвавшись от книги, и приподняв на него свой взгляд, Савада, сидевший на диване, опешил. «Кажется, я немного переборщил…» - отстранённо подумал Хаято, видя неприкрытое удивление главы Семьи. - К-конт-траст-тный д-душ… - клацкающими от холода зубами, пробормотал вошедший, с натянутой улыбкой. Тсунаеши молча отложил книгу, поднявшись с кресла, и быстро подойдя в плотную, положил свои руки на чужие плечи, чувствуя под пальцами лёд, и застыл, не решаясь двигаться дальше, резко атакованный сомнением. «Точно ли Этого желает Хаято?» Пальцы на чужих плечах чуть подрагивали в нерешительности. - Тсунаеши? – не зная сам, почему, тихо произнес Гокудера, смотря в задумчивое лицо напротив, а затем виновато улыбнулся, опустив глаза в пол "Есть ли предел моему эгоизму?", - Наверное, ты прав, мне лучше уйти... Он осторожно снял со своих плеч чужие руки, и на негнущихся ногах развернулся в сторону входной двери, чувствуя как по телу бегут толпы мурашек. Сердце Тсунаеши дрогнуло. Едкое ощущение неправильного распадалось по сердцу, вместе со странным желанием. Нормальным для атрибута Неба, но странным в глазах остальных. Он протянул свою руку, хватая ускользающее запястье, крепко сжав. Хранитель обернулся, непонимающе смотря на своего Дона. Маленький огонёк надежды скользнул в его взгляде, но тут же потух, не ожидая «хороший конец». Савада медленно вдохнул и также медленно выдохнул. За окном светила луна, окружённая россыпью звёзд. Ветер качал черные силуэты высоких деревьев. - Ты такой холодный... Можно, я согрею тебя? – слова отразились от стен. Гокудера опешил, давясь воздухом от неожиданности, и прерывисто выдохнул. - Д-да..? Сердце забилось пойманной пташкой, когда его притянули ближе, заставив уткнуться лицом в мягкие изгибы халата, взяв в кольцо теплых рук. Чужой жар жёг через ткань. Плавил окоченевшую кожу. Хаято дышал, прикрыв глаза, зарываясь носом в складки на ткани. Дышал теплом, исходящим от этого тела. Тела своего Неба, своего Дона. Впитывал его по крупицам, делая своим собственным, растворяясь в нём. Чувствуя, насколько необходимо оно было ему все эти минуты. Тсунаеши мягко прижимает Хранителя ближе, чувствуя, как побелевшее тело дрожит, как льнёт к его груди, вжимаясь в неё. Ледяные кончики мокрых, серебристых, волос щекотали шею. Нестертая до конца, лишняя влага, мочила плечо. Гокудера неловко переступил с ноги на ногу, поджав пальцы на обеих ногах, стараясь хотя бы немного уйти от жгучего холода, бьющего в ноги. Почему-то далекий мрамор, под ступнями, казался обжигающе холодным, словно азот, и резко контрастировал с теплом, окружающим его тело. Это действие не укрылось от внимательного взора карьих глаз. Долго думать Савада не стал. Руки, обившиеся плотным кольцом, на поясе, сжали чуть крепче. Разморённый уютным теплом, Хаято пропустил момент, когда ноги оторвались от пола, шокировано озираясь вокруг, лишь чувствуя, как спина утопает в море подушек и одеял. Как же уязвимы становились Хранители, рядом со своим Небом... Пальцы судорожно вцепились в плечи напротив, тут же слегка разъезжаясь, стягивая в стороны половины закреплённой поясом ткани, невольно обнажая чужую, безволосую, грудь. Тсунаеши тихо усмехнулся, чуть приподнявшись на локтях, все ещё держа в ладонях чужое тело, а затем отпустил его, сев рядом. Завязанный негнущимися от холода пальцами, пояс, распустился, больше не сдерживая покровы халата. Правая сторона съехала, пошло открывая острое плечо, тонкую кость ключиц, половину бледной груди, плоский живот и выпирающую тазовую косточку вместе с ногой. Пах чудом остался прикрыт другой половиной ткани, которую юноша тут же поспешил натянуть, чувствуя свой смущающий вид, и сгибая ноги в коленях, дабы свести их, и хоть как-то прикрыться. Но одну из скользящих по простыни пяток, резко заточили в тёплый плен горячих ладоней, начиная массировать, разгоняя по венам, застывшую от ледяной ванны, кровь. Гокудера прикусил губу, от приятных ощущений, и нетерпеливо провёл пару раз другой ступней по хлопку, привлекая внимание и к ней, вновь вызывая тихий смешок. И нервно вздрогнул, когда горячие губы шутливо коснулись, слегка порозовевшей от притока крови, кожи, на плюсне. Только отпущенная нога, тут же поджалась к рёбрам. Румянец слегка тронул кончики щёк. Савада тихо рассмеялся, массируя пальчики левой стопы, придерживая под голеностопом, а затем задумчиво уставился Хранителю в грудь. Закончив, и отпустив лодыжку, он с минуту все также задумчиво смотрел в точку соединения бледных ключиц. В подсвечниках тихо потрескивало рыжее пламя. - Хаято, - он понял голову, смотря Хранителю Урагана прямо в глаза, - давай начнём ритуал? Ты же хочешь этого, ведь так? Если таково твоё желание, то... Я не против. И сделаю всё возможное, чтобы тебе не пришлось ненавидеть меня. Хаято застыл, тут же отмирая, и неловко покачал головой. - Вы слишком бескорыстны, Десятый. Готовы сделать даже то, что вам неприятно, ради Хранителя, ради меня. О таком Небе можно только мечтать. Я везунчик. Вытянувший счастливый билет. Если для Вас этот ритуал отвратителен, то и для меня тоже. Моя просьба была всё же слишком эгоистична. Думаю, я смогу стать достойным вас и без этого ритуала... Поэтому... нам не обязательно следовать традиции, как вы и сказали. Мы сможем отыскать свой, другой, путь. И даже если нам будет очень тяжело, я не боюсь, потому что знаю, вы всегда будете рядом. Думаю, я не достоин такого Неба, как вы. - Ошибаешься, Гокудера. Без вас я - никто. Простой мальчик Тсунаеши Савада из средней Намимори. Без цели и перспектив. Тот, кем я являюсь сейчас... Таким сделали меня именно вы. Поэтому, меньшее, чем я могу отплатить вам, это в ответ сделать сильнее. Мы не знаем, когда придёт новый враг, и кем он будет. Вчера это были хулиганы, сегодня страны, а завтра целые миры? Демоны? Боги? Шаманы? У нас нет времени для колебаний. И если есть возможность перескочить на поле вперёд, то давайте сделаем это. Чем бы оно не казалось, вместе мы сможем пройти это испытание. Он сжал чужие руки, поднося к губам и поочередно поцеловал каждую кисть, на манер поцелуев в собственное кольцо. В карьих глазах расплавилось золото. - Давай начнём... Ритуал слияния? Если ты действительно этого хочешь. Зелёные глаза расшились, пламя в подсвечнике призывно моргнуло. Губы невольно разошлись в улыбке. - Д-да, если вы не против, то я... Хочу этого. Он откинулся на подушках, раскинув в стороны руки, открывая доступ к себе, своему телу, жадно ловя глазами каждое следующее мгновение. Такой он, лишь с Доном. Такой он, лишь со своим Небом. Савада оперся на локти, касаясь чужого торса своим, безотрывно смотря в полуприкрытые зелёные омуты чужих глаз, ощущая восходящую в душе нежность, как обострившейся защиты инстинкт. Он придвинулся ближе. Губы осторожно коснулись холодного лба, спустились ниже, поочередно касаясь, всё ещё не нагревшихся, век, с подрагивающими ресницами. Скул, щёк, и остановились лишь у самых губ. Кончики Носов смешно соприкоснулись. И Хаято едва подавил тихий смешок, чуть наклонив голову назад, соединяя их губы. Десятый целуется очень нежно. Так волнительно-мягко, так бережно, но так страстно... Именно так, как представляют свой первый поцелуй по любви. И хранитель млеет, от сладкого ощущения, от внутреннего удовольствия, от мятного привкуса, и рук, сжавших его в лопатках. Ладони медленно начали нагреваться. Юношу выгнуло дугой, отчаянный вскрик разбил хрупкую тишину быстрее, чем пришло осознание, но был тут же задушен в новом касании губ. Тсунаеши размеренно дышал, контролируя поток и подачу, дабы не обжечь тонкую кожу. Его тело медленно нагревалось, словно тысячи маленьких бутонов в венах раскрывались, источая оранжевый свет. Гокудера стонет, стонет в голос. Жалобно, жарко, надрывно и звонко, чувствуя бьющее его нервными импульсами, наполняющее, тепло. Его собственную кожу сводит от желания прикоснуться, прижаться, вдохнуть в себя эту силу. Он словно алкоголик, ушедший в завязку, но не оставивший свою страсть, и теперь дорвавшийся до желанного спирта, глотал его весь, наперебой, до черных пятен перед глазами. Ногти дерут сильную спину, пальцы ног проводят борозды натяжных складок на простыне. Савада плотно стискивает зубы, прижимается к нему, утыкаясь во влажную шею, заковывает в объятьях, обжигает собой, проникая под кожу желанной известью, будоража каждый нерв во взрослом, но невинным в прикосновениях теле. В глазах сероволосого юноши стоит хмель. Руки жадно проводят ладонями по твердой спине, срывая пояс, держащий половины черной ткани, и делает то, чего жаждал всегда. Касается оголенных мышц животом, грудью. Трётся о них всем своим телом, лицом. Пьянея от сердца парфюма, приятного аромата чужой кожи, с нотами геля для душа. И ревниво впитывает пламя в себя. Жадно, несдержанно, нагло, явно беря с излишком. Тело пробивает волна новой дрожи. Такая сильная, такая желанная, что он, прогибается в спине, с блаженной улыбкой, раскрывая рот в громком, высоком стоне, на секунду оглушаемый ощущениями. Он был словно в полном бреду пошлого, разносящегося по крови, желания. Чувствовал, как утопает в пламени его душа, как переходит ему этот жар каждой клеточкой кожи, как медленно тяжелеет под белым покровом мягкая плоть. И дразняще провел по твердому паху ладонью, поджимая губы, чтобы разочарованно не застонать от пульсации, свергнутых тугими пружинами, мышц. Собственные руки ощущались едва ли так же сильно, как тёплые ладони его смысла жизни. Не то. Ощущение совершенно не то! Свои касания только раззадоривают, но едва ли удовлетворяют клубящиеся внутри комья подрагивающих от напряжения мышц. Мало. Ему было так мало. Он почти плачет. Плачет от разрывающего его возбуждения, вьется в сильных руках Дона, а затем резко прижимается своими бедрами к чужим, и с нажимом проходится возбужденьем по паху, откинув назад голову, сладко крича. Взгляд Хаято был мутным, мученическим. Он выглядел так, будто ему было просто невыносимо больно. Брови нахмурены, с губ срывалось тяжёлое дыхание, на щеках горел яркий румянец, мелкая дробь била тело. И можно было подумать, будто сотрясает его лихорадка, если бы не твёрдая плоть, отчаянно утыкающаяся в живот. Тсунаеши, слыша его беззвучную просьбу, разомкнул свою колыбель ладоней, чуть привстав, опершись на согнутый локоть. Огладил острые плечи, пальцами пересчитал все выпиравшие ребра, очерчил линию впалого пупка, и опускаясь до бедер, соскользнул ладонью, на пах, поверх чужой руки, с алым перстнем на среднем пальце, осторожно отстраняя её, медленно проникая под кромку халата, и заключая твердый, истекающий смазкой, ствол в плен раздазняющих пальцев. До уха донёсся новый стон, чужие бедра двинулись навстречу руке, вновь проезжаясь по его паху, отчего сам юноша невольно закусывает губу. Хах. Кто бы мог подумать? Впрочем, во всей этой беготне, когда он в последний раз уделял себе время для этого? Кажется, месяц или два назад…? Движения Хранителя его завели. Гокудера чувствует твёрдость, и чуть отстраняется не веря своим ощущениям, чтобы опустить взгляд. - Десятый? В- Но его резко прижимают обратно, не давая договорить, впиваясь в губы лёгким укусом. Рука, лежащая рядом, зачесала назад, уже едва влажные, мягкие, серые волосы. Большой палец слегка потёр уретру, вызывая новый, приглушённый стон, вибрирующий в горле. Ногти вновь проходятся по спине. Гокудера жмурится, подаваясь вперёд, жадно отвечая на такой нежный, но в тоже время, настойчивый поцелуй, вновь потираясь своим возбуждением о чужое. Мало. Ему этого мало. Пальцы, сведённые возбуждением, медленно провели вниз, собирая бисеринки пота с чужой кожи и дрожащей рукой, чуть выше руки дона, сжал оба ствола, чувствуя пошлую влажность, ощущая капли предэякулянта, стекающие на руку. Он чувствовал как в выпирающих венах бежала горячая кровь, будоража сознание и все естество. Стук сердца дробью отдавался в ушах, заглушая все звуки кроме дыхания человека, которому он готов преподнести свое вырванное сердце на блюде. Тсунаеши, оторвавшись от исцелованных губ, в отмщение, впился в беззащитную шею, резко прижимая чужие бедра к своим, одной рукой обхватывая оба члена, в следующую секунду чувствуя тяжёлое дыхание, опалившее ухо. Ощущение твердой плоти, прикасающейся к собственной, кружило голову. Чувство чужого возбуждения лишь сильнее распаляло собственное, горящее алым пожаром в груди. Савада не скупился на поцелуи, нежными прикосновениями покрывая всё, что видел перед собой: шею, плечи, бледную грудь, с пятнами розовых ореолов, которые он нежно обвёл языком, вновь касаясь губами. Пот каплями стекал по спине, впитываясь в сползший к бедрам халат. Жар летал в воздухе. Пальцы хаотично двигались то вверх то вниз, мешая смазку, с пошлым хлюпающим звуком, под который ладонь скользила по всей их длине, изредка сталкиваясь с другими, чтобы переплести их, и начать двигаться в одном, их личном ритме, который выбивал последние мысли, оставляя лишь нагое желание бурлить в крови. Влага, растираемая меж их потных тел, губы сталкивающиеся в промежуточных поцелуях, рваные, хриплые стоны отражались от фамильных стен. В месте, где когда-то Первый Хранитель Урагана и Первое Небо Вонголы слились воедино, Десятый Дон Вонголы и Десятый Хранитель Урагана впервые касались тел друг друга, сталкиваясь губами, руками, кожей и плотью. Изучая, узнавая и познавая тела друг друга. Тсунаеши жарко выдыхает, чувствуя приближение своего пика, и сжав чуть сильнее, сделал пару особенно тягучих движений, прижимая и чужие пальцы горячим, плотным, кольцом. Зелёная радужка окрасилась в цвет свежей крови, в груди будто взорвался квазар. Хаято выгибает дугой, страстный стон удовольствия сорвался с его губ. Тело подрагивало, рывками избавляясь от накопившегося за эту долгую ночь, напряжения. Опёршись о его плечо, оглушаемый шумом собственной крови, и сильнейшим спазмом всех мышц, Тсунаеши, стиснув зубы, чувствовал как стремительно намокала ладонь, принявшая на себя все белые капли. Они тягучим мёдом собирались в большие сгустки, и стекали по пальцам вниз, капая на пресс пытавшегося отдышаться от оглушившего оргазма, Хаято. Руки обессиленно упали вдоль тела, глаза сонно прикрылись, голова болванчиком наклонилась в бок. Мерное дыхание опалило ключицы. Савада привстал, все ещё ощущая отголоски накрывшего их обоих оргазма, и чувствуя, как стремительно силы покидают его, вытер свою руку о халат, стаскивая его, стирая им пот с лица, своего и чужого тела, а затем выкидывая на пол, как грязную тряпку. Усталость волнами накатывала на него, словно после изнуряющей тренировки, что когда-то были у них в детстве. Тело склонилось в сторону, валясь набок, рядом с другим, уже давно павшим перед силой мира Морфея. Глаза медленно возвращали свой цвет, устало прикрываясь. За окном медленно начинало светлеть тёмное небо.