Долг неба

За окном бледно светило солнце, скрытое за мирно плывущими облаками, сквозь которые редкими клочками виднелась синева неба. Когда дверь едва затряслась от стука, и без промедления, распахнулась, являя пританцовывающего на ходу Гокудеру с подносом в руках. На губах которого играла счастливая улыбка. - Десятый, доброе утро, уже поздно, поэтому я принёс ваш завтрак... - улыбка тут же сменилась выражением глубокого ужаса, - Какого хрена!? Что здесь делает бейсбольный придурок!? Такеши, до этого прибывавший в состоянии полудремы, гревшись о чужие ребра щекой, вслушиваясь в ритм чужого сердцебиения, резко привстал на локтях. Пламя урагана просто оглушило, вместе с бодрым голосом его обладателя. Усилием воли Ямамото подавил желание зажать уши ладонями и заползти с головой под одеяло, поближе к Саваде, чтобы скрыться, спрятаться, уйти от этого раздражающего, яркого шума. Он чувствовал себя пауком, в нору которого заполз его естественный враг. Как бы они не силились играть в друзей, всё же природная непереносимость разрушению и спокойствию была ближе. Понятнее. - И тебе привет, Гокудера... Кривясь лицом, и потирая ухо, слабо поздоровался Ямамото, все же чуть ближе придвигаясь к работающему Тсуне. Под прищуром, граничащим с брезгливой гримасой, Гокудеры. Цепким взглядом он отметил слегка вялое и вместе с тем легко раздражаемое состояние своего коллеги/соперника/напарника/*однофамильца. «Какой-то он вялый. Неужели..?» - Мы провели ритуал, - подтвердил его догадку Савада, даже не посмотрев на него, проверяя документы, - Оставь поднос с едой на тумбе и выйди. Острую реакцию Ямамото было сложно не заметить. Аморфные и бесформенные частицы голубого пламени, медленно и хаотично плавающие в воздухе, на появление Гокудеры резко заострились копьями, застывая на месте и угрожающе подрагивая. Волей случая два его пробудившихся Хранителя были противоположными атрибутами. Что вселяло некую сложность. - Да, Десятый... – процедил сквозь зубы Хаято, и сам не желая более здесь находится. Прищурившись, неотрывно глядя прямо в посиневшие радужки, он деревянным шагом дошёл до тумбы, оставляя там поднос с самолично собранной едой. Обида буквально душила его изнутри напополам с ревностью, мешая дышать. И, не сдержавшись, он приподнял одну руку Дона, оставляя короткий, наполненный преданности, поцелуй на кольце. Словно напоминание о своем существовании. Под лениво-вопросительным и шокировано-уязвленным взглядом. «Можешь повторять за мной сколько угодно. Я один буду правой рукой Десятого!» Учтиво улыбнувшись боссу и едко ухмыльнувшись в сторону «коллеги», он покинул чужие покои, чувствуя если не победу, так приятное чувство злости противника. Савада проводил взглядом сероволосую голову до двери. «Что на него нашло?» Но увидев привставшего, словно борзая, почуявшая дичь, мечника, смотрящего в сторону двери, быстро сложил два и два. «А…» - Такеши, - Ямамото повернулся к боссу, тут же натыкаясь на выставленный перед глазами, указательный палец, подушечка которого внезапно два раза нажала на кончик его носа, - Бип-бип! Не хмурься, тебе не идёт. Выйдя из секундного ступора, Ямамото тихо рассмеялся, удивлённо касаясь кончика своего носа. Всё наваждение и неприязнь спали с него, смылись потоком тепла. *** Глубокий фильм о анти-герое был интересным. Он отвлекал от невесёлых мыслей, с самого пробуждения крутившихся в голове. Но стоило пойти титрам, они, словно верные вассалы, набравшие в ряды новых воинов, вновь ударили по черепу, проникая прямо к мозгу червём самоистязания. Забыл. Забыл, как проводили ритуал. Забыл... Первый и единственный раз сладкой, запретной близости между ними. Лежать на чужом плече, прижавшись к тёплому боку было очень грубо, невоспитанно, нагло и удобно. Чтобы сказал отец, чистокровный японец, увидя его сейчас? Назвал бы он его своим сыном, зная, что позволяет себе делать с другом его отпрыск? Почему он подумал об этом? Странное чувство, словно все тело состоит из клубящихся внутри потоков воды, а он сам - лишь тонкая оболочка в форме человека, сдерживающая её – такая ассоциация не раз уже приходит на ум. Но даже она исчезает, стоит произнести это волшебное имя. - Тсуна... Светлые тени от сменяющихся кадров вспышками освещали сосредоточенное лицо Савады, когда его взгляд плавно скользнул в сторону лежащего на нём хранителя, показывая, что он слушает. Ямамото замялся, отводя глаза в темную стену. - Мы же... Язык судорожно сколько по вмиг пересохшим губам. Он сглотнул вязкую, стоящую поперек горла слюну, словно яд. - ...Провели ритуал? Лицо Тсунаеши удивлённо вытянулось. Но вновь быстро приняло бесстрастное выражение. - Ты сомневаешься? Такеши замолчал. Быть вот так: вдвоём, наедине... - Ну... - он хотел было сказать что-то ещё, но в этот же миг его локоть задел давно забытый в одеяле стакан, на дне которого всё ещё плескалась вода. Тсунаеши поспешно поднялся с кровати, через голову стаскивая с себя мокрую ткань, обнажая под синими глазами, сильную спину. На которой, словно следы от ударов плетью, алели длинные полосы, беспорядочно рассекающие кожу. Свежие, кое-где переходящие в настоящие кровавые царапины. Савада брал из шкафа похожую футболку, когда услышал позади себя глухой удар. Чувствуя дежавю, оглянувшись через плечо, его бровь непонимающе приподнялась. Ямамото уткнулся лицом в подушку, сипло дыша в мягкую ткань, пытаясь подавить жуткий приступ смущающего счастья, выровнять дыхание и унять, унять наконец этот маков жар, переходящий на шею и уши. - Я... Отойду. – севшим голосом оповестил «больной», привставая с постели, глядя в совершенно противоположную от двери сторону. Пару раз запнувшись о постельное бельё, и съехавшие подушки, покачиваясь, словно пьяный матрос на палубе во время шторма, он решительным жестом запретил двинувшемуся было в его сторону и открывшему было рот, Саваде подходить ближе, чем на два шага, продолжая путь. На негнущихся ногах он ввалился в ванную, закрыв за собой дверь, на которую спиной же опёрся, переводя дух. Слабость во всем теле буквально тянула его к земле. И была слишком остро ощутима вечно бодрым и здоровым спортсменом. На силе смущения и непоколебимой решимости он преодолел эти жалкие десять метров до ванной лишь с одной целью... Успокоить бушевавшие чувства внутри. Запрокинув голову назад, Такеши сощурился от светящих в глаза софитов, которые тут же уменьшили свою яркость переходя на более теплый и приглушённый, вечерний свет. Мечник страдальчески провел по горячему лбу такой холодной рукой, приглаживая растрепанные, чуть пушащиеся, волосы. И с тяжёлым вздохом оторвался от плоской двери, через два шага цепляясь за раковину. И нехотя поднимая глаза на своё слегка измученное отражение. Отмечая аномально хороший вид, который никак не мог вязаться с той огромнейшей внутренней истощенностью и слабостью. Вздохнув ещё раз, он оторвался от своего отражения, лёгким движением открывая кран, и подставив руки под струю, просто смотрел, как чашу из пальцев заполняет вода, просачиваясь сквозь неплотно сомкнутые фаланги, быстро доходя до предела и переливаясь через край уже не одной мелкой струйкой а целым потоком. Ощущение и вид жидкости успокаивал, давая какую-то внутреннюю поддержку. И просто своим видом приводил в покой бурлившее внутри, мечущееся из стороны в сторону, сознание. Пламя? Плеснув себе пару раз на лицо, стряхнув лишние капли, Такеши потянулся за висящим сбоку белым полотенцем, как вдруг, периферийный взгляд, скользнувший по зеркалу, зацепился за что-то инородное. Сместив фокус глаз на свое отражение, замерев в той же позе: стоя полубоком, держа в руке полотенце, он с минуту пытался найти то, что его глаз распознал как "чужое". Чужим оказалось пятно. Просто розовое пятно на его, уже давно не видевшей солнца, шее. Ямамото нахмурился, чуть отклоняя голову в противоположный бок, тем самым выпячивая сильнее интересующую часть горла, и приглядываясь ещё более пристально чем до этого, с удивлением заметил целое скопление таких пятен на разных местах. Он сменил позу, чтобы удостовериться, что такие есть и на другой стороне. А затем чуть растянул ворот футболки, оглядывая ключицы, кадык, плечи, загривок... Затем, игнорируя бесящую немощь, он снял футболку, смотря на живот, и... Не нашел там ни единого, даже очень бледного пятнышка. Только приветливо смотрящую на него впадинку пупка между буграми стального пресса. Ни руки, ни ноги, ничего ниже плеч не было «запятнано». «Что?» Хранитель дождя пригляделся ещё сильнее к едва заметным покраснениям, замечая их неравномерность, но примерно одинаковый размер и локацию, проводя по ним пальцами, оттягивая с ними кожу, просто нажимая на них. Странное чувство ностальгии разлилось внизу живота, глядя на эти следы, вгоняя разум бывшего питчера средней Намимори в ступор. Секунда. Две. Полотенце выпало из ослабевших пальцев. И подтягиваясь на руках, Хранитель дождя всем весом навалившись на раковину, прильнул к зеркалу так близко, как только мог позволить его немаленький рост. Краска на половину залила лицо, рот приоткрылся, подрагивали, пытаясь подобрать не находящиеся слова. Глаза растерянно, жадно, с нового ракурса осматривали шею и плечи, по несколько раз за минуту меняя позу, чтобы разглядеть всё в самых мелких деталях. То, что он по началу принял за аллергию, оказалось... «Следы поцелуев!?» Куда менее заметные, чем засосы, которые по факту являлись ничем иным как синяками, эти пятна и приятные ассоциации, при взгляде на них, могли говорить лишь об одном. Накануне дня у Ямамото Такеши была довольно бурная ночь. С кем-то очень внимательным и осторожным. И в то же время достаточно страстным. К щекам прилило смущение. Ямамото шумно сглотнул, нагнувшись ближе к зеркалу, не сводя со следов любви глаз. Метки были едва заметные, лёгкие. Это был не один и не два грубых засоса, словно говорящие "Моё! Занято! Не подходить!", а маленькое скопление, толпящееся на его коже словно лужи после дождя. Не метки ревнивой собственности, а будто следы капель, засохшие на автомобильном стекле. Ненавязчивые, естественные... И если бы не очень пристальное, поклеточное разглядывание, и знание, что произошло между ними, он бы ни за что не обратил бы на это внимания. Максимум, списав на следы от складок подушки. В горле резко пересохло. Странное теплое удовлетворение разлилось где-то под ямкой ключиц, скатываясь вниз, расползаясь по животу. Уголки губ дернулись, резко пойдя вниз, изламывая линию вверх, в попытке сдержать рвущуюся наружу, самую глупую в мире, улыбку. Которая все же расплылась на, в конце концов расслабившемся, лице.