Народ, я просто предупреждаю, что Реборн чертов старпёр. Он старее, чем вьетнамская война. И у него по канону 15(или 18..??) Любовниц. Просто напоминаю. На всякий случай. Давайте просто проясним, что он совершеннолетний. Уже очень давно. Ага. Спасибо. Приятного чтения.
Рука с контролируемой силой сжималась на чужом горле. Дыхание томно обдало губы, находясь непозволительно, почти интимно, близко. - Объяснись. Демон в теле восемнадцатилетнего подростка, усмешкой перекрыл желание поморщится от болезненного ощущения вжатых лопаток в матрас, не смея прервать этот зрительный контакт, похожий на истощающую войну. - В чём же, Тсуна? Рыжие глаза вот уже пятую минуту прожигали его в своём адском огне, а большие руки плотно держали его ещё не успевшие огрубеть запястья. Пока весь остальной вес взрослого мужчины, безбожно давил его тонкие кости ног. - Для тебя - Дон. По-другому с Аркобалено было нельзя. По-другому лучшего наемника в мире никак не сдержать. По-другому... «Этот ублюдок ни за что не остановится..!» Холодно подумал Савада, ужесточил хватку на чужих руках. Верный Леон, тем временем, лежал на тумбе, погруженный в сон. Тсунаеши лишь слегка заморозил кончики нервной системы рептилии, отправляя её в спячку. Простым взмахом руки обезоруживая, решившего заскочить к нему с новой издевкой с утра по раньше, Реборна. - Ты ещё не остыл? Уже два ритуала провёл... – ехидно скалится репетитор. Но каменное лицо Савады ничем сейчас не пронять. - Не помню, чтобы просил помощь. - Не помню, чтобы оказывал её. Десятый Дон морщится, словно поймал пулю в бок. - Ты врёшь не тому... Непричастность Реборна к странному поведению Такеши была абсолютна. И ясна, как день. Но она стала лишь последней каплей в море шалостей, заскучавшего без проблем мирового масштаба, репетитора. Путаница в документах, раздача бесполезных приказов, наводки на их склады… Это, и ещё много всего, было за душой любителя фетровых шляп. Но апогеем, конечно же стали манипуляции над его, Савадой, людьми. Рука на горле сжалась чуть сильнее, на пару секунд перекрывая доступ дыханию. - Савада!? Чт- Но тут же разжалась, заставив подавиться спасительным кислородом. - Аркобалено, хоть и проклятые, но носители пламени. А твоё пламя дочерний атрибут солнца... Мой же - небо. От намеков, так и сквозивших в голосе ученика, стало дурно. - Н-не смей... Ты не посмеешь. Савада обманчиво-ласково провёл по ещё не потерявшей пухлость, щёчке, касаясь закрученных бакенбард. - Вы стали словно избалованная барышня, господин Консильери. Только и желаете, что бесконечных развлечений. И каждый раз даже не задумываетесь, к чему они могут вас привести. Если мне не изменяет память, после одного такого вы стали в десять раз меньше. Я прав? Черные зрачки сузились до почти точки, с взволнованной яростью глядя в чужие глаза. - Убери руки, Савада!! - почти прорычал репетитор. - Простите, но сейчас Вы официально член Семьи, а значит - мой подчинённый... Провинившийся подчинённый, - с беспристрастным лицом пояснил Тсунаеши, видя как тут же неверяще распахнулись глаза Аркобалено, который мгновенно напустил на себя маску непроницаемости. - И? - уголок губ репетитора дрогнул, в пародии на издевательскую усмешку. Губы вновь интимно обдало чужое дыхание. Савада прикрыл глаза, в ту же секунду в разы ужесточая давление на мгновенно напрягшиеся конечности, распахивая горящие справедливостью глаза. Аркобалено почувствовал колющих холод, пригвоздивший руки и ноги к кровати - вместо ответа. И только после этого, Дон отстранился, чтобы снять и отбросить пиджак, переводя дух перед изнурительным контролем собственного пламени. Искореженное гневом лицо закованного Реборна под ним сияло своей уязвлённой красотой. Савада не торопился. Без тени пошлых мыслей, проводя по облаченным в чёрное сукно пиджака, тонким рукам. От кромки льда, до локтей, согревая узкие плечи пока только теплом своих рук. Стиснув зубы, Реборн смотрел на него как на врага, на предателя. На угрозу. Угрозу для тела. Для тощего, тщедушного, щуплого тела теперь уже восемнадцатилетнего подростка, закованного в плотный костюм, как в броню тяжёлых доспехов, отражающих всякий удар копий врага. Которыми представлялись прикосновения окружающих. Аркобалено Солнца ненавидел, когда его трогали. Из-за ненависти ещё к своему мелкому, выглядевшему жалко и непривлекательно, телу, будучи проклятой мелюзгой. Отвратительно. Менее чем за минуту первый красавец Италии, неуловимый наемник, одним взглядом сражавший тысячи барышень столицы, превратился в пухлощекого карапуза. Ну не ирония ли? Предаваясь самокопаниям, внезапно уходя в себя, он пропустил момент когда холодные пальцы коснулись горла. И он не придал этому значения. Лишь почувствовав шевеление складок воротника, подросток напрягся, опуская глаза. Чтобы увидеть как длинные, аккуратные пальцы с мелкими белыми шрамами, ловко выуживают одну за одной, пуговицы из петель. Сердце Аркобалено солнца упало куда-то вниз. - Что ты творишь!? - неожиданно даже для самого себя, взвизгнул Реборн, стыдливо-высоким, ещё не успевшим сломаться голосом. Да, над ним, сейчас, Тсунаеши словно купол небосвода, он мог закрыть своим телом всё его, без остатка. Лёжа с оголенной грудью перед Савадой, Реборн ощущал себя слишком беззащитным. Он крепко сжал зубы, чтобы с губ не сорвался судорожный выдох, когда меж рёбер, в то место, где у дьявольского репетитора билось сердце, легла чужая ладонь. С расставленными пальцами, она покрывала всю его грудную клетку, заставляя поверить, что Савада в силах одной лишь рукой поднять над землёй его костлявое тело. Это заставляло его чувствовать себя ещё меньше, ущербнее. Зависимее. Реборн ошибался. Савада Тсунаеши мог одной рукой поднять и его взрослое тело. Он, как репетитор, знал это. Должен был знать. Или нет? Тихо вышла пуговица из петли брюк, вжикнула молния, ослабляя давление ткани. И на этом все касания к паху, прекратились. Из сочувствия Тсунаеши оставил на репетиторе брюки. Хоть и желал, поначалу, позорно его раздеть до гола. Но решил сдержаться, предчувствуя свою ошибку. Ведь чем сильнее попадет, с тем меньшей вероятностью этот киллер вновь пойдёт в то же место и будет совершать те же действия. Но Савада надеялся, всё же проводя по худым ногам, просто изучая пальцами тонкое, ещё не набравшее всей былой массы, тело. Заставляя это самое тело чуть сильнее, боязливо(?) вжаться в постель. «Интересно, Аркобалено были детьми или именно уменьшенными взрослыми?» Думал Тсунаеши, пока в его взгляд медленно приходило золото, отражаясь в темных глазах неотрывно следящего за ним Реборна. Пальцы, пока не зажжённых, рук на пробу прошлись по ребрам, большими очерчивая живот. Простое прикосновение из какого-то комплекса массажа. Реборн чувствует их. Руки Савады на своем неприступном теле. Чувствует как указательный палец, очерчивает чуть выпирающие косточки, согревая человеческим теплом. И усилием воли подавляет в себе желание выгнуться навстречу. Внутренне ужасаясь себе, удивляясь, отторгая то, что ему... Было приятно? Другая рука плавно зарылась в волосы, забирая один из забавно закрученных бочков, вызывая лёгкую дрожь, пробежавшую по шее. Но контролировать себя ему оставалось не долго. Сначала не было ничего. Целую минуту ничего не происходило, и Тсунаеши даже успел подумать, что его пламя тут же поглотилось внутренним резервуаром и усвоилось, направляясь в рост тела. Пока отчаянный, слишком высокий, стон не сорвался с тонких губ, а его наставника не выгнуло на постели дугой. А острые коленки, обтянутые черной тканью прямых брюк, не свелись вместе, мелко подрагивая. Этот жест его тело выдало инстинктивно, видя в Саваде потенциальную угрозу, при малейшем воздействии оно начинало защищаться. А значит и вызывать такую низкую и ненавистную ему, жалость. Неосознанно. Делая и без того смущающую ситуацию ещё более смущающей. Этот звук был такой тонкий и отчаянный, что невольно вызывал желание пожалеть. И поддаваясь какому-то инстинктивному порыву, Тсунаеши склонился над ним, целомудренно поцеловав над пупком. Вызвав массу противоречивых чувств, тут же отразившихся на бледном лице, щедро заливая то краской. Реборн был смущён..? Почему-то Тсунаеши был уверен, что его репетитора, поддерживающего образ похитителя женских сердец и обворожительного, опасного донжуана, невозможно смутить. С тихой отрадой глубоко внутри он смотрел снизу-вверх, в потемневшие от раскатывающегося по телу желания, зрачки. Этот взгляд на обманчиво-детском лице, был словно ликер в шоколадной конфете. В голову пришло маленькое безумство, порожденное то ли желанием мести, то ли минутным порывом. Игнорируя все законы приличная, он, всё также неотрывным глядя в чужие глаза, ярким, золотым взором, полуприкрытых глаз, вновь склонился над беззащитно-подрагивающей кожей, касаясь губами, пропуская через них маленькое количество пламени. Под ещё более ошарашенным взглядом. Реборн сжал зубы до треска эмали, смотря неверяще, ошарашенно, ненавидяще… Жаждуще? Кожа его репетитора была мягкой на ощупь, словно бархатистое полотно. Она была нестерпимо-светлой. Её хотелось трогать. Трогать бесконечно. Её хотелось рассечь кнутом, разорвать в клочья, чтобы окропить красным. Вырвать клок этих грязно-черных, словно копоть, волос. За то, что этот дьявол в теле подростка вершил. Но вместо этого, он оставлял поцелуи один за другим, обводят ими впадинку пупка, другой рукой, так и не убранной из под него, обводя контур лопатки, щедро стимулируя совсем рядом находящийся нервный столб. Связь с Аркобалено не установишь. Резервуар оккупировала пустышка, ставя на него свой барьер. По факту, Аркобалено и пустышки провели ритуал слияния, создавая не выгодный для первых симбиоз. Поэтому Тсунаеши не скупился на дозу. Отыгрываясь за все годы шуток, на которые не держал зла. За все недоговоры. За все те прекрасные и ужасные вещи, которые это маленькое исчадие ада, а по факту - одинокое маленькое солнце, принес вместе с собой. Реборна метало. Пламя внутри его тела искрилось, взрывалось не переставая, чувствуя воздействие на уже окрепшие с годами стенки резервуара. Это было больно. Разрывающе. И в тоже время - ужасающе приятно. Чувствовать себя частью, пусть и наказываемой, пусть и без привилегий, но частью чего-то. Кого-то. Наемник никогда не признается, но за все годы своей долгой жизни он ни разу не был под прямым воздействием пламени неба. Под главой какой-то Семьи. Под мужчиной. Ощущения, бившие его трясущееся тело были... Захватывающие. Если бы не ледяные путы, с которыми могли потягаться разве что черные цепи Вендиче, он бы уже давно задушил Саваду, вцепившись в него от переизбытка чувств. Его убивала собственная беспомощность, скованность, зависимость и бесправность. Хотелось ударить, сбежать. Хотелось прижаться, потрогать, впитать. Хотелось зарыдать в голос, моля прикоснуться там, где уже давно всё горит стягивающей болью. Хотелось... Хотелось стать единым целым, но позволить этого себе он не мог. И пламя перенимало эту неискренность его чувств, отыгрываясь и бушуя так, чтобы раззадорить другого носителя. Пламя Аркобалено - извращённое, мутировавшее, изменённое. Оно едва ли сохранило свои первозданные свойства регенерации. Как и форму аморфных сверкающих частиц, превращаясь в колючее, вязкое болото с острыми пиками граненых кристаллов. Извращённое. Изменённое. Уродливое пламя. Оно отражалось в его радужках, покалывало на губах, на кончиках закованных подо льдом пальцев. Желая выйти наружу и захватить себе этот нежнейший бальзам, идущий через чужие руки, который делает его полноценным. Реборн вел войну на два фронта, разрываясь между ними как тряпичная кукла, болтаемая порывами пламени. Не получая нигде поддержки. И в тоже время готовый убить, если кто-то сейчас попробует оказать ему свою вшивую помощь. Это было его наказание. Его. И только его. И он примет его с достоинством, на которое только способен взмыленный, выгибающийся, тяжело дышащий, взрослый, в теле скованного подростка со стоящими в глазах слезами. Тсунаеши чувствовал в себе какую-то животную ярость, поднимающуюся из недр его души. Начиная раздражённо пересчитывать пальцами позвонки под этой строгой одеждой. От тонкой шеи, находя последнюю выпирающую косточку шейного отдела, тут же проваливаясь в ямку, и снова огибая верхушку, пропорционально двигаясь вверх поцелуями, сосчитывающими ребра, в упор игнорируя выпирающую розовую бусинку миниатюрного соска, рукой чувствуя кромку брюк. Неумолимо приближаясь к... Прерывистое дыхание колыхнуло апельсиновые волосы. Он поднял глаза, встречаясь с чужим взглядом. И неотвратимо потёр копчик, чуть усиливая объем пламени. Между ними словно завязалась немая борьба. Которую Реборн проиграл. Выгибаясь так, чтобы уткнуться в эту большую руку, гладящую его волосы… Содрогаясь, с тихим стоном и жмурясь до белых точек перед глазами, он чувствовал, как его тело отпускает напряжение, сменяясь чарующей негой. Такой сильно, такой желанной, такой сладкой. Лед треснул, осыпаясь искрящимися частицами. За зашторенным окном ярко светило утреннее солнце. Савада встал, не глядя на него, взяв лежащий позади пиджак, направляясь к двери. - Первое предупреждение. По старой дружбе у тебя есть ресурсы для развлечений в разумных пределах. Просто помни, что пересекая их, я не побрезгую пересечь их вслед за тобой. Он оставил его одного, безвольно растянувшегося, тяжело дышащего, обессилевшего на столько, что не хватало сил даже стереть с подбородка слюну, Аркобалено. В комнате, которая даже по праву не принадлежала ему. На щеках виднелись остатки румянца. Глаза скрыла тень. Под бельём расползалась противная влага. В полумраке раздалось приглушённое, отравленное тихой злобой на себя самого: - Чёрт!Хей, ребят, я ещё раз напоминаю, что Реборну 60+. Поэтому... Всё легально!!! (Боится бана за педофилию)