***
И так каждый раз. Каждый раз, когда рядом подсаживались подмигивающие, кивающие и наигранно смеющиеся. Каждый раз, когда они чего-то нашёптывали, полагая, что я слушаю, но я только слышал. Каждый раз, когда смотрели и касались, каждый раз я узнавал и воображал во всём только одного. Наверное, это было бы глупо, спустя столько времени. — So was… (Ну что…) — Выдыхает в моё плечо ещё одна, в которой, так же, как и в остальных ей подобных, топилось, как в алкоголе, всё, что день за днём проходилось холодным лезвием по старым шрамам. — Werden wir uns morgen treffen? (Встретимся завтра утром?) — Nein. (Нет.) — Отвечаю я только после того, как она оказывается за порогом. Честно ли это? Вряд ли. Но пьяные люди меня раздражают гораздо больше, чем просто возбуждённые. К тому же, неужели подсаживаясь к кому-то в барах, кафе или ещё где, и явно сообщая о своих будущих намерениях, можно рассчитывать на что-то больше одной весёлой ночки? Тоже сомнительно. Из невидимых спутанных клубков грузных размышлений вырывает недолгий звонок, а потом и стук в дверь. Почти тихий, осторожный. Я, полагая, что это кто-то по соседству, отвечаю, что занят. — Это значит, что мне стоит подойти позже или намёк на то, что стоит уйти вовсе? — Также негромко раздаётся у входной двери. По-русски. Я, наверняка по-сумасшедшему сверкая глазами, отчаянно хватаюсь за деревянную ручку. Яро толкнув дверь, также по-дурацки впиваюсь жадным взглядом в запыхавшегося ясноглазого мальчишку с взъерошенными золотисто-ореховыми волосами и несколькими родинками справа на щеке. Русского с такой живой, искренней и ошалелой улыбкой. — Du lebst… (Ты жив…) — Конечно! — Восклицает он и звонко рассмеивается, а потом, оперевшись рукой о дверной косяк, упоённо добавляет: — Хорошо выглядишь. Я искренне улыбаюсь его историям о поисках меня, о шести годах жутких мыслей, о чувствах, пока мы сидим на кухне и пьём какой-то пакетированный чай. А затем Коля начинает вести себя немного странно, просто слушает меня, но как будто отрешённо, топясь в мыслях, которые — это было видно по его напряжённому лицу — явно не были очень приятными. Как мои всё это время. Я рассказываю об отце, который не возвращался после моего шестнадцатилетия, о теперешнем желании посетить Geraer Stadtwald (Городской лес Геры) и Zeitzer Wald (Цайцский лес) вместе с Ивушкиным и показать ему эти чудесные лесные массивы, а ещё рассказать о площадях или о чём-нибудь, что он хотел бы узнать. Сделать что угодно, лишь бы он оставался рядом, даже если я всё ещё никто. — Прости меня. — Он шепчет также тихо, как и в дверь стучал, видимо, боится спугнуть что-то мирное и сладкое, витающее в воздухе с того самого момента, как он появился здесь. Этим чем-то всё вокруг было пропитано настолько, что даже мне удалось почувствовать терпкий запах. — Всё хорошо. Коля снимает накинутую сверху мокрую куртку и, смяв её в руках, прикладывает к лицу. И смеется. Так неприятно и истерически, словно вместо того, чтобы закричать и напугать меня. Но я больше ничего не боюсь. Когда хочу приобнять его за плечи, он вздрагивает и перестает завывать, но не отодвигается. Так мы сидим долго, пока он не успокаивается и не сбрасывает свою верхнюю одежду вниз, на ковёр.***
— Я не ненавижу тебя. Всё в порядке. — Где-то сзади телевизор вещает о завтрашних грозе с дождём, пока Ивушкин тычется носом в мою шею и отрицательно вертит головой. — Я тогда не поверил тебе. Из-за той идиотской надписи. — Я киваю, когда он вопросительно заглядывает в глаза, мол, продолжать или сам догадался. — Знаешь, почему у меня её не было? — Почему же? — Мне никогда в жизни не хватило бы только одного прилагательного, чтобы описать тебя.***
А завтра и правда шёл дождь. Успокаивающе он колотил по стёклам, за которыми ничего не было видно, кроме дымно-молочной пелены. Окажись мы сейчас на улице — одежда моментально прилипла бы к телу и смешно хлюпала. Но мы здесь. В тепле. Вдвоём. И сейчас настолько тихо, что от этой тишины даже вздох кажется запредельно громким. Это наша личная победа: найти потерянное сердце в страшном лесу и в целости и сохранности доставить его в дом, да разделить всего одно на двоих. Теперь надёжно и навсегда.