***
Уже смеркалось, а васильковое, в некоторых местах покрытое рыжевато-розовыми пухлыми облаками, небо стремительно покрывалось черничной мглой, изредка подсвечиваясь малюсенькими звёздочками. Чувствовалось что-то такое, чего за такое продолжительное время я уже смог начувствоваться и даже мог услышать во всем меня окружающем. Это вызывало тёплые, но такие горькие воспоминания, как будто я расковыривал старую рану. Пахло влажной свежестью и холодом, мигом растворявшимися при малейшем дуновении ветра. Деревья неподалёку перешёптывались еле различимым шуршанием веток, и я расценил это, как приветствие. Несколько окон многоэтажки горели жёлтыми лампочками изнутри. Я, подогреваемый любопытством, поспешил внутрь.***
Первые три года после отъезда Ягера я места себе не находил: почти не спал, долго не ел, только думал. Мама волновалась, но она, кажется, поняла всё гораздо раньше меня. Сказала: «Прими это, я знаю, ты правда хотел бы». Тогда я её не понял. Только когда я, утомившись этими размышлениями, спросил у неё о чём она мне толковала, она продемонстрировала мне своё запястье с надписью «самоотверженный». «Но как же так, — подумалось мне, — у меня ведь никаких меток нет». Вот только сейчас, спустя ещё столько же, я полностью осознаю свою вину перед Клаусом. Такую давящую и жуткую, потому что я знал как ему плохо. Знал и всё равно плюнул ему в душу. А отчего? Потому что испугался. Потому что понял, что я тоже чувствую это. Он ведь просто хотел открыться, протянул свою душонку мне прямо на ладошках, а я нагло выбросил её прямиком на помойку. И теперь я даже не знаю жив ли он, но знаю, что так влюблён в него.***
Пока я рыскал по полкам, надеясь наткнуться хоть на что-то, оставшееся от Ягера, хоть что-нибудь, что могло бы подтвердить его нынешнюю живость-здоровость или ещё какую-то зацепку, мне на ногу свалилась тяжеленная книжка, которую голубоглазый шесть лет назад окрестил «buch mit märchen»(«книга сказок»). Я сказал ему тогда, что она для детей, но он всё равно предложил показать несколько нужных для обучения слов именно оттуда, их мы подчеркнули красным карандашом. Каково было моё удивление, что он правда подумал обо мне тогда, оставил записку с адресом. Но стало так горько, что я нашёл её так поздно и не подумал о нём. На обратной стороне тоже кое-что было и, признаться, это заставило меня влюбиться ещё сильнее. «Wenn Sie es zu spät finden, wissen Sie, ich habe immer davon geträumt, in Thüringen zu leben». «Если ты найдёшь это слишком поздно, знай, я всегда мечтал жить в Тюрингии». «И не только жить». — решило вставить свои пять копеек нагнетающее волнение, но я быстро отправил его куда подальше. Решаться пришлось недолго, я даже мысли тогда допустить не мог, что это могли быть просто мечтанья маленького ребёнка, но, хоть немного руководствуясь здравым смыслом, подумал посетить тогда оба места, начав с первого адреса. Если он не там, то я хотя бы смогу спросить соседей или ещё кого-то. А если случилось самое плохое, то хотя бы узнаю из какого дерева у него был гроб. Последняя мысль заставляет слегка улыбнуться. Где-то да кто-то мне говорил, что юмор — защитная реакция мозга. Если это действительно так, то, готов признать, стало немного, но лучше. Спасибо чудесному органу.***
В квартире, которую написал Клаус, долго-долго не открывали, но и я не сдавался, заслышав какие-то шорохи. Выяснилось, что там поселилась какая-то голубоглазая бабуля, любящая поговорить просто так. Тогда я спросил у неё, не ошибся ли я, собственно, квартирой, на что она ответила, мол, нет, шуганный, но миловидный мальчишка — и тут я буквально почувствовал, как моё сердце замерло на пару секунд — со своим отцом правда тут жили. Вот только четыре года назад они съехали, а дальше она начала повествовать мне всякие истории из собственной жизни, а я сказал, что мне прямо срочно нужно бежать, и я обязательно зайду ещё и дослушаю. Напоследок, когда я спросил, точно ли она не знает, куда они могли деться, сказала, что я могу обратиться к какому-то там соседу снизу, и я отправился на нижний этаж добывать информацию. Сосед оказался весёлым дядькой, кажется, он был белорусом и когда-то трактористом. Рассказал, что, точно, уехали куда-то в Тюрингию, но куда конкретно ему неизвестно, сказал, вроде, направлялись в Геру. Посоветовал обратиться в ведомство по регистрации проживающих. Я поблагодарил и, возликовав, поймал поезд, да отправился на поиски давно разбитого мною сердца.