Вымогатель

      Кроме пробуждения в волшебным образом материализовавшемся пледе утро Томаса прошло крайне обычно. У него даже хватило времени спокойно позавтракать на кухне тостами и сладким кофе. Вопреки его ожиданиям стол не был завален продуктами, которые были куплены ночью, а разложены по своим местам. Мысль о том, что Гамильтон перед этим шарился по каждому ящику, чтобы узнать, где что лежит, не импонировала ему, однако он быстро махнул на это рукой и просто насладился тем, что у него нет обязанности метаться по кухне.       Все также вскочив в последний автобус, он сел на одно из свободных сидений и уставился в окно. Губы тут же расплылись в удивленной улыбке и он крикнул водителю подождать: всего в нескольких метрах от автобуса бежал его учитель экономики. Когда он заскочил в транспорт и расплатился за проезд, он пошел в салон. Томас приветливо похлопал рукой рядом с собой, на что Александр закатил глаза, но послушно сел рядом. — Доброе утро, — протянул Томас, заискивающе вглядываясь в уставшее лицо учителя. — Как спалось? — Просто отлично, учитывая то, что все оставшееся время ночи я сидел и проверял проекты, — пробормотал Александр и плотнее укутался в большой шарф, устраиваясь для того, чтобы подремать. — А вот я спал отлично! Думаю, я должен благодарить за это тебя, м? — ухмыльнулся Томас. — С чего такая нежность от жертвы? — Думаю, дело в восприятии. Ты воспринимаешь меня как взрослого зануду, я воспринимаю тебя все же как ребенка. У нас разница аж в двадцать с лишним лет, знаешь ли, — поймав неодобрительный и возмущенный взгляд Томаса, Гамильтон слабо улыбнулся в шарф. — Не пойми меня неправильно. Несмотря на твое поведение и общее отношение ко мне, ты талантливый и имеешь свои взгляды, которые не может изменить даже опытный учитель. Такое встречается не так часто. Когда я был твоего возраста, я был таким же несносным учеником. — Говоришь как старик, — фыркнул Джефферсон и махнул рукой в сторону учителя. — Ты не выглядишь как сорокалетний, уж прости. Максимум я тебе дам тридцать пять, а если сбрить эти уродливые усишки и попытку отрастить бороду… — Хэй! — вскинулся под хихиканье Александр, сощурился, но больше никак комментировать не стал. — Тебе правда не сильно идет, — протянул Томас и ткнул Алекса в щеку. — Это правда не твое дело, — с нотками упрека сказал Гамильтон и достал телефон, чтобы посмотреть время и мельком, придирчиво глянуть на свое отражение. Не обнаружив там ничего, что нравилось бы ему, он вздохнул и убрал гаджет.       Весь путь Джефферсон довольно настойчиво и бестактно донимал Александра вопросами, чем заслужил сначала пару раздраженных взглядов, затем прямую просьбу отвалить, а потом Гамильтон не выдержал и пересел на ряд назад. — Если ты мне не дашь хоть немного расслабиться, я устрою вашему классу устный зачет по пройденной программе и тебе никаких поблажек не будет! — наконец воскликнул Александр, когда почувствовал несколько тычков в голову. — Хорошо, тогда можешь ехать до конечной, а я пошел, — Томас легкомысленно пожал плечами и вышел их автобуса. — Чт... Стой! — рванулся за ним Александр, еле успевая вытащить шарф из захлопывающихся дверей автобуса.       На пороге колледжа им пришлось разделиться: Гамильтон побежал к своему кабинету, а Томас неспешно побрел к кабинету математики. Джефферсон относился к математике весьма холодно и не считал ее настолько весомым поводом, чтобы утруждать себя поторопиться. До начала занятия оставалось всего три минуты, а ему надо было плестись в другую часть здания, но плевать он хотел на это с высокой колокольни.       Несмотря на все свои старания опоздать, Томас вошел в класс прямо со звонком. Сел на знакомую ему парту, где было вырезано несколько неприличных выражений и в уголках парты красовались два мини-портрета тех, кто сидел за ней. Наверное, Джефферсон бы убил того, кто сел бы на место Джеймса. Он взглянул на улыбающийся портрет своего лучшего друга и тоже улыбнулся.       Томас попробовал послушать своего учителя, но через три минуты торопливого бухтения и яростного размахивания указкой сдался, достал телефон и написал Джеймсу. На ответ он еще не рассчитывал: Мэдисон пусть и был прилежным учеником, который, если надо, встанет и в пять, но он все равно использовал любую возможность расслабиться. Если у него не стояло будильника, он мог дрыхнуть часов до трех. Однако, к удивлению Томаса, ответ последовал почти незамедлительно. «Я и не ложился, если честно. Маме очень плохо, еще и мелкие всю ночь не спали, лезли в ее спальню. Боюсь, как бы они не заразились.» «Сам не заразись только, ты знаешь, врач из меня никакой.» «Да уж, этим я себе смертный приговор подпишу. Насколько я знаю, у вас сейчас уроки, вот и учись. А мне надо приготовить маме что-нибудь поесть, я не могу пропустить момент, когда ей стало лучше и она захотела этого. Спишемся вечером.»       Томас почти кинул телефон на парту, но тут же включил его и полез в фейсбук. В его голове мелькнула довольно абсурдная идея: найти своего преподавателя экономики. Вообще, собираясь компанией с сестрами Анжелики и Мэдисоном, они часто искали странички их преподавателей, листали в самый низ, а потом шокировали их знанием каких-то моментов их биографии. Конечно, в соцсетях был зарегистрирован не каждый, но Томас был уверен, что этот суетной преподаватель — не консервативный старикашка, который смотрит только телевизор и все еще отправляет бумажные письма.       Через двадцать минут поиска по имени Джефферсон почти хотел сдаться, но когда увидел профиль с аватаркой, на которой широко улыбался знакомый его отца — Джордж Вашингтон и Александр, подпрыгнул на месте. Внутри все неприятно скрутило, но Томас нажал на профиль. Неужели Вашингтон знаком с Гамильтоном?       Джефферсон почти слился с неказистым сизым деревом парты, когда прочитал комментарии под фотографией. Гамильтон — его сын. Конечно. Но почему фамилии разные? Томас перешел на профиль, который первым прокомментировал фотографию и имел аватарку с уставшим лицом его преподавателя. Такое ощущение, что его каждый раз фотографировали насильно.       В его профиле обнаружилась куча статей, вчитываясь в которые Томас начинал считать Гамильтона полоумным. В масло подливало огня непонимание, почему Гамильтон тут же не обратился к отцу, когда узнал, что его хотят шантажировать. Джефферсон знал, Вашингтон был крупной шишкой и мог бы даже заказать убийство Томаса, не то что уладить конфликт, просто поговорив с его отцом.       Но отступать было правда поздно. После пятнадцати минут испуга к Джефферсону наконец вернулась его фирменная уверенность в себе и он ухмыльнулся: если Александр не обратился к отцу, значит, ему есть чего бояться в семье. Скорее всего, Вашингтон знает о проделках сына только со слов. Что же, дополнительный стимул для него, чтобы это видео не стало народным достоянием. А Томас мог поклясться, что оно просочится даже в Россию и его будут обозревать странные парни со средним чувством юмора.       Мысли начали мельтешить в голове, как маленький, но разрушительный смерч, и Томас ради себя же отложил телефон, проговаривая каждое слово преподавателя про себя, только бы выгнать все вопросы до того момента, пока он не сможет получить на них ответы. С его торопливым бубнением это далось ему слишком легко. Он все еще не понимал процентов семьдесят от того, что пытался донести до него преподаватель, но это здорово отвлекало.       За время занятия тетрадь Джефферсона наполнилась несколькими графиками, длинными уравнениями, которые наползали друг на друга и несколькими глупыми зарисовками. Как только в коридоре раздался пронзительный звонок, он вскочил, смахнул одним движением тетради в сумку и выбежал из класса, самый первый. Его маршрут шел даже не через зону отдыха, в которой можно было просидеть весь перерыв, он шел прямо к кабинету, где проходили уроки по естественным наукам и экономике. — У меня есть несколько вопросов! — заявил Томас с порога, выталкивая последних учеников из кабинета и запирая его изнутри. — Я очень за тебя рад. Открой кабинет, скоро будет звонок и твоим одноклассникам надо будет приготовиться к уроку, — устало отозвался Гамильтон из учительской комнаты. — Нет, — односложно ответил Джефферсон, идя в сторону голоса. — Если тебе так не терпится это не мои проблемы, не мешай мне работать! — Александр вышел из комнаты и скрестил руки на груди, оперевшись на дверной косяк. — Могу только предложить остаться после уроков и, пока я буду сортировать тетради, поотвечаю. Но с тебя помощь! — Идет, — буркнул Томас, обернулся на стук в дверь аудитории и пошел открывать. — Но ты же меня отпросишь? — Отпрошу, куда денусь, — устало пробормотал Александр и прошел за стол.       Томас, удовлетворенный реакцией Гамильтона, сел на пустующую первую парту, прямо перед носом учителя, оперся руками на стол, положил на них голову и хитро посмотрел на мужчину. Тот заметил кривляния Джефферсона, неодобрительно нахмурил брови и тоже уставился на эту хитрющую рожу. — Ты будешь срывать урок? — Разбавлять твою болтовню чем-нибудь умным, — поправил его Томас и с умным видом поднял указательный палец. — Разбавляй ее, пожалуйста, за дверью, — Александр возмущенно выпрямился на стуле и поджал губы. — Я так голос сорву, — пожал плечами Томас, мельком наблюдая за Анжеликой, довольно агрессивно кидающей учебники на свое место.       Звонок оборвал их разговор, Гамильтон тут же встал и поприветствовал класс. Томас попытался продолжить препираться, но Александр перебил его и устроил перекличку. Джефферсон, немного обидевшись на то, что его даже не удосужились назвать, отвернулся и попытался заговорить с Анжеликой. Та его точно слышала, но демонстративно смотрела на учителя, даже не бегала глазами. Через минуты три, когда им было сказано достать тетради, а ему уже надоело раз за разом повторять имя его соседки, он оставил это дело и открыл тетрадь. В его планах и не возникало послушно конспектировать урок, даже слушать он теперь не хотел.       Через некоторое время он все же начал прислушиваться к тому, что бегло и живо объясняет его преподаватель, но не нашел темы, за которую можно было бы зацепиться: кажется, Гамильтон нарочно рассказывал только учебный материал и не делал своих сносок. Томас слушал и разглядывал Александра. Сегодня он не был одет так безвкусно, как на прошлом уроке. Все было дешево и сердито: серый галстук, такие же серые брюки и обычная рубашка.       Настроение испортилось и Джефферсон, чтобы хоть как-нибудь насолить своему преподавателю, начал выкрикивать бессмысленные комментарии к его монологу. На него косились его одногруппники, но никак не комментировали его выходки, так же, как и Александр. Для него Томас будто бы пропал на время его занятия. И это развлечение быстро наскучило парню и он снова принялся за молчаливое конспектирование. Звонок со второго урока оживил виргинца, он собрал свои вещи и быстро переместился в учительскую. За ним зашел Гамильтон и закрыл дверь на ключ. — Можешь начать разбирать вон ту стопку тетрадей, — Александр указал на шкаф за спиной Джефферсона, — и задавать свои вопросы. — Мне захотелось узнать немного о тебе, — непринужденно начал Томас. — Расскажи о своем прошлом, кроме того, что ты набил рожу Джона Адамса. — Ну, родился и вырос я здесь, в Нью-Йорке. Хорошо учился, вырос в порядочной семье и был отправлен во Францию практиковаться языку и двигаться по карьерной лестнице, — неспеша начал рассказывать Александр, сев рядом с Томасом и сложив голову на руки. — А что насчет твоих родителей? Кем они работают? — спросил Джефферсон и скосился на лицо своего преподавателя, которое на секунду нахмурилось. — Обычные родители, мать не работает, отец неплохо зарабатывает за счет компании, которой владеет, — протянул Александр. — Не слышал, что у Джорджа Вашингтона есть компания, — выпалил Томас, но тут же замолчал и снова посмотрел на Гамильтона. — А я говорил, что не стоит афишировать это в соцсетях. Просто это единственный способ узнать о нашей связи, во всем остальном мы шифруемся, — Гамильтон поджал губы, кажется, совсем не удивленный тем, что выдал ему Томас. — Поэтому фамилии разные? — любопытно спросил Джефферсон, раскидывая тетради по разным стопкам. — Да. Когда мы заметили, что меня хотят прибрать к рукам любые компании, только бы обзавестись поддержкой крупного политика, я выбрал первую понравившуюся фамилию и, с разрешения отца, поменял ее. Мне хотелось знать, что при поступлении на новое место работы ценят не моего отца, а меня самого. — А многие сынки и дочки политиков наоборот используют это как только могут, — хмыкнул Джефферсон. — Тогда почему я все еще не на допросе и у меня не изъят телефон? — Отец очень злился, когда узнал, что я натворил, — было видно, как Александр не хотел говорить на эту тему. — Он знает только последствия и мой рассказ. Ты представляешь, что со мной будет, если он получит видео? А если он узнает про него, он захочет его посмотреть. — Ты подтвердил мои догадки, — улыбнулся Томас. — Да уж, вляпался ты по самые уши! — Правда, из-за кого это?! — ядовито спросил Александр и скривился. — Ну да, ну да, — покивал Джефферсон и отвернулся от учителя. Он узнал все, что хотел.       После того, как три огромные стопки тетрадей были разобраны в восемь маленьких, Гамильтон сжалился над Томасом, который пропустил обед, и, похлопав на второй стул у стола, поставил две чашки и вытащил два шоколадных батончика. Джефферсон тут же переместился на предложенное место и, как завороженный, наблюдал за заполняющим кружку кофе. Приятный аромат тут же сделал комнату теплее и уютнее. Томас схватил кружку и отпил из нее. — Растворимый? Ты извращенец, конечно, но он не так плох, — тут же поправился Томас, увидев недовольное лицо преподавателя. — В следующий раз специально притащу для тебя жаровню, турку и молотый кофе, о великий владыка, — Джефферсон мог бы рассмеяться над этой фразой, но в ней было столько яда, что он только поморщился и уткнулся в кружку.       Батончики, на вкус Томаса, были очень дешевыми, но из-за голода он съел все два, варварски потребовав долю Гамильтона, и не поморщился. Кофе скрасило вкус дешевого шоколада и парень даже остался доволен. Отставив пустую кружку, Томас уставился на Александра. Тот не спешил расставаться со своей кружкой и все еще неторопливо отпивал из нее. — Все, со следующим звонком ты возвращаешься к своим занятиям, — сказал Гамильтон и наконец поставил кружку рядом с собой. — Не вечно же ты будешь здесь сидеть. — Компания у меня скучноватая, а так бы посидел еще. Хотя она везде без Джеймса скучноватая, — пожал плечами Томас, разглядывая чей-то брелок со множеством маленьких фигурок на цепочке. — Вы с Джеймсом довольно близки… — задумчиво протянул Александр чему-то у себя на уме добро улыбаясь. — Мы не трахаемся, если ты об этом. И ни разу не пытались, — засмеялся Томас в ответ на шокированное лицо преподавателя. — Мы просто живем вместе, потому что по отдельности это дается нам трудно. — Я не это имел ввиду. И кто тут еще у нас извращенец? — усмехнулся Гамильтон. — А почему вы не можете жить отдельно? Вроде уже не дети малые. — Я не умею следить за домом, а Джеймсу требуется уют в этом самом доме. Девушки у него пока нет, зато есть друг, который создан для того, чтобы хорошо провести вечер, — с долей хвастовства изрек Джефферсон. — А вот ты совсем один, по тебе видно. — Это не твое дело. Перед родителями который год кручу одну и ту же шарманку, еще и при тебе оправдываться, — беззлобно отмахнулся учитель. — Через минут пять будет звонок, поэтому собирайся и уходи, видеть тебя больше нет сил.       Томас послушно свалил за пределы класса обществознания и экономики. В его планах было прогулять французский, выбранный им как дополнительное занятие, которое сейчас ему ни капли не симпатизировало. Хотелось снова спать и сделать что-нибудь глупое. Джефферсон ненавидел, когда его дни наполнялись рутиной. Каждый день происходило что-то новое, но этот пока что был чертовски скучным.       Только когда он все же оказался в аудитории и разложил учебники, он подпрыгнул на месте от идеи, которая его посетила. Он схватил телефон и написал Гамильтону. Сегодня он не даст ему спокойно отсидеться.       Через минут пятнадцать в дверь аудитории постучали и, не дожидаясь разрешения, открыли ее с такой силой, что она громко стукнулась о стену. На пороге был красный от злости Гамильтон, в руках он держал вкусно пахнущий пакет и стаканчик кофе. Не здороваясь с преподавателем, он прошел под удивленные взгляды к парте Томаса и красноречиво бросил все на парту. Он взбешенно посмотрел на Томаса, гадко ухмыляющегося, будто напрашивающегося на пощечину. А тот ничуть не смутился, послал Александру воздушный поцелуй и начал разворачивать пакет. — Прошу прощения за срыв урока, — процедил Гамильтон бедной преподавательнице французского, которая побледнела и с детским непониманием смотрела то на Джефферсона, то на Александра и, кажется, хотела заплакать. — Я же просил захватить соус! — недовольно воскликнул Томас, разглядывая содержимое пакета. — Заткнись! — Гамильтон стукнул кулаком по столу, тут же возвращаясь к подавленной свирепости.       Оценив ситуацию и свое поведение, он одернул себя и быстрым шагом вышел из класса. Вот чего он не умел делать, так это держать себя в руках. И именно ему надо будет приходить к учителю французского с коробкой конфет и извинениями. А вот как объяснить свою выходку Александр не знает.       Джефферсон тем временем успел разложить печенье, немного поломанное от буйства доставщика, луковые кольца и спокойно перекусывал под нервный взгляд учителя. Она была довольно робким человеком и не сообщила бы не то, что руководству, но и другим учителям. За это ее и любили.       С удивлением Томас обнаружил, что ему совершенно все равно, как к нему относится его учитель экономики. Его метания были только его проблемой, ничьей больше. Томас все еще получал то, что ему надо, а пока его больше ничего не интересовало. Дружбу с этим человеком он пока не собирался начинать.