съедобная валюта

— Ты опоздал. Гарри ведёт головой, пытаясь не выглядеть осуждающе, но голос выдаёт. Драко лишь усмехается, даже шагу не прибавляет, закрывая плотно дверь туалета, а потом останавливается по середине комнаты, руки разводя: — А ты пополнел. — Поттер лишь глаза закатывает и скрещивает руки на груди, все ещё пытаясь не злиться на этого несносного блондина, который сам назначил время и сам опоздал. браво Малфой ближе подходит, яростно стуча каблуками; он отчего-то выглядит слишком устало, пусто, будто всю жизнь выкачали из голубых на коже вен. Гарри следит, замечает тонкость плеч через белую рубашку и остроту скул на бледном лице, а Драко лишь на подоконник снова садится, что его ноги в воздухе оказываются, странно, ведь рост у Малфоя велик. Поттер сказать что-то снова боится, разрушить такую хрупкую тишину и странное понимание между ними сейчас, поэтому ничего не говорит, лишь губы облизывает до красноты, цепляясь зубами. Драко хочется напомнить о своей пачке сигарет, но кажется, что сейчас это было бы не в тему, поэтому тоже молчит, звезды за окном на небе считая. — Извини Рона, он был неправ. — голос в тишине звучит громко, но Малфой даже не оборачивается, а Гарри лишь тихую усмешку слышит. Он совершенно не знает, почему его так беспокоит реакция Драко на слова Уизли, даже забота эта слишком удивляет сознание. — Мне все равно на Уизли. — Малфой отвечает спокойно, все ещё смотрит на звёзды, щурясь слегка, но Поттер не верит, он же помнит прекрасно лицо яростное после слов Рона о родителях блондина. Гарри подходит ближе, смотрит напряженно-долго, в волосы пятерню запуская. Он ловит себя на мысли, что Драко выглядит жалко и даже как-то заморожено, что поддержать хочется, сделать хоть что-то лишь бы с мертвой точки сдвинуть, но вместо этого он прижимает Джинни к себе, дешёвую помаду на языке ощущая, и смотрит. В упор, почти не замечая, как Малфой от боли скручивается из-за поцелуя, в груди же сжимает сильно. Это всё правда, странно, но Поттеру так хочется боль причинить, на поверхность вывести, взбодрить, но Драко лишь оскалисто улыбается, напоминая будто бы себе, что они никакая не пара слюнтявая, которая обжимается в коридорах при любом удобном случае (как Потти с Уизлеттой). А Гарри бесится из-за лжи всей этой пропитанной насквозь, ему содрать хочется маску многолетнего мудака, но та примёрзла, впечаталась и даже будто шепчет, что все слизеринцы в масках родились, не снимешь ее, дурак. Поттер садится на подоконник, облокачивается о стену, медленно аромат чужой вдыхая, растворяясь, клеймя себя этим табачным запахом с чужими нотами лаванды. Фиолетовые лепестки уже ночами снятся, а Арсон нарочно мелькает перед глазами будто мушки, что аж Гарри головой едва трясёт. Это ещё в двойне странно, а может и в тройне, что принцесса платиновая может ревность вызвать, но Поттер лишь отдёргивает себя, заставляя вспоминать рыжие кудри волнистые и веснушки на бледных плечах. Они же пара такая красивая, поклонница детства и юный герой, все так приторно, горячим теплом по сосудам разливается, но лишь обжигает. Все настолько кажется неправильным, лживым, ненастоящим, что Гарри наоборот поступает, лишь поцелуй углубляя, смазывая остатки помады, которая уже в бесцветный бальзам превратилась. Он уже даже верит, что любит эту, как ее там, Джинни, но напористый взгляд во время поцелуя все равно по Малфою незаметно скользит. — А мне так не кажется. — Гарри улыбается мягко, будто ребёнка за шалостью поймал, поэтому Драко глаза приоткрывает и даже поворачивается, взглядом встречая. — Ты так отреагировал на его слова о твоих родителях. — Они умерли. — Малфой отвечает резко, будто тигр нападает без предупреждения, вонзая когти. Поттер успевает обиду заметить, что быстро гаснет в глубоких глазах, но потом решает шаг на встречу сделать. — Это началось после их смерти? — вопрос слишком сомнительный, страшно-опасный, который бы задать нужно шепотом в ухо прямо, но получается громко в перемешку с тихим смехом, надломленным, Драко. Малфой жест с рукой повторяет, проводя тонкими пальцами по волосам, а потом голову кверху поднимает, продолжая смеяться тихо, почти дружелюбно. Гарри хмурится, видя, как кадык двигается вместе с выходящим воздухом и легкими хрипами, но руки сжимает в молитвенном жесте мысленно. — Это началось после Сектумсемпры. Поттер вздрагивает слишком видно, чувствует, как тонкая игла шприца в мышцу входит с разбавленным в хлориде натрия стыдом. Вина наполняет мысли до конца, в голове воспоминания проносятся слишком стремительно-быстро, а в нос ударяет запах крови и ужасной влажности, но тот списывает все на духоту. Драко смотрит сквозь короткие пряди блондинистой челки, а потом продолжает, что странно: — Я тогда не ел около недели, отвык, а потом, когда начал, просто не смог. — голос звучит без укора, лишь пальцы проходятся по груди, шрамы нащупывая сквозь белую ткань. — Дальше пошли вечные пытки, убийства, трупы и кровь, а потом похороны, которые я почти не помню, лишь с рассказами Панси. — имя подруги срывается с губ непривычно для Поттера мягко. — А дальше суды и долгое лето, которое я не помню. Дальше Малфой молчит, а Гарри и не настаивает, слов больше не просит. Лишь на языке язвительно вертится фраза о том, что Драко ужасно повезло, если сравнивать всех выживших в войне, но предложение вырывается из рта слишком быстро, но укусить себя за язык Поттер успевает лишь в конце: — Некоторые считают, что тебе повезло. — Гарри и сам совершенно не знает, какое слово из этих пяти выделить интонацией нужно, поэтому фраза слишком острой, тяжелой получается, может быть из-за этого Малфой смотрит так зло. — Я потерял отца, который через день избивал на глазах моей матери. Маму, которая лишь делала вид, что я её действительно чем-то забочу. Я получил клеймо на всю оставшуюся жизнь, которое не смоешь ничем. — голос звучит слишком ядовито-опасно, поэтому Поттер слегка к стене прижимается, чувствуя пот холодный от страха на ладонях. — У меня остались лишь пара друзей и пачки денег, которые кровью убитых пропитаны. — последние слова шипящими получаются, но Гарри будто выдыхает, понимая, что самое страшное, самое пекло уже позади. — Думаешь, повезло мне? — вопрос всё-таки в воздухе тяжелым пластом остаётся, он давит на плечи так, что Поттеру дышать становится тяжело. Он смотрит со странной жалостью в глаза голубые, но Малфой лишь спрыгивает с подоконника под хлюпанье грязных луж на полу. Поттеру все ещё хочется остановить, больно еще больше сделать, но мысль только сейчас приходит в голову, что больше уже некуда, уже лимит исчерпан, стрелка и так на максимуме. В подсознании вопрос вертится безответно, но «повезло» это в ушах сидит, пространство занимая и не давая думать о чём-то другом. Драко лишь усмехается странно, видимо, смог заметить что-то неправильное, нетипичное для юного героя, но потом взгляд ловит и будто мысли читает такие запретные в голове, проговаривая колкое: — И не надо меня жалеть. и уходит снова первым, дверь закрывая и бросая около выхода тихое: «до завтра в это же время.»

***

— Гермиона. Гарри приближается достаточно быстро, хотя его усталость будто просачивается сквозь кожу; его красные глаза выдают бессонную сегодняшнюю ночь, а легкий румянец с едва заметным отпечатком подушки на щеке прибавляет странной бодрости, которая помогает держать лицо. Девушка отвлекается на секунду от учебника по Зельям, оставляя один палец на странице в виде закладки. Тонкие руки книгу закрывают, и Грейнджер приветливо улыбается другу, кивая: — Привет, Гарри. Поттер кивает ещё раз, садится за стол, даже не смотря на завтрак, который тот час отставил в сторону, подпирая подбородок рукой. Гермиона ждёт, что странно, продолжения разговора, но через секунду всё-таки возвращается к учебе. Она усердно готовится к выпускным экзаменам, которые будут лишь через семь месяцев, пишет конспекты, учит вопросы или ответы, даже забыла почти, что у неё молодой человек имеется. — А где Рон? Гермиона вздыхает, закрывает учебник и кладёт его рядом. Глаза скрывает почему-то, ложку крутя в руках: — Я не знаю, Гарри. — голос звучит слишком устало-грустно, хотя Поттер и так все понимает. Он же знает прекрасно, что Уизли ей изменяет, спит почти со всеми девочками с их курса (даже со слизеринками), а Гермиона и так прекрасно знает об этом, слухи доходят до неё первой, но сама никогда не слышала настоящих аргументов. Утешает себя странными доводами, словами, разговорами и мокрыми в щеку поцелуями. Ей уйти от него хочется давно, ведь Рон даже и не соулмейт ее, отношения их разрушились уже давно, хотя и разрушать там с самого начала было нечего. детская влюбленность как-то незаметно мутировала в непонятную хуйню — Я слишком устала. — она в волосы руку запускает, проходится по медным прядям волнистым, а потом оборачивается, будто ища кого-то. — Гарри! — Поттер вздрагивает от голоса слишком звонкого, слишком знакомого, оборачивается, улыбаясь натянуто-паршиво. Джинни Длинные огненно-рыжие волосы собраны в легкую косу, на загорелом лице виднеется улыбка не такая, как у Гарри, а детская, наивная, настоящая. Уизли-младшая через секунду подходит к гриффиндорскому столу, наклоняется к парню, чтобы в губы поцеловать, но тот успевает щеку подставить, потому что знает, что розовая помада до ужаса невкусная, горечью отдаёт какой-то на кончике языка. Джинни оставляет поцелуй где-то на подбородке справа, непонимающе моргает, но нежно по плечу гладит и улыбается так же приторно-розово, как помада эта дурацкая. (да хватит уже помаду эту сравнивать). За стол садится, но плечо Поттера все ещё не отпускает, пальцем что-то на нем выводя. Гермиона замечает странное недовольство на лице друга, но молчит, потому что Джинни ей сестра будто, расстраивать её не хочет, но у Гарри спросит. обязательно спросит Уизли что-то рассказывает увлечённо, но ни Грейнджер, ни Поттер не слушают, думают о своём же, о соулмейтах своих. Гарри изредка кивает или говорит что-то в духе: «согласен» или «ты правильно поступила», а Гермиона усмехается редко, к овсянке совсем не прикасаясь. — Ребята, привет. — грубый голос Рона звучит чуть ли не возле уха Грейнджер, поэтому брюнетка вздрагивает, оборачивается, оглядывая Уизли. На рубашке белой, не заправленной в брюки, помада ярко-красная виднеется на воротнике, а сам парень духами чужими женскими пахнет, что аж блевать тянет. Гермиона хмурится, а потом смотрит пронзительно Рону в глаза, что тот даже назад пятится по скамье. Гарри поджимает губы, глаза прикрывая, а Джинни с осуждением на брата смотрит. — Мион, я, кажется, забыла конспект по ЗОТИ, сходим? — вопрос звучит как твёрдое утверждение, на которое Гермиона лишь резко вещи собирает, но учебник по Зельям так и остаётся лежать на обеденном столе. Брюнетка ничего не отвечает, лишь встаёт с лавочки, не смотря на друзей, уходит с Уизли-младшей, которая еле-еле успевает за ней на высоких шпильках. Рон непонимающе на Гарри смотрит, но лишь в след кричит на весь Большой Зал под удивлённые взгляды студентов: — Так у нас нет сегодня Защиты, зачем тебе конспект?! — Поттер закрывает лицо рукой, когда слышит эти слова. Они молчат несколько минут; Рон просто не понимает, что сейчас произошло, спрашивать смысла не видит, а Гарри стыдно слишком и даже противно говорить с этим человеком, но единственное на что он способен это: — Ты бы переоделся хотя бы, а то воротник весь в помаде. — после этих слов Рон быстро оттягивает воротник слева, замечая пятно ярко-красное. молчит — Как думаешь, она заметила? — вопрос серьёзным голосом задается, но Гарри смеётся в открытую, не понимая, как можно быть таким тупым — Конечно, заметила, она и так знает, что ты спишь с половиной нашего курса. — Поттер смотрит на совершенно незнакомого человека, которого знает уже несколько лет, ведь войну вместе прошли, но он совершенно не понимает, почему Уизли стал таким. — И что? — вопрос звучит слишком язвительно, поэтому Гарри лицо кривит, слишком все это мерзко. — Ты мне омерзителен. — это последнее, что говорит Поттер перед тем, как выйти из-за стола под удивлённый взгляд друга или уже врага. Уизли бровь поднимает, руки разводит и кричит в след уходящему Гарри: — Ну и пожалуйста!

***

Драко слегка тушит сигарету, поглядывая на Арсон, что устроилась на его коленях на длинном серебряном диване, который стоял у камина. Парень проводит худыми пальцами по толстым прядям платиновых волос, а потом зарывается в них, прикасаясь к чувствительной кожи на голове. Силиция листает какую-то книгу, которая издалека напоминает учебник по Рунам, а Малфой лишь усмехается, потому что именно в эти моменты Арсон напоминает ему Грейнджер, которая до дрожи в коленках боится сдавать экзамены, а Силиция — нет. Она ведь за учебниками проводит двадцать четыре на семь, листает их даже на уроках, записывая незаметно вопросы по экзаменам. Блондинка всегда таскает минимум одну книгу в роскошной сумке, хотя остальные ее лицемерные подружки воротят нос от учебы, надеясь, что и в этот раз прокатят красивые глазки и толстый конверт под партой. Арсон чувствует странное смущение, поэтому книгу на грудь кладёт и на Драко смотрит, ощущая, как бледные щёки покрываются красными пятнами из-за холодных чужих прикосновений. Действие ей кажется таким близким, тайным, поэтому она слегка выдыхает, ластится будто, как кошка, но в руки себя берет быстро, все ещё смотря на Драко. Малфой взгляд не замечает долго, уставившись куда-то в пустоту, в точку сантиметр на сантиметр на темно-зеленой стене. Думает о своём, волосы перебирает чужие, чуть ли не запутывает пальцы уже свои, но выкручивается умело, даже не смотря. Арсон упрямо сверлит его подбородок и даже часть лица, которую возможно увидеть на коленях, но Драко думает, даже моргать забывая. Силиция почему-то ловит себя на мысли, что из них пара отличная получилась бы. Но вот это «бы» на уши давит слишком сильно, но девушка улыбнуться пытается, ведь она с ним похожа как две капли чистейшей воды: оба аристократы, блондины платиновые, с метками зеркальными на предплечьях и со сложной ситуацией в жизни. Слухи ходят о их тайном семейном родстве, брат и сестра, инцест и все такое, но Арсон обычно смеётся, губу игриво закусывая и на Малфоя поглядывая. неправда всё это, глупая, не слушай Губы трогает грустная улыбка, когда в голове воспоминания мысли переворачивают. Ведь Драко повторяет эти заветные слова всегда, прижимая к себе ближе, будто любя, но Силиция же прекрасно понимает, что не любовь это все даже. Обычная привязанность, такая странная похожесть, общая холодность и все те же метки за белой тканью рубашки делают своё дело. Им просто вместе понятно. они даже не общаются практически. без слов все ясно. — Ты сейчас так на Грейнджер похожа. Силиция понять не может, что именно на поверхность выводит: голос Малфоя или фамилия такая знакомая, что даже внутри где-то теплом отдаёт, разливаясь по сосудам, согревая. Арсон быстро моргает, а потом видит довольный взгляд Драко, который смотрит с лёгкой усмешкой, на губах играющей. Девушка встаёт с чужих колен резко, ударяя по прессу Малфоя учебником по Рунам, а тот лишь ещё больше улыбается, руки поднимает, сдаваясь и так по-детски смеясь. искренно Блондинистые локоны медленно рассыпаются, видимо, лак не выдерживает. Драко смотрит на Силицию с мягкой улыбкой, но та лишь ещё больше смущается, что странно, но Малфой проговаривает то, что она услышать никак не собиралась. — Я очень рад за вас. Слова заставляют ее ещё больше покраснеть, хотя пятна скрывает слой тонального крема и пудры, но Арсон книжкой лицо закрывает, улыбаясь во все тридцать два. — Ничего не было… — голос через улыбку звучит крайне довольно, поэтому Драко успешно слышит нотки неправды в обычной фразе. —… кроме одной записки.— заканчивает он за подругу. Малфой руку протягивает, книгу убирает, кидая ее на стол, что рядом с диваном. Силиция губы упрямо поджимает, наплевав на любимую помаду яркую. Она сдерживает тираду о хорошем отношении к учебникам и о вечном порядке, но мысли путаются лишь тогда, когда она прикосновение к шеи ощущает, повинуясь напряжению. Драко тянет ее на себя так, что Арсон через секунду дышит ему в грудь, улыбаясь, совершено точно. Силиция выкидывает мысли о возможном первом поцелуе с этими странным блондином, но потом медленно пробует на губы имя «Гермиона», и понимает, что оно роднее звучит. мягче Да, вот такая эта Арсон странная. Вроде бы с одним они так близки, будто, и правда, брат с сестрой (несмотря на секс через день), а с другой так находиться приятно, тепло, что странно, и так до безумия мягко, как зефир ее любимый с клубникой. Драко снова запутывается пальцами в блондинистых волосах, гладит едва ощутимо по плечам, а потом кивает мыслям о том, что Силиция, и правда, достойна любви, которую ещё не признает. Только Арсон себя спросить боится, способна ли она на любовь, чистую и честную, красивую как в сказках детских, с счастливым концом. Блондинка ещё боится, что сказка в дрожащих пальцах совсем разобьётся, ведь друг друга находят люди половинчатые-соулмейты, с инициалами общими, а она пустая такая, с мертвыми буквами на правом бедре, осколками вся. А вот Гермиона (имя все ещё звучит лишь на губах едва слышно, для себя только) не оскольчатая, вроде бы вместе даже с кем-то, половинку нашла, но пришла же всё-таки на встречу ту, что странно. Силиции страшно впервые в жизни ошибиться, снова пораниться осколками хоть не своими, но чужими так точно. Спасает лишь теплота чужой груди и легкое прикосновение к волосам. — Ребят. — голос Панси на поверхность обоих возвращает, поэтому Силиция распускает объятия, быстро берет в руку книгу, продолжая, якобы, читать, а Драко лишь усмехается все ещё по-детски, глаза закрывая. Паркинсон в гостиную входит за руку с Блейзом. Малфой глаз не отводит от такого жеста простого, но он даже признаться себе не хочет, что ждал, очень ждал этого жеста. Панси выглядит как всегда прекрасно, но что-то едва заметное изменилось, это даже не новая стрижка или модная юбка, это нечто большее. Она чуть ли не впервые в жизни по-настоящему счастливой выглядит, сжимая руку такую для неё родную, рядом стоящего Забини, который взгляд Драко замечает и в ответ улыбается тоже. — Идём на завтрак. — утверждение как вопрос звучит, Панси глаза слегка опускает, отказа боится услышать, но видит легкий кивок Малфоя. — Конечно. Ответ ошарашивает, ломает привычное «я не голоден» и заставляет в лучшее поверить, в будущее, возможно. Паркинсон взглядом с Блейзом пересекается и улыбается уголком губы.

***

— Силиция, все нормально? Панси в глаза посмотреть пытается, ложку в тарелку овсянки с ягодами кладя. Она все ещё не может избавиться от мысли грандиозной всем помочь, поддержать. Паркинсон даже пальцами кровавыми, обожженными, пропитанными болью цепляется за руку Арсон, проверяя, все ли в порядке. Пальцы брюнетки кровью чужой налиты, остатками всех тех жертв, что умерли из-за неё, обожженные. Волдыри на подушечках сильно чешутся, переходят на внутреннюю сторону ладони, больно просто невероятно при любом касании, но та будто специально цепляется за все, что видит. Кольца надевает чуть ли не на каждый палец, а потом подругам рассказывает, что это в моде нынче. Перо сильно сжимает на уроках, усердно записывая каждое слово и боль себе же причиняя, а потом руки в кулаки сжимает под партой, вспоминая крики смертельные от ее же круцио. Она следы крови совершенно не скрывает, но понять никак не может, почему никто не замечает. Почему Арсон кольцо новое хвалит, а потом скромно взгляд отводит, глаза пряча от неё? Почему Блейз ее руки целует, не боится кровью испачкаться? Почему Драко когда пальцы ее задевает на ЗОТИ, лишь извиняется и снова продолжает записывать конспект, хотя волдырей не почувствовать не мог? У неё остатки крови сухой под ногтями, вокруг пальцев и даже на новый маникюр переходят. Их не оттереть, не смыть, только если с кожей тонкой вместе сдирать, волдыри вскрывая. Паркинсон два часа обычно в ванной сидит, трёт до красноты кожи на ладонях, заклинания специально не используя. Ее же кровь смешивается всегда с запекшей, что выглядит, как она говорит «потрясно», но боли своей она все ещё не чувствует, лишь крики ею убитых в голове. Что мозгами едет, поняла далеко не сразу. Лишь тогда, когда Блейз спрашивать стал, почему ладони красные такие, что за раны вокруг пальцев и почему в ванной так долго сидит? Боится он, глупый, что у Драко переняла привычки вредные, еду смывать в туалет, но Панси лишь говорит, что кровь оттирает с кожи. Тот смотрит удивлённо и даже со страхом, но руки ее целует каждый день, шепча, что крови тут нет никакой. Паркинсон истерики устраивает постоянно, не верит ведь, просит мазь заживляющую и влажный платок, чтобы запекшую кровь с рук стереть. А Забини понимающе кивает, протягивает мазь и большую кружку чая с мятой, умалчивая о тридцати каплях успокоительного в нем. Силиция отрывается от очередного учебника, на подругу смотрит, но потом взгляд переводит на пальцы ее сцепленные со своими. Панси смущается, руку отпускает, ведь испачкать совсем боится, не оттереть же потом, сдирать вместе с кожей придётся. Блондинка губы поджимает, но на вопрос отвечает, вид делая, что не заметила прикосновения: — Все хорошо, Пэнс. и улыбается так спокойно, что скулы сводит. — К ней мать приезжает сегодня. — Драко кулак сжимает под столом, впечатывает ногти-полумесяцы в кожу, видя, как Арсон замирает на секунду с каменным лицом. Панси губу закусывает виновато, но пытается улыбнуться, выходит странно. Малфой кладёт половину столовой ложки овсянки в рот, пережевывая медленно, а потом смотрит на остатки завтрака. На тарелке еды-то всего лишь величиной с кулак Силиции, но Драко чувствует, что первый маленький шаг уже сделан. К горлу страх подступает, мысли кружатся вокруг: «килограммы — жизнь», но потом слова Поттера: «я хочу помочь» должны успокоить, но что-то не так идёт. Блондин всё-таки кашу глотает, все ещё ощущая жирный привкус на языке, ложку в руках крутит, по столу стервозно пальцами стучит, пытаясь успокоится, но мысли все равно в голову лезут. Малфой вперёд смотрит на факультет Гриффиндора, будто поддержку ищет, но из их Святой троицы за столом лишь Уизли сидит. Что-то в голове шепчет: «Иди воспользуйся вомеро, давай, ты же жить не хочешь, Драко.» именно это толкает выйти из-за стола Блейз смотрит на ложку эту уже пустую слишком удивлённо, ему подойти хочется, руку пожать, а ещё, что ни странно, извиниться. Мулат замечает заметное напряжение в голубых глазах, стук костяшек пальцев по столу надоедает и просто давит на уши, поэтому Блейз рот открывает, чтобы что-то сказать, но Малфой с лавочки встаёт, штаны расправляя. — Мне надо идти. и уходит, даже не оборачиваясь.