съедобная валюта

— Ты как обычно опаздываешь. — А ты как обычно язвишь, Потти. Видишь, всё в этой жизни приятно стабильно. Поттер закатывает глаза и ещё глубже заталкивает швабру в ведро. Ему хочется спросить, где именно скрывался этот несносный блондин, почему не пришёл вовремя и почему от него снова воняет сигаретами за километр? И хочется, и колется. Малфой обводит взглядом старую каморку, скатывает столетнюю пыль с книжных полок в серое нечто и брезгливо отряхивает пальцы. Все это старьё и правда не для аристократа, но задание есть задание. и выполнять его надо с тем, с кем приходится. А Поттер… что Поттер? Он снова смотрит на Драко слишком долго — и прекрасно знает об этом. Блондин замечает, ходит взад и вперёд, специально будто маячит перед глазами, бегает из одного угла в другой, таская в руках большие коробки с чем-то стеклянным, ведь тонкий звон каждый раз заставляет уши болеть. А Гарри замечает, как уже минуту держит дырявую тряпку в воде, намокла, наверное, уже до ниток. и это далеко не признак нормы Малфой усмехается уголками губ тихо, тайно, прикрывая лицо большой коробкой с подписью «стекло». улыбается?. И ему даже кажется это ироничным. Ведь между ними тоже стекло, только гораздо-гораздо острее, им порезаться как дважды два, легко. хрупко всё между ними танцы (и кто ведёт — не понятно уже почти год) на стёклах, без правил, а они — не для слабых. Джинни так бы не смогла. разве? точно А Поттер смущается, кожей чувствует, как щеки покрываются тонким слоем румянца, швабру бросает с глухим стуком, на мгновение кажется, что деревянный пол проломится от таких активных действий, а потом отходит к окну, такому маленькому, что голова еле вылезет, но зато хотя бы открывается. Свежий воздух попадает в миниатюрную комнату, сдувает старую пыль с полок и приносит едва уловимый морозный запах. Аромат зимы, и правда, пробирает до костей, что Малфой ещё сильнее кутается в тёплую мантию, ему всегда теперь холодно, недостаток жировой прослойки и все оставшееся бла-бла-бла. Гарри по-доброму улыбается, окно прикрывает, оставляя маленькую щель, знает же, что королевские сыновья не попросят помощи. вот такие мы независимые Драко со вздохом открывает рот, но все равно молчит, взглядом следя за действиями Поттера, который тянется закрыть окно, а потом на пол садится, и становится почему-то так приятно, уютно. Малфой к такому не привык Гарри голову наклоняет, прячет улыбку за длинной челкой, а Драко даже на миг кажется, что у брюнета волосы кучерявятся, короткие кудри возле висков, и правда, выглядывали, будто хотели, чтобы их заметили. Между ними почему-то тихо и спокойно. Это даже удивляет ровно на минуту, но потом удивление сходит на нет, ведь обоим все ясно. они связаны судьбой Этого не видно, это неожиданно странно, будто ошибка какая-то, но в тоже время понятно и правильно. Малфой достаёт пачку сигарет из заднего кармана джинс, крутит зажигалку расписную в руках, закуривает, даже не спрашивая, не против ли Поттер, а тот и не против, и Драко это знает Он дым выпускает сквозь слегка приоткрытые губы, закрывает глаза и снова прикасается сигаретой ко рту. Гарри почему-то руки протягивает вальяжно, даже не спрашивая (тоже), забирает сигарету из тонких пальцев и докуривает. А Малфой молчит, будто знал, что святой герой сделает это, нарушит его идиллию, ворвётся как всегда и унесёт все прочь. разрушит Поттер выдыхает чуть ли не в лицо Драко, тот жмурит глаза, будто серый старый кот, тянется руками, пытаясь забрать сигарету, но гриффиндорец смеётся, перехватывает кисти и ещё раз затягивается, и только потом бросает сигарету в окно сквозь маленькую полоску. Драко ещё больше лезет, шепчет что-то оскорбительное, проводит пальцами по рёбрам, щекотит Гарри так, что он заливается смехом ещё сильнее. Смех у Поттера звонкий, такой детский, невинный, настоящий, такой был у него до войны. Малфой ловит себя на мысли, что он бы хотел точно так же, смеяться настолько громко, чтобы уши закладывало, а потом стирать соленые слёзы с щёк, улыбаться так сильно, что скулы бы сводило от радости. и Драко это получает лишь на несколько мгновений, но получает и видит это только Поттер Гарри падает на пол, смаргивает слёзы от смеха, и даже не замечает, что Малфой успевает подложить ладонь под затылок, чтобы тот не ударился о деревянное покрытие. Драко нависает сверху, щекотит лицо горячим дыханием, смотрит почти падает в зелёные глаза, легко улыбается и молчит-молчит-молчит. Поттер медлит секунду, а потом впечатывается в бледные губы, проводит языком по нижней и выдыхает, практически стонет, ведёт рукой по белой рубашке, запутывается в пуговицах, практически расстегивает, но это лишь практически. Малфой углубляет поцелуй, улыбается и закрывает глаза, боится раствориться в этом, забыться, поэтому прикосновение длится недолго. Блондин отстраняется, смотрит свысока, сверху, глазами глубоко ныряет в чужие, ищет ответ на вопрос, который даже не озвучивает, боится о нем даже думать. вырывается лишь: — это была моя сигарета. а получает в ответ: — это был наш второй поцелуй. остаётся внутри: надеюсь, не последний

***

этот момент всегда наступает. Силиция особо не парится о том, что происходит вокруг. Но приходит та минута, когда взгляд устремляется вникуда, и она понимает: по какой ужасной дороге шла, и куда она привела. Её существование перестаёт иметь смысл. и приходит осознание: она скатилась в огромную яму. Бесконечные пьянки для создания иллюзии, что Арсон счастлива, для отвода глаз более-менее близких людей. Дорогие приемы и старое вино уже стали обычными спутниками вечеров. Вот только в последнее время алкоголь не веселит, а угнетает ещё сильнее. Неимоверное количество выкуренных сигарет. Когда-то маркиза обещала себе, что эта дрянь не попадёт в её лёгкие. Теперь она вдыхает это каждый день. теперь ей нравится. образ завершился Бессмысленные знакомства в надежде найти кого-то, кто поймёт Силицию хоть наполовину. Маловероятно, что можно найти того, кто вытащит из той помойки, куда она себя завела, но та продолжает пытаться, молит о помощи Драко, который, возможно, уже устал вытаскивать её из дерьма, в котором Арсон оказывается примерно раз в полгода. Первые принятые наркотики, которыми пытается заглушить давление внутри. Думает, что это не повторится, и она просто разок приглушит мысли, но это не так. таблетки-таблетки-таблетки успокоительные, антидепрессанты, ноотропы, транквилизаторы. ей продолжать? она может для чего всё это? Силя и сама не знает думает, что сможет выбраться из дерьма посредством другого дерьма. У нее просто нет сил взять себя в руки, поэтому делает вид, что всё в норме, лишь бы Арсон не заставили постараться. Так и продолжает жить в мечтах о лучшей жизни, не предпринимая никаких попыток к её достижению. хотя табель о лучшей успеваемости даёт малопроцентную гарантию, что лучшая жизнь возможна. И в конце концов она окончательно потеряет себя в этой пучине ужасных вещей, делая вид, что у неё всё под контролем. — Силь, ты в порядке? Пушистые ресницы вздрагивают, и Арсон открывает глаза, смотрит в потолок ещё несколько мгновений и поднимается с кровати на трясущихся ногах. Силиция выглядит жалостливо, макияж уже стерся к чертям, остались лишь маленькие чёрные россыпи туши под глазами на щеках. Остроконечные шпильки уже ровно стоят в углу комнаты, видимо Панси принесла их из гостиной, знает же, что блондинка любит их, чистит каждый день, заботится хоть о ком-то о чём-то. Паркинсон ничего не говорит, протягивает большую кружку чая, практически впихивает ее в руки, кидает мятный плед на кровать, а сама уходит на свою половину с какой-то потрепанной книжкой в руках. Арсон практически искренне улыбается, подмечает, что чай пахнет каким-то успокоительным, но молчит, лишь глоток делает и снова забирается на кровать с ногами. Паркинсон иногда взгляд кидает на неё с каким-то сочувствием или, может, волнением, переворачивает страницу и снова смотрит на строчки. Силиция кистями кружку обхватывает, старается забрать все то тепло, что даёт кипяток, он ведь под сто, а сама она под ноль, даже в минус уходит. Она делает ещё глоток, не обращая внимания на то, что губы уже практически в кровь, а язык обожженный, бордово-красный, ей плевать. — «Отчего люди не летают?.. Я говорю, отчего люди не летают так, как птицы? — Арсон на Панси удивленно смотрит, бровь грациозно выгибая, но та продолжает, скользя по строкам книги. — Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. — страница недовольно скрипит. — Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела.» Силиция кружку отставляет, в плед заворачивается по горло, колени подгибая к груди, и говорит так тихо, как только возможно: — Я бы хотела прыгнуть, но это смертельно. Паркинсон едва улыбается, закрывает книжку и проводит кончиками пальцев по рисунку на обложке, молчит несколько секунд, но выдаёт: — Убивает не падение, Силь, а приземление. Арсон кивает, знает же, но иногда этот полёт стоит этого убивающего приземления. ведь только полёт — это и есть безграничная свобода, которой у неё никогда не было. и она готова в омут нырнуть с головой, несмотря на смертельный, возможно, исход и ныряет, не задерживая в легких дыхание