Птица-гром

За два года Тина Голдштейн еще больше похудела и вытянулась, став выше всех в классе, даже мальчиков. В конце второго курса, перед экзаменами, Тина, по совету целительницы, к которой она частенько захаживала за зельем от головной боли, остригла свою длинную каштановую косу. Голове сразу стало легче, и Тина с улыбкой почти что летела, раскинув в стороны тонкие длинные руки с полупрозрачными пальцами, сквозь залитую косыми лучами солнца галерею, и шею приятно холодил ветерок. Тина влетела в класс на урок истории магии, которую вела их декан, профессор Эрдени, немного полноватая женщина средних лет, которая никогда не повышала голос на учащихся, но слыла довольно строгой. Вот и сейчас Тина одним ловким движением юркнула на свое место, быстро достала перо, учебник и пергамент, и подперев щеку кулаком, вперилась взглядом в профессора Эрдени, точнее, в область левого плеча, за которым было приоткрытое окно с покачивающейся за ним нежно-зеленой веткой ореха. Тина еще несколько минут зависла немигающим взглядом на ореховой ветке, но профессор Эрдени вызвала ее на середину класса зачитать домашнее сочинение по истории приручения драконов индейцами. Можно было догадаться, что Тине это домашнее задание не принесло особенного удовольствия: все, что связано с драконами, да и вообще с магическими существами, напоминало ей о смерти родителей. Но однако, она развернула пергамент и ровным голосом начала зачитывать сочинение. В классе заулыбались. Профессор обернулась на Тину и тоже улыбнулась. Дело было в том, что Тина,с коротко остриженной копной волос, легших шапкой, высокая и тонкая, в голубой мантии, напоминала первохристианского юношу-мученика, аккурат перед портретом которого она и встала. Юноша-мученик в голубой накидке даже и стоял так же, держа в руках свиток, и черные глаза и угольные брови вразлет ярко выделялись на бледном лице с голубоватыми тенями... ...Тине было отчего переживать:до конца учебного года оставалась две недели. Через две недели все учащиеся шумной толпой спустятся через долину к Плоскому озеру, где уже их будет ждать "Серебряная стрела", похожая на огромную серебристую рыбу, вынырнувшую из озера. На два с половиной летних месяца все разъедутся по домам, чтобы первого сентября снова почти на десять месяцев вернуться в стены Ильверморни. Но в этом году Тина приедет не одна: в сентябре на первый курс предстояло поступить ее сестренке Куинни. Куинни казалась Тине еще совсем ребенком. Отчасти она была права: все их детство, едва они научились ходить, и особенно потом, после переезда в дом бабушки, Тина защищала сестру от всех возможных опасностей и неприятностей, подсознательно понимая, что ей досталось меньше родительской любви в пересчете на их года. Нельзя было сказать, что Тина была менее эмоциональной, чем Куинни, даже, скорее, наоборот. Но положение старшей всегда словно бы обязывало свои чувства сдерживать: не плакать в ее присутствии, не жаловаться на боль. Куинни же напротив, легко плакала и легко смеялась, и была, по мнению Тины, чудовищно доверчива. Когда прошлым летом в их деревню приехал прыщавый долговязый мальчишка на год старше Тины, племянник соседского фермера, он наплел Куинни откровенной чепухи про сокровища в сундуках, которые якобы находятся в пещере в трех милях от фермы. Он явно не ожидал такого эффекта, но эти распахнутые горящие двумя сапфирами глаза подсказали ему идею, как можно вдоволь потешиться, и ради этого он даже поднялся в три часа ночи, где на условленном месте его уже ждала Куинни, которая неслышно проскользнула мимо спящей сестры, взяла плащ, вылезла через открытое окно на первом этаже дома, и была такова. Они собирались вернуться к тому времени, когда все еще спят, но план дал осечку. Пещера, о которой говорил мальчишка, действительно была, но вот глинистые лужи с комариными личинками и дождевыми червями вряд ли могли бы сойти за сокровища, разве что для заядлого рыболова. Когда же эта странная парочка свернула с тропинки к оврагу, то первым, как ни странно, испугался сам шутник, сама же Куинни безоговорочно доверяла своему взрослому и надежному, каким он ей казался, спутнику, и весело шагала за ним, временами даже что-то мурлыкая себе под нос. Едва же они зашли в пещеру, в лицо им вылетела стайка летучих мышей, и мальчишка громким воплем разрезал ночную тишину и побежал обратно, путаясь ногами в высокой траве и падая. Несколько минут девочка стояла, словно остолбенев, и когда неудавшийся искатель приключений скрылся за кустами наверху оврага, она беззвучно заплакала, временами тоненько высоко поскуливая, как щенок, которому наступили на лапу. И в этот самый момент на втором этаже комнаты сестер, проснулась Тина. Она резко открыла свои темные глаза, в которых не было и тени сна, с секунду напряженно думала, потом резко вскочила с кровати и подбежав к большому шкафу, заглянула за него. Луна освещала смятую постель сестры, двух плюшевых медведей, куклу, деревянного кота - всех их Куинни каждый вечер старательно укладывала рядом с собой. Но ее самой не было. Тина крутанулась возле кровати, зачем-то встряхнула одеяло, заглянула в шкаф, и не понимая до конца, что делает, с треском распахнула окно и прыгнула со второго этажа, приземлившись на влажную кучу скошенной травы, задев при этом большую жестяную лейку. Миссис Хайтсон в своей спальне заворчала во сне, пошевелила губами, и перевернулась на другой бок. Тина же, в одной пижаме, не замечая ночного холода и росы, обжигающей босые ноги, обежала вокруг дома, громким шепотом выкрикивая имя сестры. Она пыталась унять собственное сбившееся дыхание и стук в висках - они мешали ей прислушиваться к ночным звукам. Но в голове все сильнее стучало: "Куинни в беде!", и от этого жуткого чувства неприятно сводило живот и потели ладони. Тина еще раз обежала постройки, но все, что ей удалось услышать - это тихий плеск ведра, покачивающегося в глубине колодца. Куинни же просидела у пещеры, натянув на коленки платье, пока не начало светать. Она сумела выбраться из оврага и выйти по тропинке на дорогу, и почти добрела до деревни, миновав ферму, где крепким сном в своей теплой кровати спал племянник фермера. ...Но вот то, что произошло дальше, давало Тине повод все-таки радоваться тому, что сестра уезжает в этом году вместе с ней... ... "-Тиии-наааа...Тии-наааа.." - услышала она в утренней тишине крик, который едва доносился до того места, где сейчас находилась Тина - на полпути к озеру, где вчера они играли, и где Куинни сплела из рогоза колыбельки для речных фей. Тина развернулась, и припустила по тропе в ту сторону, откуда слышался крик. Она вылетела на дорогу, едва не угодив под повозку молочника, обьезжавшего ранним утром фермы, и продававшего в городе сливки и масло втридорога. Он грязно выругался на девочку, обдав волной сомнительного аромата выпитого вчера дешевого виски, а она, почти не слыша его помчалась дальше. Две грязные растрепанные фигурки с репьями, приставшими к пижаме, с грязными исцарапанными ногами наконец увидели друг друга, и собрав последние силы, побежали навстречу друг другу. Обе тогда, не сдерживаясь, рыдали, до хруста стиснув друг другу ребра, а потом в полном молчании, взявшись за руки, брели к дому, впервые ощутив навалившуюся усталость, такую, что не было сил даже говорить. Когда они переступили порог калитки, Тина испустила тихий вздох ужаса, увидев переломанные и помятые цветы на клумбах, и подушку, застрявшую во влажных кустах сирени, которая вылетела вслед за Тиной, когда та прыгнула из окна. Окно, однако, было заперто, что навело Тину на нехорошее предчувствие. Бабушка уже проснулась и успела все увидеть, не заметив, пожалуй только подушку в кустах. Эх, будь у Тины сейчас ее волшебная палочка, она бы за пару секунд все исправила заклинанием "Репаро", которое соединяет части одного целого, в том числе и поломанные цветы и любимые миссис Хайтсон кусты королевской розы. Но несовершеннолетним волшебникам полагалось оставлять свои волшебные палочки в Ильверморни на время каникул. Ещё, конечно существуют заклинания, когда не нужна палочка, и даже когда не надо произносить заклинание вслух... Но младшекурсникам про них не рассказывают. Если бы бабушка еще спала, то можно было бы прокрасться обратно в спальню, и притвориться спящими, а разгром на клумбах списать на какого-нибудь ночного хулигана или кротов. "Интересно, бывают ли кроты таких больших размеров? А если взять обычного, и раздуть его с помощью заклинания энгоргио до размера кошки?..." - отстраненно подумала Тина. Но теперь они обреченно направлялись к дому. Но гнев бабушки превзошел все их наихудшие ожидания. "- Думаете, если ваша мать, как моя покойная сестра, как и все мы -волшебники, а я - нет, значит, вам можно всё, да? Значит, можно ставить меня ни во что, только за то, что я сквиб, да?" - гремела миссис Хайтсон, и лицо ее стало темно-розовым, как кусок мяса. "-Вы думаете, вы мне очень нужны? Нет, просто я в отличие от вас всегда! С вот такого возраста! (она сделала жест ладонью, нагнувшись к полу) понимала! Что такое чувство! Долга! Моему отцу волшебная кровь не дала повода задирать нос, и он учил меня всему, чтобы я выросла человеком и без ваших школ и палочек волшебных! Мистер Хайтсон покойный - и это в его доме вы сейчас стоите ногами своими грязными! (и девочки испуганно попятились спиной к порогу) взял меня в жены в 15 лет, после смерти отца, чтобы дать мне достойную жизнь! Думаете, я ему была нужна? Нет, это был долг его лучшему другу, он поклялся моему отцу! Он не гнушался дружбой с простыми людьми, "не-магами", как вы их называете! А сестра и мать ваша, ходили задрав нос со своим волшебством! Мать ваша выскочила замуж, едва закончив школу, за этого оборванца, и..." "- Хваааатиииит!" - услышала Тина свой голос, как будто со стороны и немного издалека. "-Тина...не надо..." - в ужасе лепетала Куинни одревеневшими от ужаса губами, но сестра уже, не помня себя, вцепилась в воротник бабушкиного халата. Миссис Хайтсон брезгливо стряхнула с себя девочку, которая, похоже сама уже испугалась себя, и теперь смотрела совершенно безумным взглядом, отчего ее глаза казались в два раза больше. Неизвестно, чем бы все закончилось, но раздался стук в дверь, и на пороге показался фермер, чье выражение лица явно не предвещало ничего хорошего, и его долговязый прыщавый племянник. " - Какого лешего вы вешаете на уши Питеру всю эту ересь про фей, золото в пещерах, и прочее ведьмовство? Какого черта мой племянник сейчас мне рассказал, что эти (его похожий на толстую грязную морковь палец чувствительно ткнул в плечо Куинни) рассказывают всякие небылицы, а потом натравливают на него всякую нечисть? Да, да, натравливают! - взревел фермер, поймав испуганный взгляд миссис Хайтсон, чье лицо сейчас уже было бледным настолько же, насколько и ее седые волосы. - Думаете, здесь никто не знает, что вы - не такие? Думаете, не заметно, что они не похожи на нормальных детей? При слове "нормальных" он кивнул в сторону племянника, который отнюдь не выглядел несчастным или напуганным: напротив, его лицо выражало довольство. "-Она напустила на него какую-то крылатую нечисть, и он в ужасе прибежал домой! В ужасе!" И напрасно потом, когда дверь с треском захлопнулась, Куинни, с трудом выдавливая из себя слова, пыталась объяснить всё, что было, в том числе и про летучих мышей, которые сами вылетели на Питера. Напрасно Тина извинялась и за сестру, и себя, и за грядки, и за то, что они, как оказалось, недостаточно хорошо скрывали перед не-магами свои магические способности. Напрасно она умоляла бабушку, не веря своим глазам, когда та, твердым жестом взяв Куинни за руку, повела ее в свою комнату, где впервые в жизни нарушила данное покойным родителям обещание и молча выпорола. Куинни не плакала. Тина тоже, когда подошла ее очередь. В тот день сестры поняли, что на всем белом свете друг у друга есть только они одни. ***       ... Это было накануне второго курса, и Тина провела год в тягостных мыслях, думая о том, как Куинни проводит время наедине с бабушкой, и о том, что будет после того, как она поступит в школу. Она писала ей письма каждый день. И никто, ни одна живая душа, так и не узнала об одной маленькой тайне Тины: одним пасмурным ноябрьским днем второго курса Тина засиделась в классе заклинаний дольше остальных над контрольной работой. Однокурсники уже ушли, а учитель, франтоватый мистер Падалески, скрылся за дверью своего кабинета за массивным учительским столом из черного дерева, поеденного жуками. Тина положила пергамент с работой на стол. Ее взгляд упал на стеллаж, где стояли старые, списанные учебники - они лежали здесь на тот случай, если у кого-то из учеников не окажется своего. На одном из растрепанных корешков поблескивали полустершиеся буквы: "Расширенный курс боевых заклинаний". Мысль промелькнула в одну секунду, и Тина решительным жестом схватила толстый учебник, и сунула его в сумку. Никто больше не посмеет тронуть Куинни. Никто и никогда. Она выбежала из класса. Порпентина Голдштейн двенадцати лет от роду, и не знала, насколько это повлияет на всю ее будущую судьбу.