Ненавижу всё, что с тобой связано

      Нила всегда забавлял тот факт, что им с Адамом в принципе не важно, кто сверху. Всё равно это больше похоже не на секс, а на акт насилия: я причиню боль тебе, ты причинишь боль мне, и нам будет охуенно. На какое-то время, конечно. На очень короткое время, пока они снова не столкнутся лбами, Адам снова не разрушит всё, что Нил так старательно строил, а Нил снова не захочет уничтожить этого урода к хуям собачьим. Да, пожалуй, это была одна из тех фантазий, которые Нил себе старательно запрещал. Однажды просто задушить его. Приковать наручниками к кровати, как он это любит, и наконец додушить до конца, а не как он обычно просит. Увидеть, как в его глазах появится страх, увидеть, как он осознает, что теперь Нил действительно управляет его жизнью, а не только его стояком. Может быть, тогда Адам поймёт, насколько Нилу больно. Может быть, в свои последние секунды он почувствует вину и раскается в том, что делал. Но, как бы это ни было потрясающе, Нил знает, что если бы Адам действительно умер, то Нил был бы следующим. Потому что не только у Адама проблемы с чувством вины. Потому что не только Адам боится своих чудовищ.       Кто кому больше делает больно — не важно. В прошлый раз Нил трахал его: держал за шею, заставляя его хрипеть и выламываться, скручивал руки до хруста суставов — мышцы на спине Адама очерчивались ещё резче, и всё тело выглядело ещё более угловатым, ещё более поломанным. Нил вынес бы ему челюсть, если бы не было так мучительно необходимо вылизывать Адаму рот в очередном недопоцелуе.       В этот раз Адам трахал Нила, и степень ненависти оставалась примерно такой же — во всяком случае, Нил никогда не думал, что Адам таким образом чувствует своё превосходство. Впрочем, Адам чувствует своё превосходство по другим причинам. Возможно, потому, что Нил принадлежит ему. Возможно, потому, что у Нила едет крыша, когда Адама нет рядом. Сука. Конченая сука Гонтье. Как, блять, выдержать эту жизнь, если в ней существует такое дерьмо.       Как выдержать эту жизнь, если ненавидишь человека, который дерёт тебя так, что в голове Хиросима, а на задницу не присядешь ещё неделю. Адам держит его за волосы — на глаза Нила от боли наворачиваются слёзы — и чуть не жрёт его шею. Опять Нил не сможет вертеть головой без ощущения, что ему отгрызли глотку. И так ведёт от запаха этой кожи, этих растрёпанных волос, что не нужно нажираться — Нил уже пьяный, и голова кружится, и ноги ватные, и ладони жжёт от прикосновений к этой влажной спине. Нил царапает её, до ссадин, до дрожи под пальцами, кусает плечи, ключицы и дышит, дышит, дышит этим жаром, разрывающим лёгкие, выбивающим всхлипы сквозь зубы. Адама невозможно целовать — можно только кусать его губы и чувствовать укусы в ответ, и пытаться втолкнуть язык ему в рот, пока он пытается сделать то же самое.       И лучше бы это был Мэтт, ей-богу. Мягкий, заботливый, чувственный Мэтт, который хочет, чтобы Нил был счастлив. Который смотрит на него глазами недоенной коровы ещё со старшей школы. Который целуется так, что бабочки в животе и вот это всё. Который не трахается, а занимается любовью — по крайней мере, в одностороннем порядке, потому что Нилу по большому счёту просто хотелось спокойствия. И ещё немного — ощущения, что тебя тоже любят. Что твой комфорт важен, что ты имеешь право быть любым, хоть слабым, хоть отчаявшимся, хоть на грани нервного срыва. Мэтт не кусается и не царапается, и в его объятиях тепло, и его стоны не похожи на рык. Только Нил не был бы Нилом, если бы не предпочитал здоровым отношениям ебучий вагон боли. Мэтт приносит чай, накрывает его руку своей и собирает Нила по кусочкам. И как только кусочки срастаются, Нил возвращается туда, где его разобьют.       «Мой…» — на ухо, вбивая, впечатывая в тело каждым следующим толчком, как чёртово клеймо.       Ненавижу, думает Нил, чувствуя, что вот-вот кончит. Ненавижу всё, что с тобой связано. Не твой, блять, не твой и никогда не буду, не дождёшься. Еби своих шлюх, бухай, вмазывайся, я не твой, я не такой, как ты, я не делаю больно тем, кого люблю, я не разрушаю чужие жизни. Ненавижу, думает Нил и знает, что лжёт. И Адам знает. И картинка перед глазами рассыпается, и спазмы через всё тело, и господи, господи, Адам, Адам, Адам…       А потом Адам целует татуировки на его предплечьях. Как будто всё в порядке. Как будто они могут быть нежными. И, что самое обидное, Нил верит. Верит, что у них всё получится, что он научится не брать на себя ответственность за всё подряд, а Адам научится не кусать руку, которую ему протягивают. Что однажды не будет больно, и можно будет всегда сидеть рядом так, как сейчас: молча, касаясь губами чужих скул, словно зализывая друг другу раны.       Ненавижу, думает Нил. И Адам снова уходит. И всё снова на своих местах.