Харассмент в сине-голубых тонах

ВЯЧЕСЛАВ. — Костя, что ты будешь делать со своей бывшей женой? — я сидел рядом с ним на больничной койке и держал его за руку. — Ничего. Я понимал, что причина в детях. Меня тоже останавливало именно это. Цинизм этой женщины потрясал. Нет, я прекрасно осознавал свою вину. Я всё затеял, с меня всё началось, я запустил процесс разрушения их семьи. Но как могла женщина возненавидеть мужа настолько, что была готова убить? Спина Кости была сплошной раной, рубашка изодрана. Оказывается, она не смогла затащить его, находящегося в бессознательном состоянии, в свою машину, чтобы отвезти к озеру, где задумала утопить. Поэтому привязала Костю за ноги буксировочным тросом к машине и провезла по всем рвам, камням и буеракам. Завернувшийся вверх пиджак хоть и защитил голову от открытых ран, но не от сотрясения. Он бился по камням головой, пока она тащила его, хорошо хоть на невысокой скорости. Я настоял, чтобы Костя прошёл полное обследование в клинике, и собрал весь пакет документов: результаты медицинской экспертизы, где был перечень и описание травм и повреждений, указание веществ, найденных в его крови, диагнозы, как последствия случившегося, свидетельские показания, распечатки звонков из компании-оператора связи. Я предусмотрел всё, собрал всё, что только можно было, и поехал с папкой документов к его бывшей жене. Она открыла мне такая же красивая, хищная и холодная, какой я запомнил её с прошлого визита. Только уже не улыбалась и обошлась без сарказма. Мы прошли на кухню. — Мирослава Александровна, вы отдаёте себе отчёт, что вы совершили преступление, за которое легко можете попасть за решётку? Она смотрела холодно и равнодушно. — Меня удивляет, как вы решились на такую жестокость? Костя был вашим мужем и, как я понимаю, прекрасным мужем и заботливым отцом. Как вы могли пойти на такое? Вы ударили его, совершенно не ожидавшего о вас такого, битой, а когда он отобрал ее — шокером. Вы знаете, какая это боль — от разряда тока? Нет? А я знаю и могу себе представить, что почувствовал Костя. А затем, когда он был без сознания, вы вкололи ему транквилизатор и тащили его за автомобилем на буксире по камням. У него вся спина изранена. После этого вы хладнокровно скинули его в беспомощном состоянии в воду. — Я хотела ему лицо изуродовать, — она подалась ко мне, опершись двумя руками на край стола. — Если бы он стал некрасивым, вы бы так же его любили? Так же бегали ради него, собирали медицинские свидетельства? Или тогда Костя лежал бы тоскливо в клинике и никому, кроме меня, не был бы нужен? — на ее накрашенных красной помадой губах зазмеилась улыбка. — Я не намерен ничего вам доказывать. Я пришёл сюда не исповедаться. Я пришёл предупредить, что ваша свобода висит на волоске. И я хочу понять, зачем вы решили убить Костю? Чего вам не хватало? Да, он изменил вам, но это не причина убивать. После развода вы получили прекрасную квартиру. Вы знаете, сколько стоит эта квартира? Знаете, вижу. Он оставил вам дорогой автомобиль. Ежемесячно вы получаете солидную сумму на содержание детей. Если вам этого мало, вы могли попросить ещё, Костя бы дал. Но зачем убивать? — Я не прощаю измены, — холодно ответила она, глядя надменно. — Лучшей жены не найти, но он не оценил этого. Он променял меня на вас. Я могла бы понять, если бы это была женщина, красивей меня, умней меня, во всем лучше меня, хотя это невозможно. Но выбрать мужчину — это не укладывается у меня в голове. Он — мой муж, отец моих сыновей — оказался презренным гомосексуалистом. Это худшее, что может быть с мужчиной. Ещё мой отец, он был военным, говорил, что таких надо расстреливать. Это не мужчины. Это не люди. Отбросы общества. Парии. Отщепенцы. Уроды. Грязные извращенцы. Я хотела уничтожить его. А вы были бы следующим. Вы думаете, до вас невозможно добраться? Ошибаетесь. Я бы сделала это, с удовольствием. Всадила пулю вам между глаз. Мне и с Костей нужно было так же поступить. Но я поторопилась. Мне пришлось бы ехать просить пистолет у папы. А он бы так просто не дал. Вы спрашиваете, зачем? Смерть Кости мне выгодна. Мои сыновья остаются наследниками, и всё, что принадлежит Косте, а это, вы понимаете, не только квартиры и автомобили, остаётся им. Хоть какая-то польза будет от этого извращенца. Я смотрел на неё и изумлялся. Красивая, очень красивая брюнетка с синими глазами. Яркая, как кинозвезда, но с таким жестоким сердцем и выхолощенной душой. — По-моему, у вас уже психика пошатнулась на почве ненависти к Косте и гомосексуализму. Вы себя слышите, какие чудовищные вещи говорите? — Вы спросили, я ответила, — она отвернулась к окну. — Я жалею только об одном: надо бы отплыть подальше от берега, чтобы вы его сразу не нашли. Я недооценила вашу прыть. — Теперь послушайте внимательно, Мирослава Александровна. Костя, может, и простит вас, но я не прощу. И не забуду. Теперь вы у меня под колпаком. Малейший ваш шаг, призванный навредить хоть в чём-то Косте, и я отправлю вас туда, где вам место. И ничто не помешает мне сделать это. Вот документы. Ознакомьтесь с ними. Прочитайте всё хорошенько. Это ваша вина. Доказательства её. Это ваш личный дамоклов меч. Я ехал домой и размышлял, могло ли стать моё эгоистичное желание получить Костю катализатором всего этого процесса? Или это шаги судьбы? И так и быть должно? Я не был фаталистом, но ряд случившихся событий давал мне возможность осознать, что существует нечто, не поддающееся рациональному объяснению, своего рода вехи, которые не обойти, не объехать. А в остальном, конечно, человек сам кузнец своего счастья.