A beautiful scene in the night behind light

Над Каттегатом сгущались сумерки, и морозный морской воздух окутывал прибрежные дома ледяными путами. Ползти по подмороженной земле было тяжело, холод сковал руки так, что пальцы не чувствовались. Но Ивар полз, злясь на погоду и самого себя. На свою слабость. Он мог бы воспользоваться костылями, но не хотел быть замеченным, да и так получилось бы дольше. Хотелось остановиться, лечь на промерзшую землю, закричать во весь голос и рвать на себе волосы, но Ивар не мог себе позволить сдаться на полпути. Ярость и исступление нахлынивали подобно волнам, сменяя друг друга. Но Ивар был сильнее них и продолжал двигаться к цели, мучавшей его долгие месяцы. Он полз к брату. С тех пор, как Ивар заметил рядом с Хвитсерком девушку, он, не чувствовавший до этого к брату ничего, кроме снисходительной жалости, ощутил укол ревности где-то в районе сердца. Хотя брат говорил, что сердца у Ивара не было. Ивар иногда и сам задумывался над тем, есть ли у богов сердце. Но решив, что сердце ему не нужно, он предположил, что и у остальных богов сердца нет. Тогда почему там, где должно быть сердце, он чувствовал неприязнь, видя Хвитсерка с той девушкой? Это смешно, думал Ивар, быть влюбленным в девушку, никак тебе не подходящую ни по рангу, ни по уму. Ивар не был знаком с Торой и не знал о ней ровным счётом ничего, но почему-то представлял ее совсем глупой девчонкой. Она не достойна любви его брата, она может быть лишь его игрушкой, временным развлечением. А в черной и посрамленной душе Ивара бушевал ураган из чувств, совершенно противоречивых. Потому что как может в одном сердце сходиться любовь, страсть и отвращение? И все дороги ведут лишь к одному человеку — Хвитсерку. Ивар хотел поговорить с ним, разложить все по полочкам и убить. Хотя, пожалуй, последнее он бы не смог сделать, потому что это бы убило и его самого. Боги бессмертны, но Ивар — да. Смертным его делает только Хвитсерк, и он единственная преграда. Дом его брата находился недалеко от большого дома конунга, потому Ивар никого и не встретил по пути, чему был несказанно рад. Дверь была не такая плотная, как в его собственном доме, но и открыть ее одним лёгким толчком было невозможно. Сквозь просеки между досками виднелся приглушённый свет и слышались тихие разговоры. Ивар решил ничего не предпринимать и уселся у самой двери. Он не пытался вслушаться в болтовню в доме, она для Ивара была лишь частью звуков ночи. Завывание ветра и плеск морских волн о берег — все, что занимало конунга Каттегата в ту минуту. Он вспоминал милую Фрайдис, как будто она была где-то там, очень далеко, представлял себе их сына, но почему-то эти мысли воспринимались не иначе, как фантазия. Ивар тяжело вздохнул, будто очнувшись от грёз, встряхнул головой и размял затекшую шею. Вокруг было не видно ни зги, луну на небе затянули тучи. За дверью стояла тишина, и как Ивар не пытался прислушаться к малейшим звукам за дверью, ничего не мог услышать. Это его не обрадовало. Нужно было возвращаться домой, так ничего и не узнав о замыслах брата. Вязкую тишину пронзил скрежет открывающейся двери. Из-за нее показался Хвитсерк. Он вышел не сразу. Постояв на пороге с минуту, он зашёл обратно в дом, будто что-то забыл, а потом как ни чем не бывало вышел из дома, захлопнув за собой дверь. Он едва не полетел носом в замерзшую лужу, споткнувшись о твердый железный протез на ноге Ивара. Его глаза, в отличии от глаз Ивара, к тьме еще не привыкли, поэтому он не на шутку испугался, услышав шипение откуда-то снизу, исходившее, скорее всего, от предмета, на который он напоролся. — Кто здесь? — отчётливо, но с лёгкой встревоженностью в голосе спросил Хвитсерк. — Отвечай: друг ты или враг? — Это уж тебе решать, дорогой братец, — послышался голос Ивара. Хвитсерк, конечно, узнал голос брата. Недовольно хмыкнув, он двинулся вперёд, но остановился посреди дороги и обернулся. — Что ты тут делал, Ивар? — устало и с видимым недовольством спросил он. Хвитсерк стоял спиной к брату, хвосты его кос подрагивали от штормового ветра, но сам он был непоколебим. Кисти рук Ивара непроизвольно сжались в кулаки. — Я пришел к тебе, братец, — язвительно ответил Ивар. — Чтобы поговорить. — Я не хочу с тобой разговаривать, Ивар. Или как мне к тебе обращаться теперь. Бог Ивар? Ваше Божейшество? — Хвитсерк развернулся и подошёл к брату. В его черных глазах горела безумная злость. — Но Богом чего или кого ты являешься? Кому ты покровительствуешь, кроме, разве что, народа Каттегата? Если это вообще можно назвать покровительством… Ты тиран, Ивар, возомнивший из себя Бога лишь потому, что твоя милая шлюшка тебе нашептала на ухо, что ты делать должен, а что нет! — Не смей так говорить о ней! — Ивар схватил Хвитсерка за горло, но тот тут же освободился от руки брата и выпрямился. Он смотрел на брата свысока и понимал: этот спор он уже выиграл. Вот только Ивар отказывался это признавать. — Я Бог, Хвитсерк. — Уже спокойнее продолжил Ивар. — А Боги иногда бывают очень злы. Некоторые не знают пощады. Помни это. Хвитсерк ухмыльнулся упрямости брата, но перечить больше не стал. Он был слишком уставшим. Ивар попытался встать с земли, опираясь на рядом стоящую бочку одной рукой и держась за стену дома позади — другой рукой. Получалось плохо, оттого он и упал. Тяжело пыхтя, он снова пытался повторить трюк, но не получалось. Костыли он не взял, а рядом с Хвитсерком ползти и чувствовать себя приниженным не хотелось. — Давай помогу, — предложил Хвитсерк, который все это время стоял и смотрел на брата. Глаза его выражали беспокойство. — Ох, в этом весь ты, Хвитсерк, братец. Спешишь сломя голову на помощь даже тому, кто пять минут назад тебе угрожал, — сыронизировал Ивар, однако от помощи не отказался. Хвитсерк перекинул руку Ивара через свою шею и схватил за талию. Ивар был невероятно тяжёлый, оттого передвигаться так было ужасно неудобно. Бескостный даже не пытался передвигать ногами, а просто повис на шее у брата. Хвитсерк остановился, присел, перехватив брата за талию уже обеими руками, и резко встал, поднимая Ивара в воздух. Теперь Ивар перевалился через его плечо и, что-то недовольно бурча, расслабился. Уже очень давно никто из братьев не носил его, и он был рад чувствовать такой родной запах. Они быстро добрались до дома конунга. Хвитсерк аккуратно поставил Ивара на брусчатый пол дома в тронном зале. Огонь в костре уже давно погас, и в доме было чуть теплее, чем на улице. Ивар пристально смотрел на Хвитсерка, с трудом различая черты его лица во тьме и молчал. Хвитсерк стоял в паре шагов от него, видимо, не собираясь уходить. — Мне остаться? — тихо спросил он у Ивара. Ивар молчал, но больше всего на свете хотел, чтобы Хвитсерк остался здесь, с ним. — Так и… — Хвитсерк замялся. — Ты меня боишься? Ивар мягко засмеялся в ответ и, наконец, заговорил: — Конечно, нет, глупый братец. — Тогда зачем было следить за мной? — уже серьезно спросил Хвитсерк. Ивар снова молчал. Он бы, может, и объяснил, но сам до конца не мог понять, что сподвигло его прийти к дому Торы. Да, он боялся! Боялся, что Хвитсерк предаст его, боялся, что отдалиться, боялся, что решение спрыгнуть с драккара Уббы было сделано не из любви и преданности к нему, младшему брату, а из необдуманного порыва. — Я хочу, что ты верил мне, Хвитсерк. Хочу, чтобы был предан. Я ведь не много прошу, согласись. Просто будь на моей стороне. Иначе зачем было бросать Уббе? — Я спрыгнул тогда с корабля Уббе, потому что поверил в тебя. Мне казалось, что ты можешь завоевать весь свет. И я хотел быть с тобой тогда. И увидеть целый мир, завоёванный тобой. Но сейчас я вижу: ты хотел не этого. Тебе всегда нужен был Каттегат. И вот он твой. И что ты делаешь? Ничего! Ты потерял смысл, я прав? — Хвитсерк, перестань. Ты не знаешь, о чем говоришь! — Ивар был зол, но он понимал, что Хвитсерк прав. У него сейчас нет никакой цели, кроме как, подобно животному защищать отвоеванную территорию до последней капли крови. Что делать дальше, он не знал. — Нет, Ивар, это ты ошибаешься, — практически прошипел Хвитсерк Ивару в лицо, подойдя к нему в упор. — Власть вскружила тебе голову, а ты только и можешь отрицать этот факт. Сейчас ты слаб, как никогда, брат. Ивар схватил Хвитсерка за горло, но тут же получил хлесткую пощечину и упал. Могла бы завязаться драка, но Ивар не стал ничего делать. Опять. У него просто не было на это сил. Он чувствовал себя таким опустошенным, но отступать от своих слов не собирался. Затуманенный разум осознавал, что все эти слова о Боге — чушь собачья. Но упорство требовало гнуть свою линию. Внутри боролись два змея, жаждущие получить свое, но никто не мог победить, ибо силы их были равны. Но Ивара они опустошали. Хвитсерк без слов помог ему подняться и дотащил до ближайшей лавки. — Извини, — сказал он, явно не сожалея о содеянном, но пытаясь нарушить снова образовавшуюся тишину. — Ты знаешь, Хвитсерк, ты прав. Но я не отступлю, потому что хода назад нет. Я слишком люблю эту власть. Отец бы мной гордился? — Нет, Ивар. Хвитсерк присел на корточки напротив сидевшего на длинной лавке Ивара. Из щели в ставнях пробивался лунный свет, меркло освещавший задумчивое лицо Бескостного. Он мог видеть расстроенный и потерянный взгляд брата, направленный в одну точку за спиной его, Хвитсерка, где-то на полу. Хвитсерк аккуратно взял грязные, холодные, жёсткие ладони брата в свои и нежно коснулся губами запястий. — Что ты делаешь? — Ивар резко дёрнул руками, вырывая ладони из рук брата. — Пытаюсь извиниться, –ответил Хвитсерк и, приподнявшись на корточки и оперевшись руками по обе стороны от Ивара об лавку, медленно и будто лениво, вовсе не страшась, приник своими обветренными губами к по-девичьи пухлым губам младшего брата. С Ивара будто спала пелена. Он наконец-то понял, чего он хотел от брата. Почему он чувствовал ту ревность и ненависть к нему. Он понял. Он был влюблен. Осознание ледяной волной охладило мозг, и разум прояснился. Ещё никогда в жизни он не чувствовал все настолько кристально ясным. Это произошло буквально за секунду, но Ивару этого хватило. — Знаешь, — сказал Ивар, отстранившись. — Мне это очень нравится, но одновременно меня тошнит от нас… Хвитсерк тихо засмеялся. — Меня тоже тошнит от нас, — сказал он. — Что ж… Тогда до завтра? — До завтра. Хвитсерк вышел из дома. Морозный воздух приятно обдувал раскрасневшиеся щеки, но его горячее сердце, казалось, ничто не сможет остудить. Он улыбался, не в силах сдержаться. Ивару тоже было неспокойно. Он лег на жёсткую лавку и закрыл глаза, пытаясь остановить поток мыслей, в котором раз за разом прокручивался поцелуй с родным братом. Моральные принципы волновали его не столько, сколько волновал тот факт, что их мог кто-то видеть (может даже Фрейдис). Он хотел большего, хотел продолжения. Но мысль о собственном бессилии в постели не давала ему причины сделать шаг навстречу брату. Он был слишком горд и слишком боялся быть осмеянным, как тогда, в детстве. Сейчас он взрослый и может постоять за себя, но страх никуда не исчез. Он превратился в ярость. Ивар не знал, что случится утром. Ему было не до этого. Впервые в жизни он перед сном не думал о своей безопасности, не строил планы, не пытался кого-то изобличить. Он просто дышал, его сердце билось, он слышал завывание ветра за окном и чувствовал затылком жёсткое дерево. Его глаза медленно закрывались, а пустая от гнетущих мыслей голова тяжелела. Он засыпал.