Der Parasit

      У каждого ли человека утро начинается с горячего чая или с кофе и круасана с шоколадом? Отнюдь, подобное подходит лишь персонажам романов или героям кинокартин, где все действия режиссируют.       Сидя в изоляторе временного содержания, Аккерман ждал, когда часы пробьют девять утра, что будет означать начало рабочего дня, и его, наконец, поведут на допрос к комиссару.       Помимо установления справедливости, что, безусловно, важно, больше радовало бывшего капитана то, что не придется зажимать нос платком, как только бомжеватой наружности мужчина, от которого разило чем-то крайне неприятно пахнущим, решит перевернуться. Леви совсем не хотелось разбирать эту симфонию запахов, слившихся в зловоние, что еще долго будет преследовать бывшего капитана. Кажется, весь первый этаж отделения жандармерии пропитался им.       Неосознанно, Леви вспомнил юношеское прошлое в трущобах. Тогда схожий запах витал во всем квартале, где старался выжить Аккерман.       Дежурный явно скучал, изредка переводя взгляд на заключенных, дожидаясь конца смены. Мужчина в самом расцвете сил большую часть времени буравил взглядом циферблат часов, установленных возле входа в отделение. Интересно, он надеялся, что под его чутким взором они ускорят темп?       Так или иначе, некоторые сотрудники неохотно приходили раньше нужного времени. Они спешили разобрать новые дела или подтянуть старые для сдачи в архив, чтобы не пришлось заниматься ими на выходных.       — Ну, здравствуй, крысеныш! — гулкие шаги затихли возле решетки, а знакомый голос эхом отразился по полупустому первому этажу. — Мне, конечно, приятно увидеть тебя, но, если честно, — не здесь и не по такому поводу. Какого хера с тобой произошло? Чем тебе та дамочка не угодила?       — Кенни…       Дежурный всполошился, не ожидая подобного интереса от самого загадочного комиссара жандармерии, которого все остерегались, как огня. Молодой мужчина набрался смелости, решая выяснить причину, ведь стало понятно, что комиссар Кенни Аккерман успел ознакомиться с деталями дела, что несколько превышало его должностные обязанности:       — Комиссар, — встав из-за рабочего стола, обратил на себя внимание дежурный, — в ваши полномочия не входят дела об…       — Да захлопнись ты! — бегло оглянулся назад Кенни, усталым взглядом усмирив сотрудника. — Сиди, вон, газетку читай и не перечь старшим по званию!       Дежурный, хмыкнув, проглотил обиду и снова неохотно перевел взгляд на часы, не желая спорить с самым неприятным сотрудником жандармерии. Разумеется, он знал, чем занимался этот человек в далеком прошлом и, как и все, недоумевал — от чего этому бандиту доверили такую должность. И нужно признать, слышать от него дерзости, связанные с должностным положением в жандармерии, было унизительно. Однако теперь все внимание дежурного было сконцентрировано на подслушивании разговора.       — Ну? — Выжидающе кивнул старший Аккерман, смотря на племянника сквозь решетку. — Может, объяснишь причину того, почему мне звонят посреди ночи, отрывая от занятной блондинки, чтобы я вместо того, чтобы заняться с ней житейскими делами, должен срываться и мчать сюда?       — Я рассказал ей… — убрав платок от носа, почти полушепотом ответил Леви.       — Чего? Кому?! — не выспавшись, комиссар хотел услышать четкий ответ, а не пытаться установить причинно-следственную связь; на это у него впереди рабочий день.       — Еве… Я рассказал ей всю правду… Кто я, чем занимался, и почему на самом деле меня задержала разведка…       — А что она..? — нахмурившись, предполагая реакцию жены племянника, решил уточнить комиссар.       — А она, скорее всего, уже собирает вещи, чтобы как можно скорее сбежать от меня…       — Леви…?       — Я не трогал ее! — смотря прямо в глаза комиссара, ответил бывший капитан, догадываясь, что тот хотел спросить. — Я сбежал из своего же дома, чтобы в порыве злости не «наломать дров»… Прогулялся, охладил пыл, а потом… Та пьяная сучка просто оклеветала меня!       — Я не могу ручаться за твои слова, но если ты ее не сильно покоцал, то отделаешься минимальным сроком или работами. Это не страшно…       — Да, Кенни, это не страшно… Учитывая, что я ни в чем не виноват. — Утвердительно ответил Леви.       Все же, состояние бывшего капитана напомнило старшему Аккерману то самое, которое было в день похорон сестры. То же выражение лица — полное скорби, в глазах горит отчаяние и заметно, как тлеет надежда на что-то хорошее в жизни ребенка.       Кенни понимает, что племянника совершенно не страшит учесть оказаться в тюрьме. Гораздо хуже для него осознание того, что жена выбрала другой путь развития их отношений. Тот, который он не хотел принимать. Тот, от которого гасла любая надежда в глазах повзрослевшего парня.       Если тогда Кенни смог помочь малышу Леви не чувствовать утрату так сильно, пытаясь заменить ему родителей, то сейчас так просто его проблемы не решить.       — Я что-нибудь придумаю… — начал комиссар.       — Не нужно… — перебил Леви, поднимаясь с насиженного места, подходя к решетке, кончиками пальцев ухватываясь за металлические прутья. — Лучше оставить все как есть…       — С каких пор ты сопли распустил, слабак!? — вспылил Кенни.       — А с каких пор тебе есть до меня дело? — воскликнул Леви. — Помнится, в детстве, когда ты меня бросил, тебе было плевать, что со мной станет, так что с тех пор изменилось? Стареешь?!       — Из меня никогда бы не вышло хорошего отца...       Леви хотел ответить, но в последний момент замолк.       Ответ, что мучил всю его сознательную жизнь, оказался слишком… Прост?!       Кенни… Он боялся…       Оказывается, даже в нем, человеке, что унес жизни стольких людей, было что-то человечное — он не хотел воспитать в нем такую же пропавшую душу, как и он сам.       С последней их встречи в гетто, мысли, о том, что Леви сделал что-то неправильное, чем и расстроил дядюшку, решившего оставить бесполезного племянника, не давали ему покоя.       На протяжении всего времени, что они жили вместе, младший Аккерман много раз слышал от Кенни:       — В нашем мире уважают тех, кто наглядно показал, что нет никого сильнее. Сила — вот, что главное!       И когда он взглядом провожал Кенни, молча глядя ему в спину, Леви думал, что недостаточно силен. Настолько недостаточно, что дядюшке стыдно за него.       Младший Аккерман оттачивал навыки, стараясь прийти к совершенству. Тренировки закреплялись побоями местных бандитов, получением продовольствия и громкой славой, о нем — сильнейшем сопляке на районе.       А Кенни Аккерман будто совсем пропал из этих гиблых мест, где они жили. Никто не видел и не слышал о нем…       Несколько лет Леви пытался найти его, но результата не было. Он даже подумал, что дядюшка действительно сгинул, пока не случился инцидент с припасами. Тогда Кенни вещал от имени власти. Леви наблюдал за его работой и тем, как он расправлялся с обезумевшими босяками.       Он был близко, но не подошел к родственнику.       Тогда Леви боялся подойти к Кенни, хоть и хотел задать один очень важный, но простой вопрос. Единственное, что его останавливало, — ему казалось, что он знает на него ответ.       На самом же деле, тогда, когда юный Леви самостоятельно разобрался с очередным по счету ублюдком-торговцем, Кенни понял, что может оставить племянника со спокойной душой, — он точно не закончит, как его младшая сестра.       Но теперь, когда Леви услышал ответ, о котором он даже и подумать не мог, младший Аккерман почувствовал, будто что-то перестало связывать ему руки.       Эти оковы назывались — страхом перед родителем.       Хоть Кенни и не был его настоящим отцом, но он был тем, кто воспитал его и заботился о нем. Именно старший Аккерман открыл для него этот мир — пусть тот и был гиблым, соответствующим таким оборванцам, как он и сам Леви.       Сейчас бывший капитан понял, что его внутренний обиженный ребенок, наконец, перестал таить злобу на дядю.       Осознавая это, он смог вдохнуть полной грудью, и, внезапно, ему стало легче.       — Если что, требуй позвать меня. Уж я-то им всем глотки вскрою…       — Спасибо, Кенни… — с толикой воодушевления ответил Леви.       Кивнув, комиссар медленно отошел от стальных прутьев, разделяющих его и последнего человека, кто ему был хоть немного дорог, грустно смотря на племянника, словно видит его в последний раз. Удаляясь от камеры, он ни разу не оглянулся, не желая видеть, как затухает фитиль его жизненных сил.       Конечно, пусть в жизни Леви разрешилась давняя загадка, что терзала его сердце и разум, но новая слишком быстро напомнила о себе, не давая раствориться в эйфории.       До начала рабочего дня старший Аккерман сумел выяснить, кто из комиссаров по распределению взял дело племянника, дождавшись окончания утренней летучки.       Им оказался комиссар Мосс — мужчина был на несколько лет младше Кенни, и что было важно для последнего, не имел к нему резкой неприязни. Объяснив ему ситуацию, он решил вместе с ним ознакомиться с делом. Посмотрев на заявление жертвы, а после, решив встретиться с ней лично, Кенни расспросил коллегу о возможном исходе этого дела.       Пока жандармы вели бурное обсуждение, увлеченные, они и не заметили, как в кабинет комиссара Мосса, постучавшись, вошел высокий блондин в униформе, принадлежность которой выдавало в нем работника другой государственной структуры.       — Какого хера ты здесь делаешь, Белоснежка? — насторожившись и тут же выпрямив спину, словно готовясь к обороне, на духу выпалил Кенни.       — Доброе утро, комиссар Мосс, комиссар Аккерман, я — Эрвин Смит — майор разведывательного управления. Ознакомьтесь!       Проигнорировав оскорбление от старшего Аккермана, Эрвин Смит подал ведущему дело бывшего капитана разрешение о предоставлении доступа к нему. Комиссар Мосс с недоверием взглянул на документ, внимательно вчитываясь в содержимое.       На его памяти это был третий раз, как иные структуры имели власть над ходом расследования, которое он вел, и всегда — это означало серьезный прецедент.       Получив разрешение на копию документов, Смит удалился из кабинета.       — Черт!.. — недовольно протянул Кенни. — Если он здесь, значит, хочет, чтобы Леви опять был на крючке!       Когда на часах было «10:42» бывшему капитану Аккерману разрешили покинуть изолятор для дачи показаний и оформления дела о нападении, случившимся этой же ночью.       Аккерман шел впереди, выполняя указания, что отдавал жандарм. Подойдя к кабинету, сотрудник поравнялся с подозреваемым, и трижды постучал, позже услышав разрешение.       Войдя в кабинет, дежурный указал на стул, стоящий напротив стола, за которым сидел комиссар Мосс. Леви неспешно прошел внутрь, бегло осматривая убранства и послушно сел, ожидая дальнейших указаний.       Кабинет был небольшим. В нем едва могло расположиться два хороших стола, поэтому столы комиссара и стенографистки стояли почти впритык. Темно-зеленые обои — угнетали, навевая лишнюю угрюмость при одном только взгляде на стены.       В левом углу, у окна стоял небольшой шкаф из темного дерева, который хранил на своих полках отложенные до лучших времен дела. Он больше напоминал маленький гроб, чем офисную мебель. Его гротескный вид с резьбой по дверцам и шпилями на ручках из кованого железа контрастировал с остальным кабинетом, и создавалось впечатление, что его сюда привезли по ошибке.       Ведущий его дежурный отрапортовал, и после этого комиссар отыскал среди небольшой стопки бумаг нужную папку. Мельком глянув документы, жандарм начал допрос. Впервые за долгое время ему действительно было интересно услышать версию подозреваемого. Это дело приняло лихой оборот и вдохнуло нотку интриги в рабочую рутину.       Разумеется, версия Леви в корне отличалась от показаний потерпевшей, чему комиссар не особо удивился.       Еще до допроса, пообщавшись с потерпевшей, Мосс выяснил, что дамочка, написавшая заявление на бывшего капитана, была голубых кровей, что конечно не умаляло ее любви к веселью и выпивке. В купе с вздорным характером, она всегда считала, что может позволить себе любую пакость, чтобы потешить свое самолюбие.       Леви просто не повезло.       Сам комиссар Мосс предположил, что если Аккерман действительно не причастен к нападению, то полученные синяки можно объяснить тем, что эта женщина заработала их еще во время веселья, и если бы она вернулась в подобном виде домой, то ее похождения могли бы быть раскрыты.       На его месте мог быть любой.       Помимо уставшего голоса Леви, за ночь не сомкнувшего глаз, и комиссара, что изредка стучал колпачком ручки о затертую поверхность стола, в кабинете сидела молодая стенографистка, печатавшая на машинке каждое слово Аккермана, ни на секунду не прерывая монотонную симфонию, лишь изредка меняя бумагу.       Она была слишком светлой для этого кабинета — выбеленные волосы и кожа, полупрозрачные голубые глаза и одежда в бежево-коричневых тонах делали из нее сплошное белое пятно. Кажется, таких, как она называют — альбиносами.       Однако Леви за весь допрос бросил лишь один короткий взгляд на юную особу, подмечая, что еще не встречал таких людей.       — Месье Аккерман, вы признаете свою вину? — стандартно спросил комиссар Мосс.       — Нет. — Леви старался давать односложные ответы на протяжении всего допроса, чтобы его слова не могли интерпретировать в угоду дела.       — Готовы ли вы сделать чистосердечное признание?       — Нет.       — У вас есть тот, кого предупредить о том, что вы задержаны?       — Да, я бы хотел позвонить своей жене.       — К сожалению, вы этого сделать не можете. Говорите номер, я сделаю это сам.       Выслушав и набрав номер, комиссар ожидал, когда же хозяйка подойдет к трубке, но пока что были только гудки. Повторив процедуру набора номера телефона несколько раз, комиссар предположил, что жена Леви могла быть на работе, но сам Аккерман отрицал это, точно зная, что у нее был выходной. Комиссар продолжил допрос, уточняя необходимые детали, попутно вновь набирая номер хозяина дома.       Начиная перебирать варианты, Леви никак не мог придумать стоящей причины для того, чтобы не взять телефон на протяжении часа, пока он давал показания, а сотрудник жандармерии занимался его делом и обработкой показаний потерпевшей.       Конечно, если Ева уже собрала вещи и покинула дом, то все вставало на свои места.       А вдруг…       — Знаете, я бы хотел проехать к вам домой и навестить мадмуазель Адерли лично. — Внезапно оповестил Мосс.       — Ваше право, — тихо отозвался бывший капитан.       Записав адрес, комиссар подготовился к поездке, перед этим передав Леви в руки нового дежурного, чтобы тот вновь поместил подозреваемого в изолятор.       Взяв в свое сопровождение недавно зашедшего в отделение лейтенанта, комиссар уже надевал плащ, когда услышал короткий стук в дверь, после которого вошел другой лейтенант.       — Дело Леви Аккермана передано комиссару Трэксли. Комиссар Мосс вы сняты с этого дела, прошу, распишитесь в приказе!       — На каком основании? — поинтересовался жандарм.       — Это внутреннее дело. Леви Аккерман бывший сотрудник разведывательного управления.       — Ясно… — Мужчине ничего не оставалось, кроме как снять плащ и расписаться в приказе.       Передавая папку с номером дела, комиссар вспомнил последние слова Кенни Аккермана перед выходом из кабинета. Он не общался с ним лично слишком тесно, но был уверен, что этот странный комиссар никогда не ошибается.       Не прошло и получаса, как дежурный вновь подошел к решетке, открывая ее.       С того времени, как Леви вернулся в изолятор, гнусно пахнущего мужичка успели отпустить и помимо него в камере остались два молодых парня и девушка лет двадцати.       Блондин и девушка выглядели помятыми, но только самый говорливый был в потрепанной одежде, испачканный смесью из грязи и крови. На его лице красовался синяк, а костяшки пальцев были сбиты в кровь — явно следы оказания сопротивления при задержании.       Темноволосый объяснял своему приятелю — почему важно учувствовать в митингах и показывать свою гражданскую позицию. Он шепотом критиковал правительство, говоря, что события Красного Мая были решающими, но в последний момент все равно цель была достигнута не полностью. Его жестикуляция и агрессивное настроение с головой выдавало в нем леворадикала, однако ему было приятнее использовать понятие борца за свободу.       Девушка из этой троицы все время сидела молча, укутавшись в красный шарф, бережно придерживая его рукой. Ее взгляд был рассредоточенным, и она вряд ли задумывалась о столь серьезных темах, как ее компаньоны.       — Аккерман, на выход! — раздался голос дежурного, тем временем, борец за свободу совсем затих и с опаской уставился на дежурного.       Леви неохотно начал подниматься с места, как услышал женский голос:       — Почему только Я? — удивленно спросила с места темноволосая.       Бывший капитан ошарашено уставился на юную особу.       Совпадение ли?!       Кенни говорил, что семья Аккерман раньше была очень уважаема и находилась в служении у короля, но после определенных событий, гнев правителя истребил большую часть людей с этой фамилией, а те, кто смог сбежать от гнета, — прятались, скрывая свою принадлежность к этой семье.       Не понятно почему, но Кенни почти не называл своей фамилии и привил это и племяннику, несмотря на то, что прошло много лет после тех ужасных событий.       Так же дядя говорил, что людей с фамилией Аккерман почти не осталось, и если он не лжет, то у Кенни был двоюродный брат, который жил в Отён, близ заповедной зоны Морван.       — Что? — обратив внимание на девушку, переспросил дежурный. — Ты разве Аккерман?       — Да, меня зовут — Микаса Аккерман. — Пояснила девушка.       — Надо же… Вы не родственники случаем? — дежурный с некой издевкой кивнул на растерянного Леви, что не сводил глаз с однофамилицы.       — Микаса… — Впервые заговорил блондин. — Разве кто-то еще носит твою фамилию?       Девушка испуганно смотрела на бывшего капитана, не силясь поверить в столь неожиданное совпадение.       А был ли этот случай совпадением?!       — Леви Аккерман — на выход! — скомандовал жандарм.       — Зачем? — Впервые у бывшего капитана появился интерес остаться во временном изоляторе.       — Без разговоров. На выход!       Медленно пройдя к двери решетки, не сводя взгляда с удивленной троицы, Леви все же покинул это пристанище и отправился вслед за дежурным.       — Ну, куда вы меня ведете? — поинтересовался обвиняемый.       — На допрос.       — Он же только что был. — Смутившись, напомнил Аккерман.       — Твое дело передали другому комиссару. — Пояснил жандарм.       На этот раз табличка на двери гласила «Комиссар Трэксли».       Уютный, но в тоже время строгий интерьер кабинета на первый взгляд был приятнее, чем у Мосса, но на его стенах весьма вычурно красовались украшения. Это было роскошью — иметь что-то подобное в кабинете обычного комиссара жандармерии, и тут-то Леви насторожился.       Стенографистка показательно фыркнула, как только увидела несколько неряшливый вид подозреваемого. Поправив очки, она сменила бумагу и выжидающе смотрела на комиссара, сидевшего за столом. Мужчина был одет в костюм, что отлично сидел на нем, и, учитывая его непропорциональную фигуру из-за неприлично выпирающего живота, — был перешит согласно его меркам.       Аккерман понял — Трэксли приказано его завалить.       — Ну-с, несостоявшийся душегуб пожаловал! — объявил комиссар, как только Леви занял стул перед ним.       — Подбирайте выражения правильно, комиссар, иначе я могу обвинить вас в клевете. — Не спеша, отчеканивая каждое слово, ответил Леви, смотря прямо в глаза жандарма.       Трэксли не первый день работал с «такими», как Аккерман, и с легкостью мог выдержать этот взгляд, даже ухмыляясь, дабы психологически сильнее поддеть оппонента.       Как и комиссар Мосс, Трэксли задал все стандартные вопросы, повторяя их, меняя порядок в беседе. Однако он всегда получал от Леви одинаковый ответ, не важно, как сильно жандарм менял формулировку.       — Месье Аккерман, вы ведь понимаете, что из-за своего неконтролируемого нападения на беззащитную женщину вы подписали себе самый строгий приговор?       Сложив руки на груди и придвинувшись всем корпусом к Аккерману, словно гора, отбрасывая длинную тень, Трэксли предпринял попытку нагнать панику на Аккермана.       — Вы решили меня запугать? — все так же, не выказывая эмоций, спросил Леви.       — Та, кого вы чуть не лишили жизни этой ночью, принадлежит верховной знати… — Пояснил комиссар, не обращая внимания на вопрос подозреваемого.       — Рад за эту дорогую потаскуху, что шатается по дешевым кабакам, но я ее не трогал!       — Как вы смеете порочить честь этой прекрасной мадмуазель?! — воскликнул Трэксли, наигранно сжав губы.       — Так же легко, как она порочит мою! — ответил Аккерман.       Комиссар шикнул, услышав ответ Леви, и порывисто схватился за телефон, набирая служебный номер:       — Дежурный, отведите подозреваемого! — смирив бывшего капитана сердитым взглядом, Трэксли объявил: — Что ж, наш допрос окончен!       Буквально через несколько минут в дверях комиссара Трэксли показался жандарм, принявшийся выполнять свою рутинную работу.       Вернувшись в изолятор, Леви приметил, что остался один, и спросил, где та троица, — они сейчас были на допросе.       Прошло несколько часов, Аккерману предложили обед, от которого он решил не отказываться. Еда была чрезвычайно пресной, но о том, как они испортили чай, лучше вообще умолчать.       Раздался звонок в отделение, из-за которого дежурный лениво оторвался от бумаг, что заполнял вручную. Леви от скуки наблюдал за этим ничем не примечательным человеком и насторожился, когда тот перевел на него взгляд.       — Ее что, дома нет? — еле разобрал вопрос дежурного Леви, поднявшись с места и подойдя к самой решетке.       — Сейчас спрошу, — дежурный отвел трубку от лица, обратившись к Аккерману: — комиссар и лейтенант ищут вашу жену, но, похоже, что ее нет дома.       — У нее сегодня выходной, она точно должна быть дома.       Дежурный нахмурился, передав информацию жандармам по ту сторону телефонной трубки.       — Со слов моих коллег, пока что все указывает на то, что мадмуазель Адерли дома нет, однако ее верхняя одежда на месте.       — Быть того не может! — резкая догадка посетила тревожный разум Аккермана, заставляя покрыться мелкой дрожью.       Дежурный внимательно смотрел на подозреваемого.       — У моей жены бронхиальная астма. Когда я уходил, она заходила в подвал, посмотрите там.       — Одну минуту. — Дежурный вновь передал слова коллегам и позже повесил трубку.       — Что там? — Спросил взволнованный Леви.       — Нам перезвонят. — Холодно ответил жандарм.       Ожидание изнуряло, сводило с ума и просто не отпускало сознание бывшего капитана, терроризируя различными предположениями.       Прошло около часа, как минимум. Это сильно настораживало, но попросить позвонить дежурного к себе домой он не мог. К сожалению, ситуация находилась не в его власти.       Аккерману казалось, что трели телефона раздались слишком громко, наполняя собой весь этаж. Дежурный сразу же ответил на звонок. Пока он о чем-то переговаривался с коллегами, Леви заметил, как мужчина сильнее нахмурился, а уголки его губ сползли вниз, выказывая пренебрежение или омерзение от услышанного.       — Что с моей женой? — врезаясь в железные прутья, не мог сдержать волнения бывший капитан.       Дежурный, услышав, почему был задержан Аккерман от коллег, перевел на того тяжелый взгляд, полный неприязни.