***
— Я, кажется, предупреждал вас, мистер Фишер, что за вашим поведением будут наблюдать с особым пристрастием. Вы уже прогуляли несколько уроков без уважительной причины, а также испортили школьное имущество! — Но… — Никаких «но»! — рявкнул директор. — К концу недели все учебники должны быть как новые, и шкафчик в том числе. Отработка на месяц, начиная с завтрашнего дня, по вечерам в четыре. Это первое предупреждение! — Да, сэр, — процедил Сал, поняв, что спорить бесполезно. Что бы он ни сказал, слушать его не будут. Вселенская несправедливость явно отыгрывалась на нём за какие-то прошлые жизни. И Салли готов был продать остаток этой, чтобы своими глазами увидеть, что такого он натворил, чтобы его так все ненавидели без причины. К маленькой умирающей радости, пока директор орал, один урок сменился другим, и тот был последним в расписании на сегодня. Так что на занятия можно не возвращаться, а сразу валить домой. Салливан с трудом выдернул комок учебников и тетрадей из шкафчика, завернул эту гадость в пакет и направился к выходу. До Рождества оставалось всего три дня. О каникулах он, конечно, и так не особо мечтал, а теперь их вовсе не будет. Ещё что-то делать с этим дурацким подарком для этой, как её… Кэтрин чего-то там. Юноша вспомнил инцидент с другой девушкой в коридоре и помрачнел. Возможно, о своём подарке, который, чего там увиливать, он всё-таки ждал, придётся забыть. После такой грубости она вряд ли с ним ещё раз заговорит. На край, швырнёт ему какую-нибудь дешёвку с рынка для галочки, чтобы не портить оценки. С такими мыслями Фишер добрёл до автобусной остановки, подмечая, что от школы до пешеходного перехода целых двести сорок два шага. Кажется, пора завязывать с этими цифрами.***
Горячий чай не согревал совершенно. И даже сквозь два пледа Салли чувствовал скользкий холод, кусающий за пальцы. Сгнивший утеплитель в парадной явно нужно было поменять ещё осенью, а не ждать, когда ударят морозы. Относительно тепло оставалось на втором этаже, и хотя юноша очень не хотел туда возвращаться, подгоняющий морозец становился невыносимее с каждым часом. Помучившись ещё недолго, Фишер сдался и, прибавив звук на телевизоре на полную, поплёлся в спальню. Гитара, купленная когда-то отцом, по-прежнему стояла в углу. Она несла в себе самые разные воспоминания, последние — не самого приятного характера, но поступить с ней так же, как с приставкой, не поднималась рука. Не считая протеза, это единственное, что осталось от прошлой жизни. Оставив дверь открытой, чтобы чужие разговоры из гостиной достигали второго этажа, Сал свалился на кровать. Сон был беспокойным. Сначала — кромешная тьма. Он никогда не боялся темноты, но эта была какой-то особенной: густой, слишком чёрной и будто живой. Сал бродил в абсолютном ничего, пока по углам копошились невидимые лапки, царапая коготками нервы. — Сын, никогда не бойся темноты. Возможно, там просто заблудился тот, кто сам боится, — сказал однажды Генри своему ребёнку, когда тот испугался шорохов под кроватью в четыре года. Вместе с отцом они полезли с фонариком в пугающие коробки, ища источник, пока Генри не нашёл его — в одной из коробок застрял маленький мышонок. — Видишь, Сал? Это был один из важных уроков в жизни мальчика, который чуть ли не единственный в своём возрасте мог смело засыпать в комнате без ночника и спокойно вставать, чтобы закрыть приоткрывшуюся дверь тёмного гардероба. Потому что папа был прав. Каким бы ни казалось страшным чудовище, выслушай его: возможно, оно вовсе не такое уж и злое, скорее, беспомощное. Чудовище, которое преследует его сейчас, не просто злое — оно кровожадное, дикое и только и выжидает, когда жертва ослабнет, чтобы напасть. Салли упрямо не обращает на него никакого внимания, продолжая идти. — Чувак, не стоит, поверь… — хватает кто-то за руку. Голос, знакомый до сдавленного крика. Сал не слышал его так давно, что каменеет, чувствуя — мимолётное касание пропало. — Ларри? — шепчет маленький мальчик с забинтованным лицом, оборачиваясь. Но позади никого нет. — Ларри, это ты? Что-то чёрное и мерзко воняющее промелькнуло перед глазами, а потом мальчика сбивают с ног, и Салли резко открывает глаза: оно стоит прямо над ним! Огромное, скользкое, живое — слюна капает из оскаленной пасти прямо ему на лицо. Лапы давят на грудь, пробивая клетку когтями, и Салли хрипит, пытаясь скинуть собаку с себя. Она рычит, а потом гавкает прямо в глаза, вцепляясь в старые шрамы, и начинает раздирать и грызть лицо мальчика. Салливан подскакивает второй раз в холодном поту, с криком держась за лицо. Собственное дыхание, казалось, лопает лёгкие. На кровати никого нет, одеяло смято, но чувство, что острые когти пробежались по нему товарным составом, всё ещё остаётся. Салли, не отнимая ладоней от лица, пристально оглядел тёмную комнату. Никакой собаки нет. Это сон, всего лишь сон. Конечно. Отдышавшись, юноша скинул одеяло и поплёлся вниз, держась за голову. Телевизор продолжал орать на весь дом. Только вот антенна сбилась с сигнала, и теперь на весь дом шуршали чёрно-белые помехи. Наверное, поэтому кошмар и приснился. Выпив два стакана холодной воды, Сал остановился посреди гостиной, хмуро глядя за окна — там ещё темно. Спать хочется жутко. Ещё сильнее не хочется увидеть то, что он увидел, ещё раз. Вернувшись к телевизору, парень принялся настраивать рожки. Скрип за спиной, как ехидный смешок, бросающий вызов. Салли медленно обернулся. Плотно запертая — он был в этом уверен — дверь в подвал раскрылась с тягучей плавностью, демонстрируя кромешное ничего. Чёрную прямоугольную дыру, ведущую в самый низ. Юноша нахмурился, а потом быстрым шагом пересёк комнату и подошёл к двери, прямо глядя в глаза тьме. Когда уже на подходе там, за чертой, зажглись два красных глаза, Салли взялся за ручку и громко захлопнул дверцу перед самым носом этой твари. Потому что нет там никого. Он очень надеялся на это. Дверь больше не открывалась, но чувство, что нечто по-прежнему там, лениво царапает преграду, принюхиваясь, заставляет волоски на теле становиться дыбом. Пап, как жаль, что ты не рассказал мне, что делать с чудовищами, которые хотят тебя сожрать. Не стоит бояться темноты. Стоит бояться того, кто может оттуда вылезти. Сал не боится ни первого, ни второго. Он боится, что сходит с ума.