Стокгольмский синдром

      Эрика устала. Этим предложением можно было описать всю её жизнь с тех пор, как Трис сломала ногу. И хотя это событие составило лишь малую долю среди случаев, потянувших за собой цепочку чёрной полосы, Томпсон мечтала вернуться в тот самый день и отказаться от роли капитана. Может быть, тогда бы головная боль и сонливость не оседали на плечах каменными футами, а уголки губ не тянуло вниз, как на скрепках, при попытке улыбнуться. Всего конец февраля, а оценки уже неумолимо поползли вниз, хотя Эрика всегда училась неплохо. А теперь она засыпала на уроках, пропускала встречи с друзьями и лгала маме, что всё хорошо. Но уже взвалив на себя так много, не могла сдать назад.       — Эрика, ты же поможешь отобрать роли на выпускную театральную постановку?       — Да, конечно, — бледно улыбается девушка. Что ж, опять возвращаться домой затемно. Рошель будет недовольна, ведь сестра обещала посмотреть с ней мультики в шесть вечера. Эрике стыдно признавать, что лучше она прогуляется пешком от колледжа до дома, чем лишний раз вступит в диалог с натянутым счастливым лицом, больше похожим на мимику мученицы.       А ещё ей мерещилось, что за ней кто-то следит. Это чувство появилось накануне экзаменов, поэтому девушка быстро отодвинула его на полочку «излишняя фантазия и недосыпание». Конечно, каждый раз постукивать каблучками сапожек по еле освещённой аллее, которая простирается на пути к дому, — как тут не навыдумывать?       «Скорее бы лето…»

***

      Салливан до последнего убеждал себя, что всё под контролем, но как дошло до того, что ненавязчиво наблюдать за Эрикой Томпсон стало обыденным (и немного необходимым), он не помнил. Они ведь даже не разговаривали с той встречи. Девушка не смотрела в его сторону (попросту не видела), парень никогда не подходил к ней, но почему-то из тридцати одного ученика в классе она казалась самой настоящей и живой. Может быть, дело было в том, что, лишившись смысла в своей жизни, юноша просто переключился на чужие, наблюдая за миром, как через рамку новенького телевизора — кто знает, но факт оставался фактом.       Сначала он стал невольным свидетелем того, что люди называют нервным срывом. В тот день Томпсон переобнималась со всеми девчонками после занятия (у кого-то был день рождения) и сказала, что чуть задержится, всё с той же фальшивой улыбкой маша подругам, пока те не скрылись из зала. А потом вдруг разревелась, тихонечко, где никто не видит, зажимая ладошкой рот на краю скамьи запасных игроков. И Салу было крайне неловко, но в то же время жгуче интересно, что такого происходит в жизни чуть ли не лучшей ученицы колледжа, что вот так, в одиночестве, она пытается заткнуть истерику, чтобы снова выйти к людям?       Именно тогда он почти решился подойти и даже начал спускаться, но тут у девушки зазвонил телефон, и она быстро собралась, утёрла слёзы и ушла.       Немного позже Сал застал сцену, как уже собирающуюся домой Эрику нагоняет какая-то девочка из средних классов, тараторя что-то о декорациях и бешено размахивая руками. То ли кто-то не успел что-то сделать, то ли заболел, то ли сломал… Фишер не понял — девчонка говорила очень быстро и перепуганно. Зато он видел, как Эрика на секунду прикрыла глаза, словно борясь с собой, потом молча кивнула, скинула одежду и быстро пошла за девочкой в сторону актового зала.       Через неделю Томпсон получила выговор за низкую оценку лабораторной по химии. И хоть выглядела девушка поникшей, кивая каждому слову учителя, Сал видел её стеклянный взгляд в парту и понимал: ей всё равно.       На следующей лабораторной он незаметно пустил ей на парту самолётик с решением варианта. Её сгорбившаяся спина на секунду застыла, а потом Эрика осторожно развернула листок, пробегаясь глазами по тексту. Через мгновенье они в неверии расширились, а девушка начала оборачиваться, гадая, откуда прилетела, в прямом смысле, помощь. Сал сосредоточенно уткнулся в свою тетрадь. Ему лавры не нужны, это всего лишь дань за ответное добро, только и всего. Так что кто был таинственным благодетелем, Томпсон так и не узнала.       Это ничего не значило ни для кого из них.       А потом, чуть позже, Салливан понял, что пропал.       Тогда он бесцельно шатался по Нокфеллу, засунув руки в карманы и пиная попавшиеся на дороге камушки. Кажется, собственные ноги занесли его в старый парк с пустующей детской площадкой. Был выходной, и слушать оседающую в мозгу капель с крыши оказалось выше его сил: дома парень оказывался взаперти со всеми чудовищами и мыслями о смерти. Снаружи хотя бы мог ненадолго бежать от шагов за спиной и наблюдающих за ним глаз. Пока они не нагоняли…       Устав ходить, Салливан сел на скрипучие качели, бездумно провожая взглядом редких прохожих: те спешили по своим делам, разговаривали по мобильникам, пыхтя тащили тяжёлые сумки, не обращая никакого внимания на парня в капюшоне. Это всегда устраивало Фишера более чем.       Кроме ощущения, что мир его совершенно не видит.       Скрип-скрип, скрип-скрип…       Юноша несильно оттолкнулся одной ногой от земли, не высовывая рук из карманов, и поглядел на ручеёк, пробирающийся сквозь старые залежи листьев и фантиков — весна в Нокфелле напоминала восстание помойки.       Скрип-скрип…       Ветер всколыхнул рваную чёлку, заглянув под капюшон, мимо кто-то прошёл.       Скрип-скрип…       Скрип…       Всхлип.       Юноша замер, прекратив качаться.       Скрип… соседние качели покачнулись сами собой, и мурашки вцепились в затылок. Всхлип. Вздох. И что-то липкое капнуло за спиной. Сал сжал зубы, вновь оттолкнувшись, но не оборачиваясь. Оно нашло его, снова.       Скрип-скрип…       Это правда начинает бесить.       Скрип-скрип, скрип-скрип-всхлип… скрип-скри…       — Рошель, прекрати, я же на каблуках!       Салливан будто очнулся, вынырнул из звенящего напряжения за секунду до побега. Знакомый голос заставил его обернуться. И шокированно замереть.       По главной аллее, бодро работая руками, катилась на инвалидной коляске девочка лет десяти, за ней, с трудом поспевая, бежала (пыталась) Эрика Томпсон с большим бумажным пакетом на руках.       — А нечего наряжаться, мы же пошли гулять! — лихо развернув коляску, поддразнила девочка.       Эрика, запыхавшись, остановилась, перехватила пакет одной рукой, а вторую упёрла в бок и ответила:       — Во-первых, у меня нет другой обуви для такой сырости, а во-вторых…       — Ты просто зануда, Эри! — протянула Рошель, не дослушав.       Девушка сощурилась, медленно поставила пакет на детскую горку и вдруг рванула к девочке. Та с визгами развернула коляску, удирая от сестры. Не проехав и круга по площадке, колёса въехали в глину и забуксовали, поэтому кара небесная в виде Эрики настигла девчушку всего через несколько секунд.       — Что ты там сказала? — зловеще проговорила девушка за плечом сестры. Рошель взвизгнула снова и что есть сил крутанула колёса, вырываясь вперёд. Старшая сестра, потеряв опору, едва не упала, запрыгав на одной ноге и маша руками, что на каблуках по земле выглядело крайне комично. Но потом, опомнившись, она довольно ловко кинулась наперерез и выскочила прямо перед Рошель.       Салливан, смотревший на это шоу со стороны, снова открыл для себя что-то новое в человеке, с которым бок о бок проучился почти год. Оказывается, у Эрики есть сестра-инвалид — неожиданность. Вот что значили эти слова: «Я вижу напоминание об этом каждый день». Но понимание этого какое-то отдалённое, мимолётное.       Сал смотрит на смеющуюся девушку и не узнаёт — как подменили. Она, чуть растрёпанная и запыхавшаяся, но с горящими глазами, носилась по детской площадке, наплевав на замшевые сапоги и длинное светлое пальто, на котором уже появилось несколько видимых пятен. Её улыбка тепло украсила лицо, последнее время прячущее любые эмоции, а движения были лёгкими и нескованными. Хрупкая на вид, она спокойно подняла сестру на руки и усадила её на дальние качели, когда та попросила, и совершенно не разозлилась, что колёса оставили грязный отпечаток на её одежде. Ни следа от уставшей девушки, задёрганной со всех сторон. Интересно, эта грань тоже ложь?       У сестёр Томпсон идентично светлые волосы и нежно-голубые глаза. Только если в одних плещется искреннее веселье и детский восторг, то в других — что-то не по годам умиротворённое, заботливое и тоскливое, умело скрытое за сестринской снисходительностью по возрасту. Пока одна старательно раскачивается туда-обратно, высунув язык от усердия, вторая стоит чуть поодаль, скрестив руки на груди и, привалившись к дереву, наблюдает. Улыбка вновь трогает её губы, настолько в меру красиво, что картину не портят ни листочек, застрявший в волосах, ни съехавшее на плечо пальто, ни пятно на коленке.       Сал отмер не сразу, а как смог моргнуть, вдруг понял — позади никого нет. Преследующие призраки пропали, а на площадке лишь он, сёстры Томпсон и пара мимо идущих человек. И солнце. Никакой тьмы.       Не сказать, что Эрика была какой-то по-особенному красивой или необычной. Салливан вообще не разделял это понятие, он считал, что всякое лицо красиво по-своему.       Кроме такого, что следует прятать за маской, да, Салли-Кромсали?..       Внутренний голос последнее время особенно омерзителен и жесток.       Какая-то задорная популярная мелодия отвлекла юношу от тяжёлых мыслей и вернула внимание к девушке. Эрика вытащила из кармана сотовый и, отвернувшись, ответила на звонок.       — Да? Да, мам. Мы в парке. Ещё немного. Да, я всё купила…       — Ой, Эри, смотри, какая собачка!       Дальше произошло что-то невероятное, слившееся в милисекунды и в то же время растянувшееся, как заевшая плёнка.       Услышав оклик сестры, Эрика начала оборачиваться, ещё не отняв телефон от уха. Сал вскочил на ноги. Рошель восторженно протянула руки вперёд навстречу быстро промелькнувшей тени.       Наверное, сторонний мыслитель подумает, что после трагедии в детстве Салли обзаведётся фобией на животных, которые по праву считаются лучшими друзьями человека. Но это не так. Где-то в подсознании страх был, однако Салливан всегда понимал, что зло идёт от одного конкретного существа, а не от всех представителей вида на свете. Да и куда деться ребёнку, когда в каждом доме по соседству хоть одна собака на подъезд да была? Не все собаки злые, не все люди хорошие — юноша осознавал это в полной мере, но, будучи почти сожранным заживо, имел привычку обходить стороной собак просто на всякий случай (и его никогда не тянуло потискать маленьких щеночков).       Однако, когда он слышит почти идентичный собственным словам текст из прошлого, тело сковывает оцепенением, пальцы холодеют, и паника сдавливает сердце в колотящуюся точку.       — Нет!.. — тихо шепчут зашитые губы под протезом, готовясь услышать, как счастливый детский смех оборвётся воплем ужаса, а маленькие ручки окрасит багровыми брызгами.       И пока Сал пребывал в западне кричащих чувств — убежать прочь или предотвратить неизбежное, — случилось совсем другое.       Эрика выросла перед сестрой буквально за мгновенье. Парень моргнуть не успел, как она загородила собой девочку, выставив руку с телефоном вперёд, и хмуро уставилась на собаку, которая, повиливая хвостиком, остановилась напротив качелей. Псинка была едва ли выше колена, с висячими ушами и толстыми отъеденными бочками. Высунув язык набок, она озадаченно глядела на девочек, но, смущённая большим человеком, ближе подходить не стала.       Эрика расслабила плечи и со вздохом обернулась к сестре.       — Ро, сколько раз тебе говорить не тянуть руки к каждой собаке? Не все бывают добрыми.       — Но смотри, какая она милая! — запротестовала девочка.       Томпсон провела ладонью по лицу, а потом вспомнила, что разговаривала с мамой, и, строго глянув на девочку, снова поднесла телефон к уху.       — Прости мам, отвлеклась… что ты там говорила?..       А между тем Салливан продолжал стоять поодаль, не в состоянии отмереть. Повезло. Им сейчас повезло куда больше, чем ему, но больше всего впечатлило юношу не это, а то, как Эрика без колебаний встала между опасностью и семьёй. Как не задумываясь она бросила своё тело, чтобы защитить… совсем как мама.       — Сал, нет!.. Фу!.. Пусти его!.. — всегда такие яркие воспоминания услужливо вспыхнули в голове. Хмурое небо, белоснежные клыки и красивое голубое платье в крови. Чавкающий звук, с которым зубы вгрызаются в плоть, и адская боль. Салли помнит всё, годами обманывая психологов и отца, что сразу потерял сознание.       И сейчас он смотрит, как, договорив с матерью, Эрика сдалась уговорам младшей сестры и подозвала бездомную собаку обратно, отщипнув ей кусочек хлеба из пакета. Пока псинка благодарно жевала угощение, девушка сперва сама погладила её по голове и только потом разрешила это сделать Рошель, взяв с неё обещание обязательно помыть руки.       Именно с того дня наблюдать за жизнью Эрики Томпсон вошло в привычку, и только находясь рядом с ней безмолвной тенью Салли вдруг понял, что преследовавшие хищные глаза теряют его всё чаще. Да, они будут ждать его там, в доме №18, но это потом, ночью… а пока до захода солнца у него ещё есть время.