***
Машина скорой помощи окрасила синими мигалками холл колледжа прямо во время соревнований по футболу среди старших классов. Стайка девушек в красно-белой форме чирлидеров, кутаясь в куртки, хмуро провожали взглядом врачей, погружающих на носилки капитана их команды. Беатрис Мэдисон сломала себе ногу во время кульбита с пирамиды прямо перед вторым таймом. — Ты не виновата. — Это должна была быть я! Я отказалась, и она… — Эрика, — одёрнула мечущуюся по раздевалке девушку Андреа. — Она сама решила так, мы все её отговаривали! — Трис уже полгода не занималась, а я просто испугалась и подвела всех! — Томпсон, запустив пальцы в волосы, сгорбилась на скамейке. — Если бы я тогда не ушла… — То вместо Трис в машине скорой помощи оказалась бы ты. Эри, — Андреа присела на корточки рядом с ней, — думаешь, твои родители были бы счастливы узнать, что старшая дочь из-за тупого «на слабо» сломала себе ногу? Или ещё чего, м? Эрика вздрогнула, но волосы не выпустила и голову не подняла. Чувство вины гнуло её к полу, а пока за пределами раздевалки шумели зрители и команда, самым страшным казалось выйти туда и ощутить на себе все эти обвиняющие взгляды. И пусть Андреа в чём-то права, но подвести девчонок просто потому, что где-то не хватило лишней тренировки, и сорвать мечту человека — гнусно. Андреа продолжала говорить за двоих, что-то объясняя, но Эрика слушала вполуха. У Томпсон вообще была дурацкая привычка загоняться из-за каждой ошибки. Как закончился день, она помнила плохо. Но меньше всего Эрика ожидала, что после случившегося именно её выберут капитаном команды по чирлидингу. — Вы шутите, да? Кто-то похлопал по плечу. — Давайте смотреть правде в глаза: максимализм Беатрис довёл нас всех, и её в том числе. Нам нужен капитан, который сможет грамотно оценить силы команды и не будет доводить до нервного истощения за месяц перед каждым матчем, — выступила вперёд Кэтрин. Остальные девочки в форме одобрительно закивали головами, и окружённая подругами Эрика Томпсон в первую очередь оценила себя — она не готова к такой ответственности. Совсем скоро семестровые экзамены, отец уехал в командировку, ещё в театральном кружке какой-то бардак на фоне дня Святого Валентина, а Рошель просится помочь с уроками. Теперь ещё и капитанство — она не потянет. Но язык примёрз к нёбу, и отказать Эрика не смогла. Десять пар надеющихся глаз уже смотрели на неё.***
«МАНЧИК — ПИДОР» — гласила старательно выведенная зелёной краской надпись в восьмом ряду на шестой сидушке. Сал не знал, кто такой Манчик и действительно ли он пидор, но вот то, что дрянь, которой это написано, придётся оттирать минут сорок, Фишер определил с первого взгляда. Руки бы пообрывать тем, кто ходит в зал с маркерами (вот уже и думать стал как бабка-уборщица, потрясающе). То ли у директора не хватало бюджета на клининг колледжа, то ли он принципиально караулил Салливана в коридорах — юноша не знал, но уже предчувствовал, что до конца обучения познакомится с каждым сидением их нехилого спортивного зала. И предъявить нечего — любой вяк бывшего заключённого, и можно паковать вещи обратно за решётку. Самое паршивое, что спортзал — это именно то место, где тусуются три раза в неделю не только первокурсники и девчонки-чирлидеры, но и Флетчер с дружками. Юноша скрипел зубами, отсиживаясь, как загнанная трусливая крыса, за последними рядами, и не мог ничего. После инцидента в туалете затишье длилось недолго, а потом пошла вполне ожидаемая цепная реакция. Слухи прокатились новой волной, и теперь вместо холодного игнорирования многие морщились только завидев Фишера в кабинете, хотя парень не то что не был знаком ни с кем из таких одноклассников — он ни с кем так и не разговаривал с начала года. Зато у Роя появилась идея-фикс — содрать протез с лица парня перед другими. Это выматывало больше всего. Кое-как заставив себя вернуться на учёбу после Рождества, Салли окончательно потерял покой. Теперь он приходил в колледж чуть ли не со звонком, пробираясь в класс буквально секунда в секунду с началом занятий, а перерывы между уроков больше напоминали жестокие салки, где проигравший уже определён заранее. Правила выживания довольно непросты: всегда оказываться в большом пространстве с двумя выходами или вблизи учителя, чаще оборачиваться в коридорах, ни в коем случае не подходить к туалетам и собираться домой за секунды. Если Флетчер покинет здание раньше, можно смело ночевать где-нибудь в кладовке — этот говнюк может подкараулить за любым углом. А всё потому, что стоило держать язык за зубами и не отвечать на приветствие Эрики Томпсон в первый день после каникул, когда рядом ошивался Рой. То ли у того разыгрались гормоны, то ли какие-то непонятные инстинкты старшего братца-защитника, то ли Флетчер запал на девушку, но градус агрессии вознёсся до небес, и нарваться на отработку именно в такой момент — какой-то особый вид мазохизма. Порой Салливан всерьёз задумывался поинтересоваться у Флетчера по поводу того, что тот тратит своё личное время на него, и спросить о проблемах на личном. Хотя бы мучения оборвутся быстро (наверное). И даже такой маленький приятный момент, что девушка не постеснялась обратиться к юноше с протезом при других, быстро стёрся от осознания масштабов проблемы. Впрочем, и последнее длилось недолго — Эрика Томпсон быстро забыла о парне, снова оставшись за прозрачной преградой тех, кому всё равно. Другого Фишер и не ждал, но воющая тоска в груди по тем дням, когда у него были настоящие и преданные друзья, набрасывалась по ночам с новой силой. Кажется, ещё пара месяцев, и он разучится разговаривать насовсем. Сал устало прикрыл глаза. Зелёная надпись под губкой оставалась по-прежнему видимой, а тренировка чирлидеров внизу — какой-то необычайно тихой. После несчастного случая во время матча Эрика заняла пост капитана команды и, собственно, после этого стала сама не своя. И, что самое странное, никто не замечал этого, кроме Салливана. Даже лучшие подруги Томпсон щебетали рядом с ней, не видя, как она отвечает невпопад и смотрит в никуда. За какой-то месяц от жизнерадостной доброй девушки осталась едва ли половина: она часто молчала, врезалась в идущих навстречу людей и подолгу сидела в одиночестве пустого зала. Первый раз Салли подумал, что она решила просто обдумать стратегию их выступления, но повторяющаяся однообразная картина того, как девчонки торопливо собираются и покидают зал, а одна остаётся, повторялась несколько раз в неделю. А ещё она больше ни разу не заметила постороннего в помещении. Скинув тряпку в ведро и таки проиграв бой с Манчиком, Сал поглядел вниз. Эрика опять сидит на сложенных матах и смотрит в никуда. Её заплетённые в хвостик волосы сбились набок, плечи поникли, а приклеенная фальшивая улыбка слетела под подошвы. Сперва юноша хотел окликнуть её или подойти, но потом передумал. Он не знал, что ей сказать, а она вряд ли хочет сейчас с кем-то разговаривать.***
На следующий день Эрика пришла с обстриженными по плечи волосами и синяками под глазами. — Эй, подруга, что-то случилось? — впервые прозвучал нужный вопрос от окружающих. Только девушка не хотела на него отвечать. Она бледно улыбнулась окружившим её подружкам и дотронулась до стриженых кончиков волос. — Да нет… просто какой-то малолетка наклеил жвачку в автобусе. Пришлось обрезать. Она врёт, понял Салли, сидя за последней партой. Пока Андреа и Кейт (или Келли?) принялись охать и ахать, успокаивая совершенно спокойную после потери локонов Томпсон, Фишер подумал, что так ей идёт больше. Но вместо такого нужного комплимента девушка с грустной улыбкой продолжала слушать, как всем её жаль, и самой жалеть, что вообще сказала про жвачку. — Я всё равно хотела сменить причёску, всё нормально, — отвечала она. Салли же видел, как ей поскорее хочется отделаться от этого внимания. И чертовски её понимал.***
В доме №18 всё по-прежнему. День сурка, который никак не прекратится, но будет угнетать всё сильнее и сильнее. Потерявшиеся на втором этаже кошмары опомнились и нашли лазейку вниз. Они, похрустывая осколками, медленно подползали всё ближе, нацеливаясь на спящую фигуру в гостиной. Ещё через пару дней Сал с ужасом обнаружил у себя под подушкой нож, хотя не помнил, как брал его с кухни. Пестрящий помехами телевизор отбрасывал пляшущие тени по этажу, заставляя затравленно вглядываться в тёмные углы. Одно дело не бояться темноты, другое — когда она с липким причмокиванием распахивает глазницы с вертикальными зрачками, внушая всякие гадости. Салли часами шарахался по пустынным улицам, стараясь вымотаться по максимуму, чтобы уснуть сразу. Таблетки со снотворным ему не продавали — запрет в справке, только те, что выписал тюремный врач (а к ним Сал зарёкся прикасаться), но и торчать часами на улице (и хорошо, что уже теплеет) — это не дело. Насмешки и шепотки толпы слышны всё отчётливее, а отражения, которых юноша так старался избежать, на каждом шагу словно преследуют его, тыкаясь в протез. Ну же! Посмотри, уродец! Чего глаза отводишь, всё равно знаешь, какой ты отвратительный и страшный… Зна-а-е-ешь! А знаешь, что будет, когда все увидят твоё настоящее лицо?.. Когда, просидев на остановке больше четырёх часов, Сал начинает слышать шаги и хриплое дыхание позади себя, он с ужасом понимает: проблема не в доме. Проблема в нём. И заколоченный наспех подвал не спасёт его от того, что выходит из темноты.***
Если бы не протез и не раскуроченная морда, да нормальное прошлое, Салливана бы тоже, наверное, спрашивали, что у него случилось (забавно такое представлять, правда?). Потеряв покой и сон, юноша ходил сам не свой, дёргаясь от каждого громкого звука, а в колледже вторая паранойя по имени Рой Флетчер и вовсе лишала спокойствия. Если бы Сал никогда не знал, что такое семья, друзья и тепло человеческих объятий, всё было бы куда проще. Но он знал. Смотрел, как с приходом весны тёплые кофты пропадали с плеч одноклассников, как девчонки переодевались в шорты, а парни — в футболки, как они спокойно могли похлопать друг друга по плечу, взять за руку, обнять. Просто прикоснуться… кожа к коже. Салли остался единственным учеником одетым во всё с длинными рукавами и под самое горло, вне зависимости от сезона. Ему тоже хотелось к кому-нибудь прикоснуться. И чтобы это не походило на великий подвиг или последующие вопли с отряхиванием невидимой болезни. Но только один человек осмелился сделать это, да только уже давно Эрика Томпсон перестала замечать фрика с последней парты. Ей это ни к чему. Если бы он мог с этим что-то сделать. — Сал, что ты делаешь?! — рванул кто-то за край кофты. Дрожащая рука выронила прыгающее лезвие ножа, не задев запястья. Звякнув об пол, оно отскочило куда-то под кухонный стол. Всхлипнув, юноша вцепился ногтями в своё изуродованное лицо и тихо сполз спиной по стенке. — Я больше так не могу, Ларри… не могу… Ответом лишь жестокая тишина, которая с заходом солнца обращается бессонной пыткой. Салли вспоминает, в какой бессильной ярости он был, когда узнал о смерти друга. О его суициде. Злость и отчаяние, сбивающее с ног, и полное непонимание: как можно лишить себя жизни?! Но вот он сам сидит на полу в осколках своей разрушенной жизни и понимает, что решиться на такой поступок не так уж и сложно.