***
— Эрика, помой посуду. — Ну ма-а-ам!.. — Давай-давай, маме уже тяжело долго стоять на ногах. — Женщина сложила кастрюли в раковину и, поддерживая большой живот рукой, грузно прошла мимо девочки, что сморщила носик. Но остановилась. — Тебе не хватит печенья? Девочка, потянувшаяся к тарелке, даже не моргнула, перебирая толстыми пальчиками между конфетами и вафлями. — Ещё одну. — Ну, хорошо, — помолчав, вздохнула женщина и удалилась вглубь дома, прекрасно зная, что собственное дитя съест далеко не одно печенье. Её дочери всего девять, а в медицинской карточке уже пометка об избыточном весе. «Ничего страшного», — думает миссис Томпсон. Дети быстро растут, а сорок килограмм — такая мелочь. Ей не жалко для любимой дочери парочки конфет: зато она счастливая. На кухне раздаётся шорох фантика. Пусть. Она же хорошая мама. Ничего страшного, ведь правда? Печенье — это не страшно. Страшно — поощрять слабости ребёнка, не знающего меры. Но сейчас девочка просто должна принимать их любовь и заботу, а как вырастет — там уже сама. Она ведь будет достаточно взрослая.***
Ей не позволяли мечтать о том, кем она станет. Непременно юристом, как папа. Это хорошая профессия. Мы знаем, как лучше. Ты должна просто жить так, как хотим мы. Эрика стесняется опровергнуть тождество родительской любви и не находит утешения лучше, чем сладкое. Мама-кондитер — посмотрите, у неё самый счастливый ребёнок в мире! Плакат с Вилли Вонкой, словно икона насмешки, висит над столом. Эрике двенадцать, когда она переходит в новую школу поближе к дому, а вес достигает цифр шесть и ноль при росте сто сорок два сантиметра. Подростковые проблемы подкрадываются незаметно, и первый звоночек некомфортности трынькает за ушком: мальчишки посмеиваются над ней на физкультуре, а одноклассницы начинают прихорашиваться и округляться по-девичьи красиво, в то время как Томпсон округляется пропорционально ровно (по паре сантиметров что в щеках, что в заднице). У подруг, смущённо хвастающимися в раздевалке первыми лифчиками, никаких проблем со стометровками и прыжками через препятствия. Чувствуя одышку уже с разминки и начинающие проступать капельки пота на спортивном костюме размера L, Эрика желает, чтобы эта пытка закончилась поскорее. И домой, бегом-бегом (ладно — шагом, бегать — это не её), к компьютеру, пакету чипсов и газировке в холодильнике. На улице так жарко, ей-богу. Может быть, она бы даже что-то предприняла. Но на самом деле Эрика знает, что всем плевать. Малышке Рошель уже пять лет, она быстро познаёт мир, топает по дому своими маленькими ножками, вовсю помогает маме и проявляет интерес к спортивной гимнастике. Родители без ума от младшей дочери. Она такая активная, весёлая, умная и нормальная. Потому что у неё аллергия на сладкое. У мамы-кондитера родился ребёнок не переносящий шоколад! Караул! Но что поделать?.. Эрика любит сестру, правда. Но ещё она жутко ей завидует. Потому что кругозор Рошель кажется ей в тысячу раз интереснее и шире, чем её, но… всем и правда плевать. Одноклассникам. Маме. Папе. Тётушке Анне, которая всё равно тащит на каждые выходные полкило сахарных язычков и пастилы, хотя всем давно видно, что то, на что похожа девушка в двенадцать, — это ненормально и некрасиво. У неё точно будут проблемы в старших классах. Они всё прекрасно знают. Но зачем заострять внимание на старшей, когда есть более удачный вариант? Они ведь любят их одинаково, позволяют практически всё, балуют и не понимают, что делают этим только хуже. Рошель такая молодец! Вон уже склеила карандаш с атласной лентой, кружа по двору и представляя себя звездой. У неё будет отличная карьера и будущее. Ей всё интересно, она всё сможет. В отличие от Эрики, зарастающей комплексами с каждым месяцем, теряющей интерес ко всему окружающему — потому что тонкие подколки в её адрес становятся чертовски толстыми иглами, впивающимися в сердце. Она не ходит на дни рождения подруг, потому что кто-то однажды обмолвился, что Томпсон обойдётся втридорога за столом. Услышав это, Эрика ревёт целый вечер, но мама успокаивает её, говоря, что в этом нет ничего страшного, а они просто дураки. Она еле-еле сдаёт стандарты нормативов на слабую тройку. Она не играет в школьных спектаклях, потому что хорошие роли принцесс и воительниц отданы красивым девчонкам. Да она просто не влезет в платье Джульетты, какое там! Эй, можешь подержать ширму? Всё равно больше ни на что не годна. Эрика уверена: ей тоже всё равно. Ведь никто её не гнобит, она вполне общительная девочка. Только зависть шкребётся драной кошкой в душу.***
А потом Рошель срывается с вылетевшего поручня в аквапарке и прямо на глазах Эрики падает вниз. Томпсон-старшая помнит это до мельчайших деталей: они с отцом поехали на выходные в соседний городок отметить первую золотую медаль Рошель с региональных соревнований. Сестра захотела скатиться на двойной ватрушке и потащила с собой Эрику, но уже на самом верху их остановил смотритель, сказав, что они могут перевернуться из-за разницы в весе, и надо лишь подыскать себе другие пары — в очереди на эту горку всегда есть желающие. Пока Эрика недовольно осматривает толпу, выстроившуюся на лестнице, прикрывая живот слитного купальника, Рошель уже высматривает себе жертву на аттракцион. — Эри, ты куда? — удивлённо воскликнула Рошель, заметив, что сестра начала спускаться. — Вниз, — буркнула девушка. — Ты не поедешь? — Передумала. Не хочу. Подожду тебя внизу. На самом деле она не хочет, чтобы кто-то вежливо ей отказал. Или невежливо. Складки розового купальника внезапно напоминают ветчину в оболочке, и Эрика хочет поскорее домой. Она начинает подозревать, что быть такой в её возрасте нехорошо. Девушка спускается по скользким ступенькам, и это последний раз, когда она видит сестру стоящей на своих ногах самостоятельно. В очереди долго не находится никого подходящего, и заскучавшая и оставшаяся без присмотра девочка с гиперактивностью встаёт ножками на ограждение, маша руками и смеясь брызгам, долетающим из соседнего аттракциона. Не отходи от неё ни на шаг, она ещё маленькая. Подумаешь, что может случиться… Треск, вскрик, вопль, удар и крики. Она видела своими глазами неуклюже кувыркнувшееся в воздухе тонкое тело, ударившееся о металлическую конструкцию и камнем упавшее в нижний бассейн. И пока у застывшей девушки шок, а подтолкнувший вперёд орёт, что случилось что-то необратимое, Рошель начинает тонуть. Эрика не умеет плавать. Прогуляла почти все занятия в бассейне. По понятным причинам. Поэтому она не может ничего, кроме как стоять и смотреть. Кто-то толкает её в сторону, бросаясь в воду и вытаскивая на поверхность поломанное тело девочки. Все кричат, папа плачет, а Эрика застыла посреди этой толпы, боясь шевельнуться. Неуверенность в себе была причиной её накатывающих страхов, а теперь и вовсе привела к трагедии.***
Если бы она осталась наверху, если бы не разрешила скатиться, если бы успела схватить, если бы умела плавать, если бы не была такой ленивой толстухой… и ещё тысячи «если бы» проносились голове ежедневно, пока Эрика с родителями дежурили по очереди возле укутанной белыми простынями и проводами девочки. Рошель была такая потрясающая, такая живая, она мечтала стать мастером спорта, путешествовать по миру, она была лучшей в школе и в группе по спортивной гимнастике. Она должна была вырасти и стать звездой. Должна была. Эрика не была такой перспективной. От неё требовалось всего ничего. Не произнесённое вслух «ты должна была присматривать за ней!» висит над шеей, как гильотина. Убитые горем родители не замечают, что в палате не единственный покалеченный ребёнок. Первого они сломали сами, уже давным-давно.***
— Ты смотришь на этот мяч так, словно хочешь его слопать. Эрика вздрогнула и обернулась. Возле входа на стадион стоял высокий парень в форме их колледжа. Год только начался, и Томпсон не помнила, как его зовут, но они точно учились в одном классе. Торчащие ёжиком волосы, взгляд короля старшекурсниц. Повезло попасть в класс к звезде школы, построившего крутость на дурацких шуточках и мышцах, ничего не скажешь. Тем временем, пройдя по газону, парень остановился возле девушки, скрестив накачанные руки на груди и глянув сверху вниз с насмешкой. — Заблудилась по дороге в столовую? Эрика вздохнула и смело повернулась к нему лицом. Она слышала вещи и пообиднее. — Если ты думаешь, что меня это заденет, разочарую. Тот явно не ожидал такого спокойствия, но почти тут же презрительно фыркнул и прошёл мимо, к турникетам. А когда скинул кофту, то даже через свободную футболку стали видны тугие узлы мышц, словно издёвка над девушкой. С трудом поборов желание уйти, чтобы не позориться, Эрика продолжила свои неуклюжие попытки забросить мяч в кольцо с перерывами на пробежку. Пятисотметровый круг давался с трудом, хватая за глотку одышкой астматика уже на половине. И только какая-то неведомая доселе решимость тлела в груди, заставляя двигаться, что-то делать, разговаривать с другими. Рошель осталась без ног, но плакала всего один раз на глазах Эрики, цепляясь маленькими пальчиками за растянутую блузку и закапывая свою мечту. А потом взяла себя в руки и начала жить заново, по-другому. Её цели стали больше, круче и ненормальнее (в хорошем смысле), а в глазах горел огонёк, казалось, ещё ярче, чем до трагедии. Откуда у сестры столько больного, но невероятного позитива, старшая понятия не имела. Зато за себя стало как-то до ужаса стыдно, не только внешне. Казалось, у малышки Рошель всё отняли — и ничего! Улыбается! А что она? Здоровая девка с ногами-руками гниёт заживо в тени комплексов и неуверенности, что не может сделать ничего полезного. Всё было бы проще, если бы проклятая аллергия была у неё. — Давай, Бриджит Джонс, пироженку Дарси надо отработать! — кричит через всё поле издевательский голос. Эрика с трудом сдерживает желание показать ему фак. Она узнала, как зовут этого напыщенного задиралу. — Поделишься подборкой девчачьих сериалов, Рой? Не знаю, что посмотреть вечером, — пробегая мимо парня, притворно весело интересуется Томпсон. Рой Флетчер промахивается мимо кольца и сверлит полную девицу, поселившуюся на стадионе с начала недели, тяжёлым взглядом. Чтобы через пару дней попытаться морально опустить колкой фразой: — У тебя всё равно ничего не получится! Это подстёгивает как шестихвостая плётка. Потому что нет мотивации сильнее, чем критика недруга. Рой гнобит её каждый чёртов раз, стоит им пересечься на стадионе, выкрикивая всякие гадости. Эрика продолжает бежать. Кидает мячи в корзину, но промахивается девять раз из десяти. Висит на турникете, как колбаса на витрине. Флетчер ржёт, и почему-то от этого девушке легче. Она заслужила такое отношение. Только осадить придурка смелости всё ещё не хватает. А потом, на исходе месяца, когда Эрика со злости от своей никчёмности снова и снова промахивается мячом, не в силах провернуть даже стандартную зарядку с предметом, Рой Флетчер неожиданно подходит сбоку, долго смотрит, и только девушка приготавливается выслушать очередную порцию издёвок, как с удивлением слышит: — Доминирующая нога должна быть той же, что и рука, тогда бросок будет точным. — Чт?.. — Смотри. — Он забрал мяч из рук растерявшейся Эрики и не глядя закинул его в корзину. Она нахмурилась с подозрением. — Зачем ты мне это показываешь? — Ты уже раз двадцать промахнулась. — И… с каких пор тебя это волнует? Закончились идеи для тупых прозвищ? Рой посмотрел на одноклассницу исподлобья, странно поджав губы, а потом засунул руки в карманы и, отвернув голову, негромко бросил: — Я тебя уважаю. Эрика почувствовала, как ей стало трудно дышать. Она пошатнулась. Потому что это последние слова, которые она вообще ожидала услышать от того, кто подпортил ей все нервы на пути к прыжку через себя. — Это шутка, да? И тут Флетчер смущённо почесал затылок, на секунду растеряв свою тупую напыщенность, а Эрика растерялась окончательно. — Нет. Я думал, ты стухнешь ещё на первой неделе. Ну, знаешь, тут много таких тусуется… типа «начну с понедельника новую жизнь», покупают новые кроссы, ставят будильник на шесть утра — и через три дня опять лежат на диване. Ну и, короче… тут ты, с такими щеками… — Он счёл нужным не избавлять Эрику от подробностей и показал щёки на себе. Наглядно. Эрике захотелось его пнуть. — Или пробегут километр, а потом идут домой жрать сразу, и толку от этого ноль. А потом ноют. Чувствуя волнительный трепет, Томпсон обхватила себя за плечи, слушая. — Так вот. Меня такие бесят. А ты тут уже больше двух месяцев, и даже живот перестал торчать из-за сисек. Уважаю, короче. Сорян за… ну, ты поняла, да. Если бы не подача, от которой хотелось размазать ладонь по лицу со стоном, Эрика прониклась бы куда больше, но и этого было достаточно, чтобы почувствовать слёзы на щеках. Признание. Вот каково это… Она тихо всхлипнула. — Эй, ну ты чё?! — шарахнулся Рой. — Давай без соплей. И ты не в моём вкусе, да. Не думай, что ты, типа, мне нравишься. — Какой же ты придурок, — Эрика рассмеялась, а у самой слёзы по щекам, и как она ни утирала их, те всё равно градом сыпались вниз. — Спасибо. Правда, спасибо… Пока девушка безуспешно пытается успокоиться, Флетчер немного психует (или много). Пройдя мимо, он вдруг поднял мяч и, поразмышляв, повернулся к девушке и… ка-а-ак зарядил ей прямо по бедру. — Твою мать, ты сдурел?! — взвизгнула Эрика, подпрыгнув на месте. — Это больно вообще-то! — А это чтоб не расслаблялась, — широко оскалился парень, нагибаясь за вторым мячом. Эрика хмуро попятилась. — Рой?.. Прекрати, я серьёзно. Даже не думай! Не переставая ухмыляться, Флетчер агрессивно раскрутил мяч на пальце. Эрика рванула прочь, получив второй снаряд едва ли не в нос. — Давай, Джонс, твоей заднице ещё пахать и пахать до идеала! — заулюлюкал он. — Моя фамилия Томпсон, идиот! Прекрати сейчас же! — Да мне похрен!.. Эрика никогда бы не подумала, что лучших друзей можно завести вот так. Не по плану и совсем неожиданно. И уж точно не получив со всего размаху баскетбольным мячом. Но, главное, она начала чувствовать, что живёт. По-настоящему.***
Старая одежда летела в тряпки быстрее, чем Эрика успевала покупать новую. Вечно замотанные в бледную косу волосы засияли ухоженностью, россыпь неровностей пропала с лица вместе с колой, которую она привыкла пить вместо чая. А этот новый, удивительный мир заиграл красками. Эрика хотела стать лучше, особенно для окружающих. Получить одобрение, заслужить его в полной мере. Она стала правильной: хорошо училась, ровно улыбалась, слушала всех и каждого, протягивала руку помощи всем, кому это требовалось. Разве не такую дочь желала бы видеть мама? Разве не об этом мечтала сама она, завистливо наблюдая за Рошель? Посмотрите! Теперь у неё всё есть! Оценки, столько увлечений, хорошие друзья, да ещё успевает в театральном кружке заниматься да чирлидерством, ай умничка-девочка! Можно тобой похвастаться? Эрике нравится, что ею гордятся. В старших классах к семестровым экзаменам хочется немного сдохнуть, правда. Но это ничего. Ничего страшного.***
— Класс, это ваш новый ученик. Представься, пожалуйста. — Салливан Фишер, — негромко, но достаточно отчётливо раздалось в классе. Эрика подняла голову от долгов по физике, пусто глядя на странного юношу возле доски. Новенький, что ли? Задержав взгляд на пластиковом лице с удивлением, как и все остальные, Томпсон быстро спохватилась и вернулась к тетради. Из-за чокнутого графика она совсем забыла об этом чёртовом хвосте, который не подчистила летом. Внеурочный классный час как никогда кстати, чтобы успеть доделать. Новенький прошёл мимо чёрной тенью и устроился за самой последней партой, но разделывающаяся с домашкой девушка даже не заметила этого. А потом — тренировка, скорей-скорей, Беатрис уже в нетерпении показать новую программу команде. — Эй, знаешь про этого… Салли-Кромсали?.. — слышит Эрика краем уха, спеша в спортзал. Но не слушает. Пробегает мимо, толкая дверь в раздевалку. Ещё нужно успеть в магазин — Рошель попросила купить акварель, у неё закончилась. И Маркус звал погулять. На сплетни совершенно нет времени. Как оказывается, очень даже зря, но это выяснится намного позже.***
Салливан Фишер — написано на смятой бумажке, которую она вытащила из кармана кардигана. И вот что дарить человеку, имя и фамилию которого девушка услышала сегодня второй раз в жизни? С Генри было бы проще — друг тащился от настольных игр, задачка легче лёгкого. А этот… Фишер. Грубиян. Не надо было подходить в коридоре. Привычка протягивать руку помощи всем и вся не всегда приятна в ответ. Поразмыслив, девушка загуглила лучшие рождественские рецепты этого года. Впрочем, наверное, жизнь у Фишера не сахар, вот и смотрит волком немного. Хотя чего он ждал, нося на лице эту странную штуку? Такие чудики как красная тряпка для задир вроде Флетчера. — Рой, чего ты докопался до парня? Он ничего не делает, — спросила как-то девушка друга, собираясь домой после матча. Одноклассник сплюнул на газон, застёгивая худи. — Не нравится он мне. — Это самая офигительная причина портить кому-то жизнь, — фыркнула Эрика. — Слушай, тебе-то чё? Девушка задумалась. — Ничего, — пожала плечами она. И правда. Рой и Эрика свернули с дорожки на аллею к месту встречи с друзьями. И она бы забила на эту тему, если бы накануне не оказалась случайным, но невероятным образом в гостях у того, о ком они сейчас говорили. И увидев чуть больше, чем видели другие, девушка задумчиво произнесла: — Я думаю, он просто одинокий. Не видела, чтобы он с кем-то даже разговаривал. Эрика вспомнила полуразрушенный дом, заметённый снегом порог и голубые волосы в хвостике. То, как Салливан проводил её до остановки, заметив, что она заблудилась, и ей кажется, что парень действительно не такой уж отшибленный, как все говорят. Мрачный, правда. Ну и что? Только Рой так не считает. — И не надо с ним разговаривать. Ходит в этой стрёмной маске, только выделывается, вот и всё. — Завидуешь, что кто-то может стать популярнее тебя и твоих бицепсов? — подколола друга Томпсон. — Иди ты!.. — оскорбился Флетчер. Но потом, одёрнув форму, без усмешки сказал: — Я серьёзно. Глаза у него какие-то… жуткие. Рожа не краше. Нахер его к нам вообще перевели. Эрика резко остановилась. — Ты что, видел его лицо? Рой спохватился, что сболтнул лишнего, и отвёл глаза, ускорив шаг. Девушка прыжком нагнала одноклассника, схватив его за локоть, и развернула к себе. Вернее, дёрнулась, попытавшись, потому что футболисту её попытка что бизону маленькая мартышка, болтающаяся на ухе. — Рой! Отвечай сейчас же! — разозлилась Эрика, не понимая сама отчего, но ясно вспоминая, насколько хамски произошло их первое знакомство, и примерно представляя, что Флетчер мог сделать Фишеру. Не то чтобы она переживала за последнего, но ей было неприятно, что друг вроде бы и неплохой парень, а иногда перегибает палку, как последний мудак, причём просто так. — Ну да, да! — стряхнув девушку с руки, закатил глаза парень. — Подумаешь, вмазал разок. Нехер было хамить мне!.. — Помолчал, но, увидев осуждение в глазах подруги, добавил: — Один разочек!.. — Рой. — Хорошо, два разочка. Да чего ты защищаешь этого фрика?! — возмутился парень. — Я никого не защищаю, но бить людей просто ни за что — это низость! — Да он пялился на тебя весь день! — Это всё равно не… стоп, что? — остановилась девушка. — Про Маркуса ты тоже так говорил, и что? — Не, ну а хули он меня бесил своими пидорскими фразочками? Эрика согнулась пополам от смеха. Флетчер сердито потёр шею и вдруг бросил негромко: — Короче, держись подальше от этого чудика. Я беспокоюсь. — Ох, кто это тут у нас, мистер Футбольная Голова с комплексом старшего братика? — елейно-сахарно рассмеялась Эрика, втайне польщённая, что даже такой зацикленный на себе и спорте человек до сих пор опекает её. Правда, методы не очень, но уж таков Рой Флетчер. Юноша в ответ оскалился своей фирменной зверской улыбочкой, от которой первоклассников сдувало как ветром, и опустил свою широкую лапищу на макушку Томпсон, нависнув скалой. — Если бы я кое-кого пожалел три года назад, твоя задница рано или поздно застряла бы в главном холле. Жалость — это для слабаков. Правда, сестрёнка Бриджит Джонс? — Прекрати! — Эрика с трудом вывернулась из захвата, тряся головой. — Я же просила не трогать мои волосы своими лапами! — Кое-как пригладив образовавшиеся петухи, девушка услышала знакомые голоса и обернулась, благополучно забыв, что так и не задала внезапно заинтересовавший её вопрос: что же там не так с лицом Салливана? — О, вот и ребята… А ещё через несколько недель Беатрис ломает ногу, младшекурсники запарывают срок сдачи декораций перед спектаклем по всем фронтам, а семестровые контрольные вгрызаются в холку, и более-менее размеренная жизнь летит к херам. О Салливане Фишере они больше никогда не разговаривают и, утопая в обещаниях и долгах, Эрика забывает о странном ученике за последней партой. У неё хватает своих проблем и забот, чтобы думать о лишнем. Впереди куча планов, решений и надежд на одну из лучших учениц колледжа. Эрика Томпсон захлёбывается, пытаясь ухватиться сразу за всё, боясь разочаровать. Но тогда, возвращаясь поздним вечером с репетиции одна, она ещё не знает, что домой уже не вернётся.