***
— Доброе утро, мисс Томпсон, — поздоровался доктор Откин. — Как самочувствие? Да, утро. Терпимо. Нет, прогресса нет. Просто нет желания. Ничего делать, доктор. Собственно, всё. Доктор отложил записи и поправил очки, внимательно поглядев на девушку. Надо отдать должное мужчине — психотерапевтом тот всё же был неплохим. Первый раз он видел эту девушку трясущейся на месте и закатывающей истерику при любой попытке просто дотронуться до ее запястьев. Шарахающейся даже от родной матери. Одному Дьяволу известно какими уговорами или угрозами миссис Томпсон удавалось приволочить сюда дочь. Сейчас Эрика приходила сама, одна. — Вы сделали невероятное, превратив свою трагедию одновременно в терапию и средство заработка. Первая книга далась вам довольно быстро. В чем проблема встала именно сейчас? Вы говорили, что вам не тяжело это вспоминать. — Мне не тяжело это вспоминать. И да: мы уже говорили об этом, доктор. — То, как вы стараетесь показательно быстро перешагнуть эту тему, говорит об обратном. — Ничего такого он со мной не делал, чтобы у меня появились какие-то психологические проблемы, — слишком резко ответила сидящая девушка. — Я слышу, на что вы намекаете. Не надо делать из меня вторую Наташу Кампуш*. Эрика досчитала всего до цифры 53. Она не хотела даже представлять что пережила та, чей счет дошел до 3096. Доктор Откин быстро понял, что прогресс начинает схлапываться обратно и смягчил тон. — Мисс Томпсон, никто из вас не делает достояние, излишнюю жертву и уж тем более пародию. Моя задача помочь вам здесь и сейчас. Когда мы с вами нашли решение в написании книги, я, признаться, сомневался, что вы сможете так тщательно воспроизвести все события с обоих сторон. Это похвально. Вы отлично смешали хороший слог, атмосферу, эмоции, и было видно, что с выходом первой книги вам стало легче. Почему сейчас это перестало вам помогать? Я уверен, вы знаете ответ на этот вопрос, не так ли? Эрика молчала, незаметно растирая кончики пальцев друг о друга. — Я решила последовать вашему совету, — спустя долгое молчание, выдала она очень тихо. — Так, — подался вперед мужчина. — Первая книга заканчивается на найденных таблетках. Эрика сморщилась. Она и без напоминания знала, чем заканчивалась книга. Спустя долгое молчание, ее голос опять захрипел шепотом. — Вы сказали стоит написать то, как это было. До самого побега. Распечатать и убрать. А потом написать о том, как хотела бы, чтобы эта история закончилась для читателей. И для меня. Представить, что все это лишь работа писателя, на которой я работаю и зарабатываю. Кожа потеплела, размусоленная между указательными и большими подушечками. Голос Томпсон совсем стих. — Вы написали первый вариант? Голова в капюшоне кивнула. — А второй? Пальцы прекратили движение. — Я начала его писать. — Но? — Не могу, — прошептала Эрика совсем надрывно. И вдруг расплакалась, спрятав лицо в ладонях. — Я просто не могу… Она заплакала впервые за несколько недель. Ей не было смысла сюда приходить. Говорить это вслух и признаваться. Она прекрасно все знала итак. С той самой минуты, когда, вернувшись в колледж после двухнедельного обследования в стенах дома, когда она вошла в класс и кто-то подошел к ней приобнять. Попытался. В эту же минуту одноклассники узнали, что у капитана чирлидер-команды, когда-то отличницы, активистки и просто общительной девушки появилась страшнейшая степень гаптофобии — боязнь прикосновений. И эта боязнь распространялась на всех людей на планете, кроме одного единственного, из-за которого это началось. Доктор Откин был хорошим психотерапевтом и психологом. Ровно до того момента, как раскрыл страшную мысль, что все могло бы быть по-другому. А мерзкие издательства поддакнули — мол, авторская фантазия может и преувеличить, мы только за, если книг будет две, три, десять — и они зайдут читателям. Больше книг, больше выручки. Все стороны довольны. Подумайте над этим, мисс Томпсон. Почитайте современные топовые издания, поразмышляйте, чем можно зацепить аудиторию, добавьте что-нибудь эдакого. Зрители не любят плохих концовок. Эрика только потом поняла, какая она была дура, согласившись повременить. Задумавшись, «а что, если?». Жертва на свободе, а преступник в тюрьме — это ведь хорошая концовка, верно? Верно?! Не верно. Это концовка. И точка. Без эпитетов. Без выводов. Без морали. Серый, сухой конец. А то, что осталось дома на компьютере… «Молодец, Эрика, ты написала себе кошмаров на всю свою жизнь». — Мисс Томпсон, вы знаете новости о… мистере Фишере? — О его казни? — не обращая внимание на засыхающие дорожки слез, почти ровным голосом спросила она. — Разумеется. Нокфелл не даст такое пропустить. Да и полиция тоже, — хмыкнула она. — Да, уже завтра. — Завтра? — резко распахнула глаза Эрика. — Завтра двадцать первое октября. «В смысле завтра?.. Октябрь… уже октябрь?», — почему-то это известие о казни, озвученное судьей еще полтора года назад, подкравшееся так незаметно, ошарашило ее до глубины души. Мистическое и далекое «завтра» нагрянуло неожиданно. Завтра. Завтра-завтра-завтра… застучало в голове. — Мисс Томпсон? — Простите, мне пора идти.***
Эрика вернулась домой затемно. С кухни встретила мама. За эти полтора года Глория осунулась не лучше дочери. — Милая, звонил шериф. Завтра тебе надо быть… — Я знаю. — Мне пойти с тобой? — Нет. Глория поджала губы. — Тебе надо будет просто еще раз подписать документы. Не нужно смотреть. — Я знаю, — повторила Эрика, чувствуя, как ее снова колбасит под одеждой. Глория сделала шаг к дочери, желая приобнять и приободрить, но мгновенно вспомнила о подаренной похитителем фобии и остановилась за невидимой чертой дозволенного пространства. — Наконец-то этот подонок получит по заслугам, — вырвалось у женщины. — Прекрати, — оборвала девушка. — Да ты посмотри, что он с тобой сделал! Почему ты до сих пор его защищаешь?! — Я никого не защищаю. — Нет? Я прочитала твои рукописи… — Что?! — Эрика остановилась на полпути. — Как ты смеешь?! Я же просила не заходить в мою комнату! — Да? И потом обнаружить тебя со вскрытыми венами, когда ты на третий день просто не выйдешь?! — Да что ты такое говоришь?! Не собираюсь я вскрывать себе вены! Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое! — выкрикнула Эрика. — А может ты просто мечтаешь вернуться в тот дом?! — крикнула Глория в спину. Эрика хлопнула дверью. Мама кричала, стучалась, потом, кажется, даже пыталась извиниться и плакала. Эрика не слышала слов. Она сползла спиной по запертой двери, вцепившись пальцами в волосы. Голова жутко болела. Через минут десять Глория ушла. Эрика не знала сколько так просидела, пусто глядя в никуда. Ее милая девичья комната превратилась в черти что: бардак на столе и вешалках, полусодранные плакаты актеров кино, три недопитые кружки кофе возле клавиатуры и десятки сваленных по углам свеже напечатанных книг. Книги, которые должны были быть ее лечением с приятным денежным бонусом. И одна книга, которая стала проклятием. Эрика устало оглядела это всё. Компьютер с открытой вкладкой терзаемой рукописи горел в полумраке. Словно уже со вскрытыми венами, хозяйка комнаты безвольно раскидала руки в стороны, ладонями наверх. «Завтра, да?» Завтра всё закончится. Завтра станет лучше. Доктор обещал, что должно стать лучше. «Вы не единственная его жертва. Но единственная выжившая». «Девушка, с вами все в порядке?.. Девушка… о, Боже, ты Эрика?! Эрика Томпсон?! Скорая, вызовите скорую, кто-нибудь!..» «Расследование полностью завершено. Дата казни назначена. 21 октября в 18:30». «Шериф города Нокфелл лично задержал Салли-Кромсали, не так давно попавшего под программу лояльности несовершеннолетних преступников, выпущенного условно-досрочно на особых условиях». «— Я говорил, что этим отморозкам нельзя давать второго шанса! Они никогда не меняются!» «Мисс Томпсон, почему вы никак не прокомментируете ситуацию?» «Мисс Томпсон?» «Смотрите, это же та самая! Эрика Томпсон…» Доктор был слишком тактичен и не стал произносить очевидное вслух. Потому что смятая правдивая концовка валялась комками под ее ногами. А главная героиня сошла с ума, на мгновение представив, какой могла бы быть эта история, если бы тогда всё случилось по-другому… Впору дотянуться до пачки сигарет на столе и отравить себя дымом до беспамятства. Жаль, что даже на это нет сил. Завтра наступает совершенно внезапно. Кажется, Эрика так и просидела на полу, глядя в одну точку. Компьютер погрузился в спящий режим, в то время, как его владелица пребывала в этом состоянии уже долгие месяцы. Девушка не стала дожидаться напоминаний и жалостливых взглядов родителей. Едва рассвело — Эрика тихо выскользнула на улицу и побрела в сторону Департамента пешком. Впереди был еще целый день, но Томпсон просто не знала куда потратить эти тягучие кошмарные часы неизбежности. Ей просто хотелось, чтобы это всё закончилось. Погода портилась. Когда Эрика добрела до пустой скамейки возле здания полиции, где-то вдали загремело. Просидев около часа в стучащей по вискам тишине улиц, девушка вытащила телефон, чтобы хоть как-то убить ожидание. Она не раз думала: какого ей будет в этот день? Но разочарование накрыло вакуумом давным-давно. На себя, на маму, на отгородившегося от них отца, на родительский комитет, посчитавший, что лучше жертве перейти на домашнее обучения, а не пугать криками каждого второго, кто к ней прикоснется. Наверное, это было правильно. Томпсон не знала, когда это пройдет и пройдет ли. Но толика обиды грызла душу. Последнее сообщение от бывшей подруги Андреа Льюис висело еще с мая. Эрика так его и не прочитала. Она знала, что там очередное «мне жаль». Ей тоже жаль. Но разве в том ее вина? Эрика пусто уставилась в телефон. Время — отвратительная материя. Когда надо, оно не торопится абсолютно, растягивается пережеванной жвачкой по углам и давит на нервы. Когда, напротив, не надо, оно просачивается песком во все щели утекая непозволительно быстро. Небо потемнело. Раскаты грома усилились, поднялся ветер. — Уже не терпится, а? Эрика вздрогнула, подняв голову. Только сейчас она поняла, что на улице уже некоторое время мелко моросило, а рядом с ней стоит женщина в ярко-красном брючном костюме, прикрываясь от дождя точно таким же красным зонтиком. Женщина зажала зонтик локтем, глядя в маленькое зеркальце и поправляя помаду. Эрика подумала, что такой яркий цвет выглядит ужасно нелепо на фоне серых промозглых улиц и здания полиции. Так одеваются на вечеринки, а не на казнь. Впрочем, Эрике выпадало «счастье» познакомиться с этой дамой, чтобы понять, что любое событие, даже такое мрачное, для вездесущей журналистки что праздник. — С чего вы взяли, Клэр? — Я рассчитывала быть самым первым зрителем. Эрике стало мерзко. — Для вас смерть — забавное зрелище? — Деньги не имеют эмоций, милая, — хмыкнула Крапивница, захлопнув зеркальце. Дождь усилился, оттеняя одежду Эрики влагой. Клэр, стоящая всего в шаге под огромным зонтиком и не подумала поделиться защитой. Впрочем, Томпсон этого и не ждала. — Так, всё-таки не терпится, а? Эрику начало это раздражать. Она не желала давать мерзкой ведущей и повода для лишней строчки в очередной статье. Достаточно с нее этих интервью до гроба. Не особо заморачиваясь вопросами вежливости, что раньше всегда заставляли Эрику обходиться учтиво со старшими, девушка рывком поднялась на ноги и зашаркала в сторону Департамента. Стук каблуков по асфальту нагнал через пару шагов. — Всего пару вопросов, милая. Они отлично поднимут продажи твоей серии. И мы обе останемся в плюсе. — Я вам не «милая»! Оставьте меня в покое! — резко зашипела Эрика, круто развернувшись на ходу. Ее глаза остро блеснули между потоков капель. Улыбка Крапивницы не дрогнула ни на секунду. Эрика подумала, что ее бесит эта женщина. От Крапивницы веяло чем-то фальшивым от кончиков туфель до аккуратных завитых волос. Словно на исписанную проклятиями газету нацепили обложку глянцевого журнала и теперь пытались спихнуть подороже. Клэр глядела на бывшую ученицу средней школы Нокфелла с отвратительно понимающим блеском в глазах: с эдакой вежливой снисходительностью, что-то между притворяющейся няней, что в душе ненавидит маленьких детей, и посетительницей ресторана, которой преподнесли блюда, на которое у нее аллергия, но платит не она, так что привередничать не приходилось. Именно в этот момент позади, на дороге, послышались всполохи сирен. Эрика побледнела. Его привезли из тюрьмы. Клэр Крапивница жадно впилась в эмоции на лице жертвы, а та попятилась вглубь здания. Когда Эрика дрожащей рукой выкладывала свои документы и подписывала бумаги, она не оборачивалась. Лишь слышала, как открылись стеклянные пуленепробиваемые двери, а потом шаги, перебиваемые еле-слышным звоном тонкой цепочки. Он здесь. В этом здании. Тот, с кем она провела почти два месяца в полной тишине. Пальцы выпустили ручку и та свалилась со стола. Дежурная полицейская сочувственно поглядела на девушку и подняла ручку. — Скоро все закончится, милая. «Почему все называют ее «милая»?!» Всё. Все бумажки, которыми следовало лишь подтереться и выкинуть, подписаны. Официальщина завершена. Можно уходить. Эрика уже дошла до выхода, когда что-то остановило ее трясущуюся руку на двери. — Где приведут в исполнение… приговор? — услышала с удивлением дежурная. Полицейская вскинула голову, но не увидела ничего из-под капюшона. Получив направление, Эрика развернулась в нужную сторону, мельком глянув на висящие над входом часы. 18:26. Сердце застучало. Четыре минуты. Этого достаточно, чтобы, наконец, перестать ее мучать? Достаточно ли этого, чтобы перечеркнуть все эти черновики и закончить историю? Эрика сама не заметила, как в спехе толкнула тяжелые двери, ведущие в маленький зал суда, где огласят последний приговор и волю. Зал был почти пуст, поэтому на нее невольно обернулись все, кто был внутри. Эрика замерла, задохнувшись. Она лишь мельком увидела это голубые волосы и край протеза, когда ее отшатнуло на последнюю скамью. Судья, шериф, трое полицейских, охранник у выхода к электрическому стулу, чертова Крапивница, доктор Откин и еще пятеро незнакомцев, один из которых был в одежде священника. Пришли позлорадствовать? Лично убедиться, что этот кошмар наконец-то исчезнет из памяти города в страшилку, что будет пугать детей… Хотя ей показалось, что девушка с темным каре из первого ряда, кажется, плакала. Эрика низко съехала по жесткому сидению. Зубы так клацали, что пришлось стиснуть их сильно-сильно. Она не разглядела его, но вдруг почувствовала взгляд на себе. Его взгляд. Интересно, о чем он сейчас думал? — …Фишер приговаривается к смертной казни через электрический стул. Да рассудит за чертой Господь. Вам есть что сказать, мистер Фишер? В зале повисла гробовая тишина. Клэр жадно расшиперила ноздри, держа ручку над блокнотом. — Нет, Ваша честь. От звуков его тихого сухого голоса Эрику прошибло насквозь. Она вдруг резко поняла, что ей не станет легче. Никогда. Хотелось вскочить и, раздирая глотку заорать: «Зачем?! Почему я, черт тебя дери?! Почему именно я?!» Но Эрика не двинулась с места. Ударил молоточек, звякнула цепочка, заставляя подсудимого в оранжевой робе подняться. Зашуршали одежды, заскрипела обувь. Никто не остался смотреть на его последние минут жизни. Все вышли. Остались только полицейские и человек, исполняющий обязанности за приведение приговора. Палач. Эрика собралась уйти, когда что-то остановило ее. Она знала, что лучше ей этого не видеть. Не смотреть и не знать как, не заглядывать в эти проклятые разные глаза. Она ведь потом никогда этого не забудет. Но, несмотря на это. На все произошедшее. На всю поломанную Салливаном Фишером жизнь, Эрика Томпсон всегда была слабой девчонкой, жалеющей кого не надо. Ей стало резко плевать зачем он это сделал и почему она. Но думать о том, что он уйдет в полном одиночестве — выворачивало ее и тянуло назад. Он ведь всегда был один. Даже, когда она была пленницей в его доме, одиночество ни на секунду не отпускало парня со шрамами вместо лица. Она вошла в комнату казни за минуту до приговора. Его пристегивали кожаными ремнями за запястья к креслу. Ноги уже были прикованы. Сидящий не дергался. Молча ждал. И будто ему было все равно. Эрика, как заколдованная шагнула к стеклу. Одно запястье уже закрепили. Палач взялся за второе. — Подождите! — не веря, что делает это, вдруг сказала она. Служащий обернулся. Он хотел злобно что-то ответить, но увидев кто говорил, остановился. — Простите, мисс, но… — Для вас минута имеет какое-то значение? Мужчина поколебался, но охранник великодушно разрешил кивком. Эрику пропустили внутрь. Аура страшной участи дрожащими костями легла на плечи, а девушка запоздало поняла что делает и застыла. Она пропустила момент, что с него сняли протез. Конечно, иначе «венец смерти» не надеть. Он узнал ее голос и пошевелился. Эрика так и замерла в полуметре от кресла, забыв, как дышать. Лампа на потолке гудит почти так же, как в том доме. Только теперь он пленник, прикованный на страшную участь, а она зритель. И только утекающие секунды заставили ее выправить взгляд. Она одновременно хотела что-то сказать и нет. Не злорадствовать и не радоваться, но и не говорить что-то глупое, вроде того, что «я тебя прощаю». Такое нельзя простить. Может, в ее глупой книжке со счастливым концом, но не здесь и сейчас. Глупая книжка. Проклятый счастливый конец. С ним. А взгляд у него, как всегда: выворачивающий. Понимающий всё от и до, блять. И нихрена не сумасшедший. Но почему-то владелец этого взгляда всё равно это сделал. Почему, а?! Он тянет к ее щеке последнюю свободную руку с искалеченными пальцами, а по этой щеке уже текут слезы. — Мне не жаль… — прошептала Эрика еле слышно, неотрывно глядя в этот единственный видимый глаз. Сал Фишер выглядит паршиво. Он худой, бледный и потрёпанный. Тюремная роба висит на нем мешком, усыпанная грязными разводами и дырками. А в единственном глазу все то же ебанное всепонимания! Как же это бесит! — Прости, Эрика. Его голос совсем тих. Будто сил не осталось. Эрика помнит, как этот голос мелодично пел в тепле зажженных свечей, а слезы по щекам рвутся каплями вниз. — Мисс, вам пора, — неуверенно начал охранник. — Мне не жаль, слышишь?! — наперекор словам она опустилась на корточки близко-близко, возле его коленей. Холодные пальцы коснулись мокрых скул. И это были единственные прикосновения, от которых она никогда не уворачивалась. Грустная улыбка мелькнула на искусанных губах. Эрика сказала, то, что хотела сказать уже давно. Только для палача и охранника эти слова означали месть спасенной жертвы, что пришла прошипеть их своему похитителю. А Салли-Кромсали услышал все правильно. Он всегда слышал между строк. Она поняла это, чувствуя потеплевшие подушечки пальцев на своей коже. Мне не жаль времени, проведенного с тобою... Ее насильно вытащили из камеры под локти, но Эрика не сопротивлялась. Лишь беззвучно плакала, когда голубоватые электрические линии вспыхнули в темноте за стеклом. Из-за ее вмешательства приговор был приведен в исполнение на три минуты позже. В 18:33 сердце Салливана Фишера остановилось. Ее сердце пережило клиническую смерть и забилось вновь. Болезненно, неохотно. Но забилось.***
На кладбище было тихо. В принципе, это обычное состояние кладбища, но сегодня над макушками крестов и надгробий царила особенная тишина. Дождь закончился, оставив только мрачные тучи скорби над головами.Салливан Генри Фишер 1998-2020 Сын Генри и Дианы Фишер
Простая могильная плита, которую, словно позор даже для мертвецов, расположили на окраине, невзрачно зарастала травой. Потемневший от влаги и солнца расколотый протез с истлевающими ремешками лежал там же. Эрика молча стояла чуть поодаль. Ее руки были пусты — было бы что-то дурацкое в цветах в ее положении. — Знаешь, я все-таки дописала книгу… — глядя куда-то за горизонт, ни к кому не обращаясь, прошептала девушка. — Издательство доконало. Но читателям понравилось. Она хмыкнула, заснув замерзшие руки в карманы кожаной курточки. — Я теперь тебя понимаю, когда ты говорил, что эти журналисты жутко раздражают. Каждый второй считает тактичным спросить, жалею ли я о такой концовке или мечтаю, представляешь? Лицемерные ублюдки. Врастающий в землю протез не ответил. Эрика этого и не ждала. — Я пришла сказать, что мать продала дом. Мы уезжаем из Нокфелла. Так что я больше не приду. Тишину не прервал и ветерок. Это все показалось таким глупым. Эрика всегда спрашивала себя, зачем приходит сюда, но ответа так и не нашла. Она поглубже закопала руки в куртку и низко склонила голову. Светлые волосы закрыли лицо. — А я всё спрашиваю себя: что было бы, если бы я тогда не нашла эти таблетки? Ты бы отпустил меня, а, Салли? Я же всё сделала правильно?.. Плечи затряслись. Мрачная тишина сдавила горло. Он хотел ее убить. А она пыталась его отравить. Так честным ли был такой исход? — Я же поступила правильно, да?! Черт тебя возьми!.. Эрика всхлипнула, вскинув глаза к небу. А потом как-то резко успокоилась. Это давно стало нормальным для нее. Соскакивать с эмоции на эмоцию. Кто-то сжигает свои книги, а кого-то книги сводят с ума. — Прощай, Салли-Кромсали. Эрика отвернулась от могилы с протезом и побрела между надгробий прочь.