I wanna love you

      Громкие, резкие удары деревянных копий друг о друга единой симфонией расплескались по всему дворцу, выпады, атаки, выжидание — всё это становилось привычным с течением времени. Постоянные отголоски прошедшей войны вынуждали брать себя в руки и через силу призывали возвращаться к оружию, чтобы сперва усвоить, следом закрепить и совершенствовать приобретённые в обучении навыки. Она выполняла все указания, следовала каждому замечанию с выверенной точностью исполняя замысловатые движения в бою, она боле не вспоминала о луке, её верным орудием стало копье, которым она пыталась одолеть неподдающуюся на провокации, язвительную и сумасбродную богиню Хольд. Та надсмехалась над девчонкой, но признавала её заметные улучшения в боевом искусстве: то, как теперь двигалась девчушка, как неуклюже она выворачивалась из-за беременности, как всё равно шла на пролом восхищало, эта упертость и несгибаемость её характера дала надежду Хольд, но показать эти эмоции было бы большой роскошью.       Эйя умеючи вынырнула из кольца рук, она выдохнула, смотрела в глаза богине, а потом резким движением провела копьём по ногам Хольд, та в последний момент отскочила, наставляя копьё на девушку, царевна подорвалась с места, затуманивая взор Хольд иллюзией плотного тумана и смогла наконец-то задеть бок женщины. Это была её первая за сегодняшнюю тренировку победа, одна из немногих, выгрызенных зубами, сладкой патокой это чувство превосходства растеклось по телу юной девы, она всей душой ненавидела проигрывать, но Хольд была намудрена опытом, во сто крат сильнее и старше, а маленькая Эйя на её фоне смотрелась забавным ручным зверьком с животом наперевес. — Это было недурно, но ты можешь и лучше, — подметила Хольд. — Могла бы, уделяй больше времени тренировкам, а не трёпу со служанками и сну, который навряд ли облегчает тяготы твоего бремени, — усмехнулась богиня.       Эйя оскалилась в небрежной улыбке, уходя к стене, где стояла софа. Она выдохнула, прикасаясь к своему выпуклому животу, провела рукой, оглаживая его и ощущая шевеление ребёнка, бойкого и чувствующего раздражительность матери, отвечающего на эти порывы собственными. Все пророчили рождение сына, ведь он был венцом, должным спасти весь Асгард, но Эйю обуяла ярость и ненависть, никто не ценил её ребёнка как обычное дитя, все уповали на его силу, мощь и власть, никто не желал счастья и любви, все чего-то ожидали от её сына, превращая его в должного и обязанного всем и вся. Злость охватывала её каждый раз при мысли об этом. Такая же злость сокрушалась на её хрупкое тело каждый раз при мысли о тренировках, которые никоим образом не приносили малышу в её животе дискомфорта, богиня попросту не могла потерять ребёнка сторонними средствами, яды могли посодействовать этому, но тренировки никоим образом, именно поэтому Хольд не жалела Эйю, а её живот всегда окутывала железная сфера поверх платья, укрывающая от случайных ударов. — Постоянные тренировки изматывают меня, особенно сейчас, я не могу изводить свой организм, находясь уже на пределе возможных сил, — озлобилась Эйя, больше рыча, нежели выказывая недовольство. — Не преуменьшай свои способности. В тебе этой силы в два раза больше должно быть, ты не умирающая, а попросту носящая, так что соберись, — Хольд метнула взгляд на дверь, — пока позанимайся одна, у меня дело. Продолжим позже.       Эйя сопроводила наставницу смятённым взглядом и выдохнула, когда та скрылась за дверью тренировочной залы. Царевна поднялась с места, оглядела залу и направилась к выходу, выходя чуть погодя после своей наставницы. Эйя восстановила дыхание, оправила хлопковые штаны, что заменили ей платья в этом холодном замке, откинула пышную копну волос, заплетённых в косу и мельтешащим шагом дошла до своих покоев, скрываясь в светлой опочивальне, оставаясь одна впервые со своего пробуждения. Ей необходимо было хоть иногда быть одной, избавляясь от всех дум.       От мыслей о покинутом ей Асгарде, который вроде цвёл сейчас, но она не была уверена — Локи был не самым надёжным богом, её мысли неустанно возвращались к этому, она содрогалась от неотвратимости собственных решений в такие моменты, она изнывала всем телом, ощущая себя предателем своего дома, народа и мужа, как бы ужасно это не звучало, но она винила себя.       Она думала об Одине, который изводил её своими образами в голове, она плакала и страдала от этого ощущения внутри, съедающего её изо дня в день: Один решил всё за неё, всегда решал всё за Тора, её и Альфхейм, он был хороши правителем, но был ли он достойным отцом и благоразумным тестем — Эйя тушевалась, не имея возможности ответить на этот вопрос: не в её положении и уж точно не с её измученными и разбитыми в пух и прах чувствами, эмоциями и разбитым сердцем.       Её разум возвращался к Тору, который теперь, будучи столь продолжительное время вдали, казался не таким уж нужным и важным, он перестал вызывать в её сердце трепет и волнение, он стал далёкой обыденностью и маловажным, когда внутри неё зародилась жизнь. Она так хотела быть частью своего мужа, желала создать идеальную семью, стать матерью народа и быть той, кем восхищалась и кому поражалась, пусть порой и ненавидела. Но стала очередной брошенной и нелюбимой женой высокопоставленного лица с огромной казной: Тор был уверен во всём, кроме своих чувств — она не была готова быть на вторых ролях и терпеть унижения, она не желала становиться жалкой в глазах народа, но стала таковой.       Эйя волновалась об Альве, младшем брате: ситуация во дворце была беспокойной, волновала её чувства и разум, желание ворваться во дворец Альвхейма и крушить там всех, на правах царевны бурлило в ней, но она не могла — не сейчас, когда её положение и титул столь шатки, а Фрейр был ненадёжным хранителем её тайны: она находилась на острие и не могла рисковать жизнью наследника в собственном чреве, свою она уже давно решила посвятить народу, ведя тайную переписку с Хеймдаллем, сообщающим ей о ситуации В Асгарде. Ситуация была не ужасающей, но явно подрывающей авторитет нынешнего царя, который всё ещё выставлял себя за Одина, выставляя царя за дурака, а не за Всеотца мудрейшего и светлейшего.       Царевна хотела видеть отца, сестёр, её естество неугомонно рвалось к ним, но разум осаждал эти порывы, напоминая о тяжком грузе, висевшем на её плечах, разгоняя кровь с током чистой аристократической крови, напоминая о божественности и чести, благочестивых помыслах и ранге, словно она перестала быть обычной девочкой из семьи, становясь той, кто думает обо всех, кроме себя. Почти так и было.       Она ненавидела это в себе, ненавидела разрывающие её чувства, презирала себя саму — топила в я де несбывшихся надежд и мечтаний, не терпела слабости в других и презирала в себе самой.       Её желанием было задушить все страхи избавиться от всего, что мешало достижению цели: вернуться в Асгард и узаконить права сына на престол, показать себя не жалкой наложницей, но женой, законной супругой, достойной трона, выполнившей свой главный долг и родившей сына. Для этого она обязана была стать сильней, вступить в ряды Дикой охоты и обрушить весь мир на голову Локи, узаконив свои права на трон.       Эйя готовилась ко сну, лёжа в большой кровати с белым балдахином, оправляя своё безразмерное белое шёлковое ночное платье со свободными рукавами и целомудренным вырезом, оголяющим лишь её ключицы. Несколько свечей были зажжены, выцепляя часть её лица из глубокой тьмы, пока она, склонив голову поглаживала свой живот, пальчиками прокладывая путь от пупка к диафрагме и обратно, сын отзывался лёгкими ударами, напоминая о своём присутствии. Лёгкая улыбка играла на её лице, когда двустворчатая тяжёлая дверь открылась, внося ветер и холод, сдувая огонь со свечей.       Высокий мужчина с густыми русыми волосами вошёл в её покои; безбородый, юный и красивый с лица, статный, внешней пренебрежительно спокойный. Он улыбался, откидывай бархатный чёрный плащ, присаживаясь на край кровати, прогибая плотный матрац; Эйя удивлённо взглянула на мужчину, выгибая гармоничные брови, его большая рука с жилистыми пальцами потянулась к её лицу, касаясь щеки; Эйя сперва опешила, а потом дёрнулась, непонимающе глядя на его ладонь и обнимая свой живот, вызывая усмешку на лице бога. — Жаль, я должен был на тебе жениться прежде… — Прежде чем это сделал благородный асс, унаследовавший трон? — улыбнулась Эйя, выгибаясь в спине, принимая сидячее положении. — Фрейр, зачем ты здесь? Явно не для того, чтобы пожалеть о несделанном. — В том числе и для этого, моя царевна, — улыбнулся он уже более приветливо, — Асгард скоро падёт. Норны предрекли ему полное исчезновение с лица вселенной… Рагнарёк настанет, а спаситель не успеет явиться на свет. В день разрухи родится спаситель — не иронично ли? — Что? — выдохнула не своим голосом Эйя, хрипло и неестественно, — Асгард канит в лету? Народ? Что случится с моим народом, Фрейр?       Она встала на колени в кровати, подобралась к нему и вцепилась руками в его грудь, слегка тряся и сжимая плотную мантию бога. Как же она ненавидела его сейчас, как же ей хотелось стереть эту мерзкую ухмылку с его лица навсегда, уничтожить и втоптать в грязь, унизить и задеть. Внешнее спокойствие бона взбесило ей. — Успокойся, мы думаем о том, как спасти его — укрыть где-то… — Только не в Асгарде, — вымолвила Эйя, — необходимо доставить народ сюда… в Альфхейм. Спасти всё мирное население, то, что случится — неизбежно, но это не означает, что мы оставим асгардцев на произвол судьбы. Я как законная царица, носящая дафина внутри себя, велю отцу принять их.       Она отцепилась, усаживаясь на кровать и выдыхая, смотря на бога более осознанно, без марева перед глазами и злости, трепыхающейся в ней как неугомонная птица, взятая в плен. — Хочешь доказать всем свою полезность? Ты не меняешься, маленькая девочка, — перемигнулся с ней глазами, вставая с места и проходя к двери, — не принимай близко к сердцу, моя царица, я решил рассказать тебя не из чувства благородство, а по наитию и собственным убеждениям. — Убеждениям, позволяющим тебе кривить улыбку и считать меня за неразумное дитя, Фрейр? Я — царица, законная супруга царя Тора, а ты входишь в моим покои, касаешься меня и думаешь, что имеешь право считать себя выше лишь из-за того, что я гостья в твоём дворце? Не будь таким высокомерным со мной! — Ты изменилась, не ожидал от княгини такого, — веселясь, пропел он, — но я рад, что власть перейдёт к сильной духом женщине. Значит не всё потеряно для Асгарда.       Он вдруг что-то вспомнил, убирая руку под полы плаща, точно разыскивая нечто важное. Его рука пошарила под полами, вынимая продолговатое копье, намного длиннее, чем мог себе позволить размер плаща — он использовал одну из чудесных Альфхеймских тканей, в которых прятали оружие, безразмерные, чёрные, они облегчали тяжесть вещей, спрятанных в глубинных карманах. Копье было с двумя острыми наконечниками, копья светились и искрились светом, высеченные из ядра звезды они несли в себе невиданную силу. Копье он положил в ноги царевны, даря непринуждённую улыбку. — Подарок с Нидавеллира. — Они знают? — испугалась она. — Нет, никто не знает где царевна, вернее, никто не знает, что царевна стала царицей, а престол узурпировал Локи в обличии Одина. Хотя эти весёлые идиоты вряд ли хоть что-то смогут увидеть в празднестве и чревоугодии… На Асгарде прошло два года, а ты считай, что умерла. Находясь в одной Системе, время Альфхейма неумолимо медлит, а в Асгарде и на Земле спешно бежит.       Эйя знала, но не хотела задумываться. Никогда не желала мыслить о том, что семь месяцев на родной планете, станут двумя долгими годами там, в мире ставшим для неё родным домом, в мире её мужа и будущего наследника. Она появится в Асгарде с младенцем, останься в Асгарде — ребёнок бы уже родился, скорее всего уже бы сделал первые шаги… или Локи бы убил её и дитя?       Она ненавидела всё это! Ребёнок сейчас — это камень на пути её возвышения. Ранее она делала всё на радость царице, на потеху царю — всё ради других, выполняя дочерний долг, исполняя долг царевны, пресловутый женский, но с беременностью всё ухудшилось: вечные волнения из-за нападения, опасения убийства, тревожность за границы родного дома, страх перед лицом опасности. Она не могла остановиться ни на минуту, не могла вдохнуть полной грудь — дышала и не могла дышать, точно умирала. Не было никого, кто мог бы её поддержать: всё что она могла — следить за делами Хольд и учиться военному ремеслу, порой наблюдая за политической деятельностью из тени.       Теперь она могут низвергнуть и обвинить в измене! А всё из-за дитя: она бросила родину мужа, бросила престол, скрылась на родной планете в доме бога, предполагаемого любовника и дитя её не будет соответствовать асгардскому возрасту. Спасаясь, она накликала на себя ещё большую беду. Ребёнок был не к месту!       Не сейчас! — Так зачем ты здесь? — Что же, я не могу вернуться домой?       Эйя ощущала как сердце неприятно сжимается, причиняя ей боль. Что-то здесь не так. Ван бы не ушёл с земель Асгарда ради забавы, не для чтобы её навестить. Тяжёлое дыхание, бегающие по покоям глаза. Она ощущала кожей что-то неладное. — Что ты задумал?       Его ухмылка не предвещала ничего хорошего. Она сжала копье, спешно встала с кровати, накидывая тёплый шерстяной халат и накидку сверху, смотрела прямо на Фрейра — он не причинит ей вред собственными руками, будет действовать чьими-то руками, дабы не замарать свои.       В замке поднялся шум. Женские крики в какофонии ударов и тресков, разбивающихся ваз и раскалывающийся утвари. Острые ушки Эйи дрогнули от шума. — Эльфийские варвары, весь дом разрушат, прежде чем тебя найти сумеют, — зло выдохнул бог. — Ты выдал меня? Ты! Предатель!       Она ухватилась за низ живота и завертела головой, ища спасения. — Это месть, золотце. Я желал тебя, хотел, а твой благородный родитель отдал юное создание в руки царевича. Я был зол, а твой папашка заплатил крупную сумму и отдал небольшую часть земли в моё владение за тебя. Двух птиц одним камнем, — улыбнулся он, раскрывая двери её опочивальне. — Слепые болваны!       Эйя плотно закрыла глаза, выдохнула, выпрямила спину и сложила орудие. Идти в бой против своих же?       Нужно прийти в себя. Она не открывала глаза, пытаясь надышаться, но грудь передавило — кислород застревал в путях и не мог достичь лёгких. Она царевна, она сильная, никто не посмеет трогать дочь Князя на его землях! Она не безродная девка!       Она сильнее всех их! — Seler! Nae saian luume’!       Мелодичный певучий голос раздался на входе. Она разомкнула веки и ахнула. Красивый, беловолосый юноша с чистой зеленью невинных глаз упёр взгляд в неё. Его облачение было чёрным: броня, кожаные штаны, сапоги и плащ. Всё расшито золотом, на манжетах нижней рубахи нашивки с символикой Альфхейма. Она замотала головой и ринулась вперёд, падая в объятия молодого человека. Он обнял её, дышал запахом её волос, насыщался ароматом родного тела. Эйя потёрлась о его щёку, целовала его лицо, перебирала волосы — она спешно ласкала его, словно пытаясь напомнить о себе и получить отклик братского сердца. — Оnoro, Альф, мой милый Альф, — шептала она, но не плакала, а радостно улыбалась.       Он приказал войнам ждать его за дверью, выставил Фрейра, угрожающе оглядев бога. Альф недовольно помотал головой и любовно воззрился на сестру. — Tye lapselunga? — он улыбнулся, разглядывая её фигуру — Ye, — она улыбнулась, — это дитя Тора, но… меня обвинят в измене, брат, я не должна быть тут… всё это козни Локи, он низложил меня, выкинул как букашку. Мне нужно что-то предпринять, чтобы Магни родился и имел права на престол, иначе… иначе я останусь за боротом правления. Но что важнее, мankoi naa lle sinome? — Доложили, отце сказал привести тебя домой. Сестра, ты должна вернуться во дворец, — он спешно о чём-то думал, нахмурив брови, — если ребёнок родится там, то он будет признан князем Альфхейма как твоё дитя, как дитя наших земель и будет иметь княжескую власть, никто не посмеет упрекнуть тебя в чем-либо. — Роди я в чертоге Фрейра… — Он бы заимел права на это дитя. — Не посмел бы, — возразила она, а потом тише добавила, — это преступление против действующей власти, брат. Я всё ещё принадлежу царской семье, и он…- она коснулась своего живота, но в резком приступе страха отняла руки, — просто давай уже окажемся дома.       Альф кивнул, подавая сестре свой локоть. Эйя ощутила себя намного лучше, когда родной брат обнимал её и вёл в приготовленный экипаж, чтобы отправиться в родные владения.       Надежда на лучшее умерла вместе с оставшимся позади чертогом Фрейра.