Последний год войны

— Не хочешь присоединиться к нам, благородный Менетид? — Спросил Одиссей, указывая на свой шатер. Оттуда доносились голоса и смех. — Все там: Диомед, Аякс с братом Тевкром, Идоменей. Даже Нестор почтил меня своим присутствием сегодня. Пойдем: прибыли корабли, привезли лучшего аргосского вина. — Нет, Одиссей, прости меня. Сегодня я не в настроении. — Почему-то я и не сомневался, что ты откажешься, — пробормотал Одиссей, глядя, как Патрокл направляется к шатру Ахиллеса. *** — Ты любишь меня? — Молчи... — Молю, скажи... Любишь? — Молчи, Брисеида! Зачем... ты... требуешь ответа... сейчас... Брисеида вздохнула и закрыла глаза. Каждый раз в объятиях Ахиллеса ей чего-то не доставало — самой малости, пустяка. Нескольких слов, которые она так ждала услышать. Но Ахиллес был молчалив. Даже когда замирал, сжимая ее тело особенно крепко, — ни звука не слетало с его губ. Брисеида почти уже смирилась: Ахиллес был воином, а воину не пристало показывать свои чувства. Но она знала, что все менялось, стоило появиться Патроклу. Ахиллес бесцеремонно отсылал ее из шатра, и ей приходилось ночевать с остальными рабынями. Стены шатра были слишком тонкими, а стоны — слишком громкими, чтобы не услышать. Утром Ахиллес и Патрокл выходили вместе, думая, что никто не замечает, как их пальцы сплетаются при случайном прикосновении. — Ахиллес... — Я сказал, молчи... *** Небо на западе полыхало красным. Патрокл чуть помедлил у входа в шатер, глядя на море, грязно-розовое в закатном свете. Возможно, следовало принять приглашение царя Итаки, забыться в хмельном веселье. Уговорить Ахиллеса присоединиться. Вино притупило бы его бессильную злобу на весь мир, хоть на один вечер вернуло бы того Ахиллеса, которого Патрокл знал в Фессалии. Когда это было? Патроклу казалось, вечность прошла с тех пор, как их корабли отплыли от аргосского берега. Патрокл отодвинул полог шатра, шагнул внутрь. Дальний угол, где было расстелено ложе, тонул в полумраке. — Ахиллес... — прошептал женский голос. — Я сказал, молчи... Патрокл осторожно повернулся и вышел. А потом бежал вдоль берега, пока огни лагеря не скрылись из глаз и в груди не начало саднить. Упал на еще не остывший песок лицом вниз. В ушах отдавался голос Ахиллеса. «Молчи!» — хлестнуло теперь его самого. Молчи, Патрокл, и позволь Ахиллесу наиграться со своим трофеем. Молчи, или уподобишься слабой женщине. Он поднял голову. Далеко слева мигали две рыжие точки костров. Позади море шепотом перебирало имена утонувших, а впереди, как длинная зацепка на подоле Никты, горела цепочка факелов на стенах вечной Трои. Патрокл поднялся. Снял сандалии и по колени вошел в воду. Стащил хитон и, скомкав, бросил на песок, а сам зашел глубже и поплыл под водой. Ахиллес ещё не родился, когда Патрокл уже доставал со дна переливчатые камешки, на воздухе обсыхавшие и превращавшиеся в обычную гальку, скучную и блеклую. Когда в ушах зазвенело, он вынырнул и мотнул головой, стряхивая воду. Широкими гребками поплыл назад к берегу. Вышел на песок и, одевшись, побрел на свет костров. По дороге он не встретил никого, кроме часовых, пару раз окликнувших из темноты. Одиссей с Менелаем до сих пор, должно быть, пируют: сегодня все хорошо сражались. Патрокл вошел в свой шатер, разделся и лег. До предела утомленное тело требовало хорошего отдыха и сна. Он обязательно придумает, что делать с Брисеидой. Только завтра. *** — «Вернись»! — Ахиллес мерил шагами шатер, раздраженно жестикулируя. — Мать говорит: «Вернись!» Да разве я брошу всё, когда победа так близка? Я первым войду в Трою! Войду, клянусь тебе! Патрокл слушал, сидя на ложе. — Предсказано, что славу твою смерть держит за руку. Если ты возьмёшь Трою, а домой не вернёшься — значит, не в бою погибнешь. Не как воин. Если же… — А-а! — Ахилл с досадой махнул рукой. — От друга я не жду кинжала в спину, а с врагами всегда настороже. Если только боги поразят меня — но это докажет их трусость! Я неуязвим, друг, и никакая сила не заставит меня уйти из-под стен Трои, не разрушив их. Ахиллес сел на подушки. Сцепил пальцы, глядя в пол. Он всё еще был зол после утреннего разговора с Фетидой. — Ты не думал, что уязвимо может быть не только тело твое, а дорогой тебе человек? — всё так же спокойно спросил Патрокл. — А кто? — пожал плечами Ахиллес. — Мать — бессмертная нереида; Пелей и Неоптолем далеко. Деидамия? — Ахилл неопределенно фыркнул. — Ты и Феникс здесь. Оба воины. — Брисеида, — подсказал Патрокл, втайне надеясь, что Ахилл возразит. Но тот лишь хмуро кивнул: — Ну, Брисеида. Она-то кому нужна, кроме меня? Патрокл сел ближе. Положил ладонь на плечо Ахиллеса и встретился с ним взглядом. Феникс подметил как-то, что у Патрокла с Ахиллом глаза одинаковые. — Не смотри на меня так! — глаза Ахиллеса грозно сузились. — Могу и не смотреть, — с вызовом ответил Патрокл, упрямо не разрывая взгляда. Эта игра началась еще во Фтии, и Ахиллес неизменно проигрывал. Вот и сейчас отвел взгляд первым, рассмеялся. Подставил губы для поцелуя. Губы Патрокла были сухими, обгоревшими на солнце, как и его собственные. Они двое давно прошли тот возраст, когда друг без друга не мыслилось никакой жизни, поэтому редко делили моменты близости — но каждое прикосновение чувствовалось словно первое. Как мгновение назад они были поглощены созерцанием, так теперь — поцелуем, становившимся из нежного — настойчивым, зажигавшим под сомкнутыми веками россыпи незнакомых звезд. Ахиллес перевел дыхание. — Хочу тебя, — прошептал Патрокл. — Знаю, — ответил Ахилл и снова притянул его к себе. *** — Зачем пожаловал, Патрокл, сын Менетия? — У меня просьба к тебе, царь Агамемнон. Патрокл переминался с ноги на ногу. Гордость никогда не ослепляла его, как Ахиллеса, но и просить он не привык. Придя в шатер Агамемнона поздно вечером, украдкой, Патрокл не мог избавиться от ощущения, что совершает что-то недостойное. Впервые в жизни он таился от Ахиллеса. — Чтобы кто-то из мирмидонцев просил меня о чем-то... Неслыхано. И чего же ты хочешь? Да не стой там, садись. Агамемнон указал на возвышение в глубине шатра, накрытое коврами и заваленное подушками. — Постою. Разговор недолгий. — Как знаешь. — Агамемнон взял кубок с низкого столика, развалился на ложе, ничуть не смущаясь, что длинное одеяние при этом разошлось, открывая волосатую грудь и ноги. — Хоть выпьешь? Или такой же гордец, как Ахиллес? — Я чту законы гостеприимства, — ответил Патрокл, отпивая из кубка. Вино было неразбавленным, он редко пил такое — не любил, когда рассудок затуманивается. Агамемнон рассматривал Патрокла. Он заприметил его еще в Спарте, много лет назад, когда достойнейшие мужи съехались искать руки Елены. Патрокл тогда был совсем юнцом. А сейчас — широк в плечах, высок. Красив... Это Агамемнон тоже заметил в Спарте, но тогда было не до смазливых мальчишек: других дел хватало. — Ты знаешь, что у Ахиллеса есть пленница, Брисеида, — начал Патрокл. — Видел ее. Неплохая девка. — Ахиллес... Ахиллес сделал ее своей наложницей. — Было бы странно, если бы не сделал! — Агамемнон захохотал. — Чем еще заняться воину? Вино и женщины, вот что спасает нас от безумия на этом богами проклятом берегу. — Я хотел просить тебя... — Патрокл запнулся. Это было унизительно — и то, о чем он хотел просить, и то, почему просил. — Ну? — Агамемнон налил себе еще, хотя было видно, что выпил он уже немало. — Не молчи, говори живей. — Как Царь царей ты имеешь право забрать часть добычи. — Подожди... Ты хочешь, чтобы я забрал Брисеиду, что ли? — Да. Агамемнон долго молчал, не отрывая взгляд от Патрокла. Отставил кубок — понять бы, что задумал этот мирмидонец. Здесь явно было что-то не так. Наконец спросил: — А тебе это зачем, Менетид? Этого момента Патрокл опасался больше всего. Ни для кого в ахейском лагере не было секретом, что Ахиллес и он делили ложе, но признаться в чувстве, столь недостойном — ревности! — было стыдно. А признаться Агамемнону — хуже в тысячу раз. Но Агамемнон сам облегчил задачу. — Я глупец! Ну конечно, как я не догадался! Твой мирмидонский царевич заменил тебя этой девчонкой на ложе, так? Да, я прав, вот в чем дело. И тебе это не по нраву. Ну что же... И чем заплатишь? — Золотом. Не так много, но еще рабыни… — Этого добра у меня хватает и так. — Агамемнон встал, пошел за новым кувшином. Задел Патрокла плечом — тот сделал вид, будто не заметил. Поставив новый кувшин на столик, Агамемнон, провел ладонью по бороде. Он уже знал, что попросит за услугу. — Есть у меня условие. Если еще сам не догадался. Брисеиду я заберу у Ахилла насовсем, а тебя — на одну ночь. Патрокл вцепился в рукоять меча. Лицо его залила краска. Агамемнон только усмехнулся: он ожидал такой реакции. — Может, все-таки сядешь, филэ? — Не называй меня так! — с трудом сдерживая гнев, воскликнул Патрокл. — Так что скажешь? — Царь царей положил ногу на ногу. — Шлюху из меня хочешь сделать? — Патрокл повернулся к выходу. — Нет. Агамемнон хлебнул вина и поперхнулся, глянув на мирмидонца. Хорош, дери его сатиры. Слишком хорош для спесивого юнца из Фтии. Для Царя царей — как раз. Откашлявшись, он добавил примирительно: — Я же не прошу сегодняшнюю ночь. Можно завтра. Или послезавтра. Помедлив несколько мгновений, Патрокл снова повернулся к Агамемнону. — Забери Брисеиду — и после первого боя я приду к тебе. Агамемнон встал, даже не потрудившись придержать полы одеяния. Он был хорошо сложен, ничуть не погрузнел с годами. Правую сторону груди, от ключицы до соска, пересекал шрам — старый, белесый. Патрокл невольно задержал на нем взгляд. Агамемнон подошел ближе. — Придешь? Смотри, если обманешь, мирмидонец... — Агамемнон ухватил Патрокла за подбородок, заставил в глаза посмотреть. Патрокл почувствовал запах вина и масла для притираний. — Да не бойся, сохраню все в тайне. Патрокл вырвался и выбежал в душные сумерки. Никогда он не был так отвратителен сам себе. Сбился на шаг, тяжело дыша от злости на Царя царей и на самого себя. Чтобы успокоиться, медленно пошел в мирмидонский стан кружным путем. В сумерках он увидел фигуру у соседнего шатра — словно нарисованную тонкой кистью по медно-красному закатному небу. Ахиллес, не иначе. Разговаривать с ним сейчас хотелось меньше всего, и Патрокл попытался незаметно обойти его. — Эй, куда? Патрокл! Патрокл обернулся. — Ахиллес... Что ты здесь делаешь так поздно? — А где ты ходишь так поздно? Я искал тебя. — Я... Я ходил к Терситу. — Да? И что Терсит? — В голосе Ахиллеса слышалась ирония. Или показалось? — Терсит... Как обычно, сочинил новые похабные стишки про... про Агамемнона. — Подойди. — Поздно, я спать собирался... — После разговора с Агамемноном Патроклу хотелось побыть одному. — Подойди. Патрокл вздохнул. Ахиллес имел над ним бóльшую власть, чем хотелось бы. — Еще ближе. Патрокл повиновался. Ахиллес смотрел на него снизу вверх, и в тусклом свете луны его лицо — изящные черты, высокие скулы — показалось Патроклу совсем девичьим. — Знаешь, Ахиллес, если бы тогда, на Скиросе, я встретил тебя впервые и не знал, что ты не девушка, я бы к тебе посватался. — Я бы тебе отказал, — со смехом ответил Ахиллес. — Почему? Недостаточно хорош для тебя? — Видел и получше... Ладони Ахиллеса уже лениво гладили бедра Патрокла под хитоном. — Только видел? Ахиллес больно сжал его ягодицу. Патрокл выругался. Потом схватил поперек тела и забросил на плечо. — Менетид! Прекрати немедленно! Прекрати! — Нет уж, — пробурчал Патрокл, входя в шатер и бесцеремонно сбрасывая свою ношу на ложе. Ахиллес ударился локтем, но только улыбнулся: — Ну что, друг конеборец? — Ахиллес перевернулся на спину и посмотрел на Патрокла снизу вверх. — Так и будешь стоять? — Я тебе не прощу прозвища этого! — зарычал Патрокл и бросился на него, спружинил на руки, навис над Ахиллесом, — Даже аэды так величать стали! — Я же не виноват, что еще во Фтии ты мог объездить любую лошадь… — А я еще не потерял хватки, — Патрокл привстал над Ахиллесом, сжимая его бедра коленями и утопив ладони в меховой подстилке. Лунный свет проникал через неплотно прикрытый полог. Отражался в двух парах глаз, очерчивал губы, как на чудесных мраморных изваяниях. Высвечивал разметавшиеся волосы Ахиллеса — так что казалось, лучи идут от самого сына богини. — На Скиросе я не позволил бы тебе отказать, — прошептал Патрокл и склонился к Ахиллесу. — Да? И как бы ты это сделал? — Ахиллес изо всех сил старался сохранить серьезное выражение лица. — А вот так... Поймал бы тебя под вечер, когда никто не видит. Затащил куда-нибудь. — Патрокл потерся щекой о щеку Ахиллеса. — У тебя тогда щеки гладкие были, как у девушки. А губы и сейчас словно девичьи. Могу поклясться, даже пара поцелуев — вот таких... — Патроооокл... Патро... — ... не разуверила бы меня в том, кто передо мной. А потом я бы задрал твой пеплос... Наверняка, синий, а? Ведь ты всегда любил синий цвет. — Я никогда не носил синий пеплос! — Не перебивай! Я бы задрал твой пеплос... Вот так. — Патрокл... О боги... — И ухватил прямо за задницу. — И получил бы оплеуху! — Не думаю... Скорее, все бы закончилось, как и должно — я бы повалил тебя прямо на землю, содрал одежду... — Увидел, что я не девушка! — Тем лучше. Тело воина — что может быть прекраснее? Так вот, содрал бы одежду, заставил на живот перевернуться — вот как сейчас... — Патрокл! — Я сказал, на живот. И поцеловал бы здесь... А особенно — здесь... Умелый язык может делать такие восхитительные вещи, а? — Патрокл... Где ты этому научился? — Сам Эрот учил меня… Мне остановиться? — Убью, если остановишься. — Каким же способом? — Патрокл поднял голову и замер. — Самым изощренным! — Злишься? Но стоит мне дотронуться до тебя, вот тут — и гнев великого воина укрощен… — На Скиросе… ты не знал еще… кто я… — Я бы понял. Великие — велики во всем… а когда ты так возбужден... Поверь, ни один пеплос не скрыл бы этого… А дальше я бы снял свой хитон… бросил его наземь… и обнял тебя, и потом… Патрокл лег, прижимаясь к грудью к спине Ахиллеса, смешивая тепло и пот. Приподнял его голову за волосы, заглянул в лицо. — Ты прекраснее Елены. Глупые ахейцы говорят — из-за бабы воюют, но что они, что миридонцы, на тебя смотрят, когда в бой идут... Ахилл скосил глаза, пытаясь увидеть Патрокла. — Сравнил бы с Аполлоном, а то — с Еленой… — Разве у девы — даже самой прекрасной — может быть такое тело... Такие тугие мышцы? Такие сильные бедра? Да, вот так, раздвинь их еще... — Патрокл... Ну же... — Ну же что? Чего желает храбрый Ахиллес? — Возьми меня. Хочу тебя в себе. — Мне послышалось, или ты сказал... — Да! Сказал! Немедленно, Патрокл, прямо сейчас! Все эти ласки, и шепот, и поцелуи... да... да, и поцелуи тоже! — оставь своим рабыням! Во имя Ареса, люби меня, как мужчина любит мужчину! Грубо и бесстыдно! Я устал ждать, сколько можно?! Из тебя аэд хороший получится — так любишь языком болтать... — Грубо и бесстыдно? Вот так? — Патрокл снова запустил пальцы в светлые волосы Ахиллеса, жесткие от солнца и морской воды. Сжал крепко, дернул. Ахиллес под ним застонал, тихо, но так возбуждающе, что у Патрокла дыхание перехватило. — Или еще грубее?! — Разве... это... грубо... — выдохнул Ахиллес. — Пока не грубо. А еще чего попросишь? — Возьми меня, — прохрипел Ахиллес. Патрокл умолк, только чтобы облизать пальцы и вложить средний между ягодиц Ахиллеса, едва касаясь входа. — Я возьму тебя... а ты возьмешь Трою... все удовольствие тебе достается, — проговорил Патрокл, добавляя второй палец. — Я убью тебя, Менетид, богами клянусь, убью... За твою медлительность, — прошептал Ахиллес, делая все возможное, чтобы глубже насадиться на мучительно неторопливые пальцы. — Ну всё, довольно... — прорычал Патрокл, освобождая пальцы и заставляя Ахиллеса лечь на спину. Оседлав его грудь, плотно обхватил свой фаллос у основания и провел по губам Ахиллеса. — Давай... Тщательнее, если не хочешь, чтобы я сейчас встал и ушел... искать масло... Ахиллес облизнулся, собирая слюну. Одной ладонью накрыл напряженное до твердости бедро Патрокла, пальцы второй поднес к губам, смочил. Коснулся ими фаллоса любовника, оставляя влажный холодящий след — снизу вверх. Патрокл встретил его пальцы, и, больно сжав, отвел в сторону. — Не так. Ты прекрасно знаешь, чего я хочу. — Он подался вперед, не оставляя своему царю выбора. Ахиллес коснулся губами головки, лизнул, сначала аккуратно, потом смелее. Его распалял властный, не терпящий возражений тон Патрокла и мысли о том, как до грани наполненный возбуждением фаллос скоро коснется его совсем в другом месте. — Смотри на меня. Не отводи взгляд. В глаза смотри... — прошептал Ахиллес и взял его так глубоко, что Патрокл ахнул и зажмурился. Потом открыл глаза, но так стало еще хуже — взгляд Ахиллеса был таким неприкрыто порочным, а губы скользили вверх и вниз... — Остановись... во имя Зевса, остановись... или я... — Или ты... что? — Не мешкая, Ахиллес спихнул Патрокла с себя, перевернулся и встал на колени. Оглянулся — и медленно опустился вперед, опираясь на локти. — Давай, Менетид... лучший наездник... — Лучшая кобылица, — в отместку Патрокл звонко шлепнул Ахиллеса по бедру. Пелид только голову опустил, прижался грудью к ложу. «Никто, кроме меня, никогда не видел и не увидит его таким… Покорным… Отдающим себя всего, забывшим о гордости…», — промелькнуло в голове у Патрокла. Мысль эта возбуждала безумно. Он обхватил бедра Ахиллеса, помогая себе войти — сначала неглубоко, потом дальше, словно ощупью прокладывая тропу к сердцу воина, похожего на богиню. Ахиллес застонал, шумно втянул воздух. Рука Патрокла обхватила его фаллос, бедра уперлись в ягодицы. Смесь боли и наслаждения хлынула через растянутый горячей плотью вход, дрожью прошла до кончиков пальцев. — Знаешь... о чем я сейчас вспомнил?.. — прошептал Патрокл, полностью ложась на спину Ахиллеса и целуя изгиб между плечом и шеей. — Заткнись... во имя всех богов, хоть сейчас помолчи, Патрокл! — Нет, скажу... — продолжал Патрокл. Была причина, и веская, у этой многословности: слишком возбужденный ласками Ахиллеса, Менетид опасался, что наслаждение захлестнет его прямо сейчас, еще до того, как горячее семя возлюбленного прольется в ладонь — а этого Патрокл допустить не мог. — Вспомнил, какими мы были лет десять назад... Там, во Фтии... — А как ты первый раз взял меня, тоже помнишь? — пробормотал Ахиллес, подаваясь назад, навстречу движениям бедер Патрокла. — На песке, у моря? И волны набегали нам на ноги? И ты впервые кончил в меня? — О боооогиииии... — выдохнул Патрокл, яростно вгоняя фаллос в тело Ахиллеса и содрогаясь в сладком спазме. Ахиллес улыбнулся и, подождав, пока Патрокл придет в себя, выскользнул из-под него и вытянулся на шкурах. Его ладонь медленно гладила фаллос. — Моя очередь, Менетид. — Твоя, говоришь? Патрокл перевернулся на бок. Остановился взглядом на льнущем к животу фаллосе возлюбленного. Провел языком по губам. — Не так, — вновь улыбнулся Ахиллес, слегка сгибая ноги и продолжая ленивые движения пальцами. Только глаза, горящие бешено, как у критского быка, выдавали возбуждение. — Еще чего, — прошептал Патрокл, уже зная, что отказать не сможет. — Мммм, — Ахиллес прикрыл глаза, продолжая ласкать себя. Патрокл выругался. Глядя на Ахиллеса, он чувствовал, как снова накатывает желание. — Сюда, — Ахиллес протянул обе руки навстречу Патроклу. Они редко менялись местами. Патрокл успел позабыть это восхитительное чувство, когда твердая плоть заполняла его, заставляя почувствовать себя ближе к возлюбленному, чем когда-либо. Теперь он нанизывал себя на его фаллос, глубже с каждым толчком, вцепляясь пальцами в плечи Ахиллеса и кусая губы. — А знаешь, о чем вспомнил я? — спросил Ахиллес, неторопливо пробегая кончиками пальцев по бедрам Патрокла, опускавшимся и приподнимавшимся, словно в безумной скачке. — Как ты впервые отдался мне. Сколько ты тогда выпил? — Не больше, чем обычно, — прошипел Патрокл, сжимая свой фаллос, пытаясь поймать ритм между движениями бедер и ладони. — Позволь мне. Ладонь Ахиллеса бесцеремонно отпихнула его руку. Патрокл закрыл глаза, позволяя Пелиду ласкать его — руки великого воина были искусны не только в обращении с мечом. — Помню, как ты, благородный Менетид, бесстыдно ласкал себя у меня на глазах, до тех пор, пока не кончил, а потом скользкими от семени пальцами ты... — Ахиллеееееес... — Простонал Патрокл. — У тебя самый грязный язык во всем ахейском войске, — прошептал Патрокл в полудреме. Ахиллес заворочался, устраиваясь поудобней, прижимаясь грудью к спине Патрокла. — У меня? Грязный язык? Ты просто не слышал, что рассказывал сегодня Терсит про Париса и Гектора. *** Ахиллес шел, не обращая внимания на крики, несущиеся в спину. — Постой, я сказал! Приказываю, вернись, Ахиллес! Я, Царь царей, вправе приказывать тебе! Вернись! — Засунь свои приказы обратно себе в глотку! — Через плечо рявкнул Ахиллес, не останавливаясь. Повисла тишина. Вожди ахеян переглядывались, многие прятали довольную улыбку: за десять лет, что тянулась война, гордыня Ахиллеса обеспечила его врагами. Только Одиссей помрачнел, да Патрокл низко опустил голову. — В глотку?! Слышали? — Агамемнон трясся от злости. Красивое лицо исказилось. — Пусть идет. Пусть убирается! Обратно во Фтию! Мне не нужен ни он, ни его мирмидонцы! — Ты помнишь предсказание? — осторожно спросил Одиссей. Агамемнон в сердцах швырнул наземь чашу, которую держал всё это время. Вино выплеснулось, брызги задели Патрокла, стоявшего рядом. Темно-красные капли поползли вниз по бедру, словно кровь. — Да. Я. Помню. Предсказание, — процедил предводитель ахеян. — Без Ахиллеса мы не возьмем Трою. Но он оскорбил меня! При всех! — Прежде ты оскорбил его. — Не забывай, Лаэртид, я Царь царей. Я могу требовать часть добычи. — Но почему эта девка, Брисеида? Она делит с Ахиллесом ложе, он привязан к ней. Почему она? — Я не собираюсь объясняться. Если Ахиллес не станет сражаться — мне все равно. А предсказания… что ж, они не всегда сбываются. — Я поговорю с ним, — тихо сказал Патрокл. Все обернулись к нему. — Уговорю. Мирмидонцы останутся под Троей. — Ступай, благородный Менетид, — ответил Агамемнон. Ни от кого не укрылась саркастическая усмешка в его голосе. — Уж кому, как не тебе… Не желая слушать, что еще скажет Агамемнон, Патрокл направился туда, где на отшибе, отдельно от остального лагеря, был разбит стан мирмидонцев. В шатре Ахиллеса не было. Рабыня, глядя испуганно, указала в сторону берега. Патрокл заметил красный след от удара на ее щеке. Видимо, осмелилась попасться на глаза Пелиду… Патрокл вздохнул: Ахиллес не умел обуздывать свой гнев — ни в юности, ни сейчас. Давно, еще во Фтии, он едва не забил до смерти мальчика-раба. Бедняга упал, когда нес доспехи, и на гладкой поверхности щита осталась вмятина. Ахиллес пришел в такую ярость, что оттащить его от мальчишки стоило нечеловеческих усилий. Но Патрокл знал, что гнев этот проходит так же быстро, как и вскипает. Поэтому не удивился, найдя Ахиллеса в добром расположении духа. Стоя у кромки воды, царь мирмидонцев играл с большим приблудным псом. — Лови! Давай, давай! — Ахиллес швырял сандалий и радовался, словно мальчишка, когда пес приносил его обратно. Патрокл постоял, не решаясь окликнуть. Наконец, Ахиллес заметил его, подбежал — в одном сандалии, колени и нижний край хитона в мокром песке. — Патрокл! — крикнул он и, подойдя вплотную, вдруг согнулся и боднул Патрокла головой в грудь. От неожиданности тот на мгновение потерял равновесие и упал, придавленный весом противника. — Прекрати… Ахиллес, послушай… поговорить надо! — Да знаю я, о чем говорить хочешь. Ахиллес вскочил, помогая Патроклу тоже подняться на ноги. На ходу сбрасывая хитон, побежал к воде. Зайдя по бедра, обернулся. — Сражаться не стану. — Но… Ахиллес… — Я сказал: НЕТ. Мохнатый пес гавкнул, словно поддакивая. Играть больше никто не хотел — и он, потеряв интерес, побрел вдоль берега, качая хвостом. Патрокл подобрал с песка ахиллесов сандалий и бросил рядом со вторым. Ахиллес уже отфыркивался, взбивая сверкающие брызги в десятках локтей от берега. — Эй, Патрокл, так и будешь там стоять? — Ахиллес, ты меня выслушаешь! Светловолосая голова скрылась под водой и не показывалась так долго, что Патрокл уже начал беспокоиться. Наконец Ахиллес вынырнул почти у берега. — И что ты мне скажешь, Менетид? Патрокл подошел ближе, но отпрыгнул, когда Ахиллес попытался схватить его за лодыжку и свалить в воду. — Ты как эта собака — отобрали игрушку, а ты в кусты? Не хочешь драться ни за славу, ни за трофеи? — Это не моя война, — Ахиллес вышел на берег. — Брисеида — живой человек, а не игрушка! Агамемнон оскорбил меня! Забыть об унижении и сражаться за этого коварного властолюбца? Никогда! Брисеида для него — только средство. Такую идею могла подать лишь месть или ненависть. Патрокл многое отдал бы, чтобы вернуть назад тот злополучный вечер, когда он вошел в шатер Царя царей. — Ахиллес, когда ты сворачивал на полпути? Твоя вечная слава станет лучшей местью Агамемнону. — Без меня ему не выиграть войну. Пусть троянцы попортят кровь Микенскому льву, — снова начиная сердиться, Ахиллес уколол палец застежкой плаща. — И гори все огнем. Если Агамемнон еще раз попробует позариться на мою собственность — клянусь, Клитемнестра овдовеет. *** От маленькой глиняной чаши над горячими углями шел приторный запах: радужная пленка на воде наверняка была дурманящим маслом. В голове шумело, как в морской раковине. — Подойди сюда, — улегшийся на подушках Агамемнон улыбался. Черные распущенные волосы блестели, словно потеки смолы. Патрокл вздохнул, борясь с отвращением, но не к Агамемнону — тот был красив, зачем отрицать. Возможно, и любовник он хороший… Это было отвращение к самому себе. Не зная, куда деть руки, Патрокл начал расстегивать пояс. — Ты очень похож на него, — похотливо улыбнулся Микенский Лев. — Разве что Ахиллес ни за какие блага не подставил бы мне задницу. Агамемнон встал, развернул Патрокла к себе спиной. Прижал, задирая хитон и оглаживая бедра. Патрокл чувствовал горячий фаллос, упиравшийся в его ягодицы. — Делай то, что собрался делать, Агамемнон. Не изводи разговорами. У Агамемнона блестели глаза, но не от хмеля. Чтобы Ахиллесов конеборец предлагал себя — такое раньше лишь в неспокойных снах виделось... Он толкнул мирмидонца к ложу, с удовольствием отметив, как покорно тот лег на живот. *** Одиссей наткнулся на Патрокла рано утром. Тот лежал прямо на песке недалеко от своего шатра, рядом валялся пустой винный мех. Другой мех, почти полный, Патрокл сжимал в руках — так крепко, что Одиссею потребовалось приложить усилия, чтобы забрать его. «Не должен знать… Ахиллес… не говори…», — бормотал Патрокл, так и не приходя в себя, пока Одиссей тащил его до постели. *** Дни шли за днями, но воины Ахиллеса не принимали участия в сражениях. Мирмидонцы и раньше держались особняком, вызывая неприязнь многих, а теперь эта неприязнь переросла в открытую ненависть. — Трусы! — кричали возвращавшиеся от стен Трои воины. Усталые, покрытые грязью и кровью, они осыпали мирмидонцев ругательствами. — Отсиживаетесь здесь, за юбками наложниц, в то время как ахеяне погибают! Вы с вашим царем недостойны называться мужчинами! Ахиллес лишь усмехался и уходил в шатер, делая Патроклу знак следовать за ним. Патрокл стискивал зубы, чтобы не завыть — от отчаяния, от досады. И от стыда. Плотнее задергивал полог шатра, чтобы не видеть, как несут раненых. Ахиллес же был беспечен, даже весел. — Мне все равно, — говорил, видя вопрошающий взгляд Патрокла. Но простым воинам было не все равно. Настал день, когда Полидевк, один из мирмидонцев, не выдержал оскорблений и сцепился с кем-то из ахеян. — Пес, как ты посмел называть трусом меня! — кричал он. — Меня! Да на моем счету больше убитых троянцев, чем ты можешь сосчитать! — Так выходи и сражайся — Я чту своего царя. Он запретил! — Твой царь трус, как ты сам! Полидевк ударил первым, и оба воина покатились по песку, вцепившись друг другу в глотки. Вокруг мигом собралась толпа, свистом и выкриками подбадривая дерущихся. — Не знаю, сколько еще мирмидонцы смогут выносить все это. Насмешки, презрение… — Сказал тем вечером Патрокл. — Если мы не сражаемся, почему не прикажешь плыть обратно? Вернуться во Фтию? Ахиллес лежал на боку, лениво вычерчивая пальцем какие-то узоры на спине Менетида. — Сам не знаю. Наверное, привык к мысли, что эта война дарует мне славу и память вечную… Верно, лжет предсказание. Ты прав, мы должны вернуться. Стану жить, как жил отец. Заберу со Скироса Деидамию с сыном. Попробую стать хорошим правителем моему народу. — Ахиллес вздохнул. — И после смерти кану в забвение. Должно быть, боги хотят именно этого. Завтра прикажу грузиться на корабли. Ахиллес потушил светильник, отвернулся, показывая, что больше не желает разговаривать. Едва забрезжил рассвет, Патрокл вышел из шатра и направился к лагерю ахеян. Подойдя ближе, почувствовал горький запах дыма, увидел людей, в панике мечущихся по берегу. Несколько кораблей дымились, два или три выгорели почти дотла. — Я знал, что ты придешь. Знал! — Рослый воин с опаленными бровями и запекшейся кровью на плече бросился к нему. Одиссей. — Что тут произошло? — Патрокл старался, чтобы голос звучал как можно глуше. — Ночью напали троянцы. Застали врасплох. Их вел Гектор, царевич троянский… Прорвались в лагерь, подожгли корабли. Я боялся, не отобьемся. Но теперь ты с нами, Ахиллес, и я верю, мы еще попируем в Трое! — Да, так и будет, Одиссей, — ответил Патрокл, ниже надвигая на глаза шлем. Шлем Ахиллеса. — (с) Capricorn_Me (Achilles Capricornus) & Fatalit summer 2005