Песнь эльфа

Блайд сидел, покачивая ногами, на крыше булочной, небрежно откинувшись назад и сцепив руки за головой. Несильный утренний ветерок снисходительно трепетал его каштановые волосы, отливавшие на робком и всё ещё сонном солнце огненно-рыжим цветом, растрёпанные и торчащие во все стороны. Вопреки последней моде и назиданиям родных, они были коротко острижены самим же Блайдом, причём швейными ножницами, украденными у Корделии, противной сварливой бабки, которая пару лет тому назад отказалась шить юноше жилетку, ссылаясь на его чрезмерную известность в городе и дерзкие замечания в её адрес. Высокий, статный, веснушчатый паренёк с блестящими живым умом, хитрыми и лучистыми голубыми глазами, с лёгкой усмешкой на лице и характерным лукавым прищуром, он вовсе не выглядел на свои 20 лет. В его фигуре и поведении по-прежнему всегда оставалось что-то по-детски задорное, живое. В его небрежно обрезанных локонах зачастую можно было увидеть странную чужеземную пыль, опилки, незнакомые листья; его натренированные руки ежедневно вмещали в себя всё новые царапины и укусы, его заплатанное на 3-4 раза облачение извечно было в странных серых пятнах, потёртостях и дырах; его единственные сапоги с красивейшими позолоченными бляшками, с таким трудом свистнутые из лавки и сделанные из элитнейшей кожи, всегда были чем-то испачканы, побледнели и разносились, отчего порой хлюпали или вовсе сваливались с ноги юноши во время бега. Обычно от него пахло гарью или лошадиным потом, пускай парень и старался перебить этот запах опять же сворованными эликсирами из разных трав. Но было у Блайда одно особенное свойство, которое, как ни бейся, ни один из его недругов (а их было много – практически все лавочники города) так и не смог разгадать. Заключалось оно в необыкновенной везучести и ловкости парня. Как бы он ни был неряшлив, молодой человек ещё ни разу не оставил после себя весомых для жандармерии улик и ни разу не попался специально нанимаемым горожанами стражникам. Что примечательно, ни каких-то больших денег, ни сокровищ, ни даже дома у юноши не было. Единственное, чем он мог гордиться – так это своим мечом, выкованным из средненькой гномьей стали, ручка которого была украшена изображением сидящего на крестовине, как на ветке, сокола и являвшего собой саму рукоять орудия. Оно было тонким, шириной с его запястье, без каких-либо граней и надписей и довольно-таки тяжелым. Отец, выковавший его, говорил, такая оплошность связана, прежде всего, с примесями в сплаве, но после и сам сознавался, что несколько прогадал, отливая некоторые детали из чугуна. Однако юноша любил этот меч вовсе не за его остроту или узористую рукоять. После смерти отца, когда он и был вынужден начать скитаться и промышлять воровством, клинок был единственным предметом, помимо дорожной сумки, который он успел выхватить из дома прежде, чем эльфийское войско напало на их деревеньку и сожгло её дотла, отчего и погибла его младшая сестра, по малолетству сгоревшая в пелёнках заживо, и мать, отчаянно бросившаяся ей на помочь, а после умершая от ожогов. Сам же он в то время вместе с отцом и другими мужчинами пытался оттеснить эльфов к востоку, в сторону непроходимых булькающих болот, однако, как оказалось, безуспешно… Блайду казалось, что город сегодня просыпается как-то по-особенному медленно и лениво. Было уже около девяти, а рыночные ряды всё ещё пустовали, двери всевозможных мастерских прочно закрыты (он знал это на собственном опыте), солдаты королевской гвардии лениво прислонялись бронированными спинами к кирпичным стенам и протяжно зевали, и даже звона колоколов в местной церквушке слышно не было. Бергвуд напоминал сейчас весну, которая после долгого отпуска никак не хотела принимать эстафету от зимы и до последнего не убирала снег с полей. Это несколько раздражало самого Блайда. Сегодня – тот день, когда вор собирался наведаться в магазинчик кожевенника и утащить себе жилетку, которую накануне заприметил у лавочника в руках и предназначенную на продажу в Моэрозе, от которого отсюда было 3-4 дня пути. Однако старик Нокоро Варма никак не хотел отворять дверей в своё заведение, находящихся прямо напротив булочной, где продавала и его соперница-кузина, любезная Аним, которая изредка как бы невзначай оставляла на подоконнике булочку, зная, что прозорливый и настырный Блайд её непременно обнаружит. В отличие от Нокоро, Блайд был с ней в хороших отношениях и даже изредка помогал пожилой женщине притащить мешок муки или подежурить в лавке, за что та со всей щедростью женского сердца кормила его и прятала от гвардейцев, если это было нужно. Однако теперь они оба нежились в постели, не собираясь просыпаться. Блайд устало потянулся: очередная ночь без сна давала о себе знать лёгким гудением в голове, а живот сводило от голода. Запустив руку в небольшую котомку с награбленным, юноша удостоверился, что еды у него нет, ровно как и денег. Делать было нечего, оставался последний из вариантов. Ловко спрыгнув с крыши на козырёк над крыльцом, а затем на мощёную камешками дорогу, парень отряхнулся, оглянулся на всякий случай и неторопливым шагом направился ближе к центру города, где, как он знал, был дом одного богатого купца с большим красивым садом и, что самое главное, фруктовыми деревьями. Идти пришлось не так долго, чтобы устать, но и не так мало, чтобы проскочить до нужного места за мгновение, особенно с пустым ноющим желудком и тысячью возможностей отвлечься на то или иное обстоятельство, которое в дальнейшем можно было приспособить к своей выгоде. Например, Блайд заметил-услышал, что у известной светской дамы Лидии на днях намечается достаточно громкий дебош, что значит, множество богатеев оставят свои дома пустыми и доступными. При одной только мысли о возможной неплохой наживе на его тонкие губы наползла довольная кошачья улыбка, да и сам он замедлил шаг, отвлекаясь от физических потребностей на планы и размышления. Это было одним из его любимых дел – моделировать в голове ситуации, спать наяву. В такие моменты его глаза как-то особенно блестели, не игриво, как обычно, а приглушённо, но в то же время резко и внушительно, как блестит остриё наточенного меча или воинские латы под закатным солнцем. Бывает, что при подобном он поджимает губы, пытаясь не выдать себя, однако уголки век начинают улыбаться вместо них, а нежно и слегка прищуренные брови и вовсе сводят все его попытки скрыть свои эмоции на нет. Зачастую, размышляя, он ещё и поднимает голову к небу или потолку, невидящим взором впериваясь вверх. Странно, но он сам признавал, что так ему лучше думается. Ещё в такие моменты он обычно убирал руки в карманы, горбился и изредка насвистывал что-нибудь незатейливое от радости каждой очередной хитрости в голове. Этим летним утром, когда настроение у него было выше обычного благодаря вчерашней неплохой наживе, он вёл себя именно так, так что неудивителен был тот факт, что он запнулся обо что-то и еле удержал равновесие. - А?.. Что ещё за? – оторопело и с явным неудовольствием вяло протянул он, заторможено и по-прежнему немного отстранённо. Он очень не любил когда его отвлекали и выводили из подобной иллюзорной задумчивости. Медленно моргнув и вытащив руки из кармана, он стал почёсывать свой рыжеватый затылок, переводя взгляд вниз, на то, что ему помешало. Это была девушка лет 17 с длиннющими косами какого-то выцветшего древесного цвета и странным платьем цвета индиго, совсем непохожим на облачения других горожан. Кому как не проныре Блайду было это знать. На вид лёгкая ткань одежды была испачкана дорожной пылью, ибо её хозяйка не нашла ничего лучше, чем усесться прямо на уличную и оттого очень грязную плитку. Девушка плакала, закрыв ладонями лицо и склонившись так, что её волосы совершенно лишали бедняжку возможности увидеть приближающегося вора и, соответственно, вовремя убрать с его пути ноги, об которые юноша и запнулся. От недовольного стона Блайда та очнулась и лениво убрала руки с заплаканного и распухшего от слёз лица. Даже такое, оно показалось вору довольно-таки красивым, но главное – до жути знакомым. Эта вчерашняя продавщица оказала ему большую услугу, так нелепо заснув и оставив дорогой товар в его распоряжении. Он и сейчас нёс в своей котомке пару-тройку экземпляров оттуда, которые намеревался заложить в ломбард сразу же после кражи жилетки. У него вообще должен был быть очень загруженный день. - П-Простите… - робким шёпотом она ответила, а затем подогнула ноги, быстро взглянув на Блайда, и тут же скромно опустила голову снова, тем самым его позабавив. Такая немощность и глупость казались ему до ужаса отвратительными, особенно в этом большом и беспощадном городе, где зевать и надеяться на чудо было бы, так скажем, неправильным. - Я бы на Вашем месте не сидел здесь. Совсем скоро повозка с горячим хлебом отправится доставлять товар куче богатеев, и уж она-то не станет церемониться и останавливаться ради Вас. – пусть это и не звучало острой злой насмешкой, пусть голос парня был весел и задорист, смысл этой фразы не менялся, как не менялось и отношение юноши. Скрестив руки, он надменно приподнял подбородок и хмыкнул, совершенно не гонимый муками совести. - П-простите… - не поднимая взгляда и обнимая свои колени всхлипнула незнакомка, - Я… Совсем скоро уйду. Мне… здесь не место. – она всё продолжала плакать, несмотря на то, что нос её забился настолько, что дышать еле представлялось возможным, а глаза поалели от переизбытка соли. - Вы определённо правы. Всего наилучшего, - победоносно хмыкнул Блайд, уже занося ногу, чтобы идти дальше, упиваясь мыслями о собственной правильной и уместной жестокости, как тут его прервали… - У-удачи… Вам… Вы… должно быть, очень порядочный человек, раз обратили на меня внимание… Спасибо… - её дрожащий голос, переходящий в шёпот, шел прямо из сердца. Вайден, а сидящая была именно ею, всегда была такой, всегда видела только хорошее, всегда пыталась оправдать или похвалить, зачастую совершенно не замечая жестокости или безнравственности в поступках других. Её слова, искренние и настоящие, вовсе не пытались заставить юношу раскаяться или сожалеть, они не были лживой манипуляцией или обманом, они были для неё правдой. Парень застыл на месте и невнятно замычал, удивлённо хлопая глазами и переваривая услышанное. Слова этой неизвестной простофили заставили его призадуматься о том, действительно ли ему не стоило говорить с ней настолько жестоко и стоило ли ему вообще начать глумиться над ней… Вообще, вся её фраза казалась парню каким-то странным милым бредом, призванным, однако, надавить на его совесть и смутить. Однако долго стоять с занесённой вверх ногой явно не получилось бы, так что вскоре Блайд опомнился, опустил конечность и подошёл поближе к стене и к той самой неизвестной, всё ещё решая, как ему быть. Разум подсказывал ему, что девушку стоит оставить и как можно скорее, что для неё такое даже будет полезнее – избавит от излишней наивности. При этом в ней было что-то странное, нездешнее и чужое, что притягивало и заставляло присмотреться к ней сильнее. Создавалось ощущение, что он когда-то был с ней знаком, что ему только нужно вспомнить, где они виделись. На самом деле, так проявлялись эльфийские чары. Существа леса, магические создания, живущие в двух мирах сразу – настоящем и волшебном, они часто словно бы ускользали куда-то, расплывались, казались кем-то иным или нагоняли на собеседника смутные образы. Вскоре, как и обещала, девушка поднялась на ноги, шатаясь, и тут же опёрлась о кирпичную стену позади, чтобы не упасть. Она отряхнула платье, пускай это и не очень ей помогло, она, щурясь, перевела взгляд к небу, что-то шепнув на родном языке, и только после этого заметила Блайда, всё ещё стоявшего около неё и отчего-то заворожённого. Ивовые волосы, обрамлявшие прекрасное лицо торговки амулетами, как-то особенно светились под этим слабым солнцем, создавая вокруг головы девушки своего рода белый ореол, а ткань платья поблёскивала, как поверхность воды под луной. Грустные блёклые глаза, стоило им посмотреть на вора, напомнили ему мутное варево какой-то злобной ведьмы, но при этом тянули к себе. Вайден вообще показалась ему слишком странной и непонятной не только своим до ужаса несобранным поведением, но и чужеземным обликом, ибо нигде он ещё не видел, чтобы у девушки были подобного выцветшего цвета волосы и такие же затуманенные глаза. Однако вскоре он взял себя в руки. Так или иначе, голод не забывал давать о себе знать, как и планы совершенно не хотели меняться ради какой-то несамодостаточной красавицы. - Простите, я был с Вами слишком груб. Мне не стоило говорить подобного, - без особого энтузиазма отчеканил вор, считая, что этого, в принципе, будет достаточно, чтобы окупить свою вину, опустился в вежливом поклоне и засунул руки в карманы снова, собираясь идти дальше. Вообще, он всем своим мрачным видом давал знать, что эта несчастная была ему неинтересна, ровно как и неинтересны были её странные комплименты и отчуждённый шелестящий голос. Он резко отвернулся от этой грустной особы и так же неторопливо, как и раньше, начал было шагать вдоль улицы, как тут же вынужден был в благоговейном трепете замереть. Сбивчивый и шелестящий голос девушки, сиплый от слёз, но при этом мягкий, звучный, он лился плавно, как будто бы это пела птица. Израненная, сидящая в клетке, но всё ещё живая… Вайден встала, выпрямилась во весь рост и запела. Тонко, тихо, но искреннее. Она пела на своём родном, эльфийском, ведь девушка могла сочинять так скоро лишь на нём: людской для неё был слишком грубым и неказистым. Она пела скорее не для юноши, не для просыпающегося города, не для ласкового солнца, она пела для себя. Музыка всегда была её отдушиной: ей казалось, что только через песни можно выразить и передать своё настроение, что песни лучше слышимы Богами. Ей нравилось это, она наслаждалась звуками, слияниями слов, мотивов, она любила свой голос в равной степени со своим домом – трепетно и бесконечно. Бергвуд, он стал таким холодным, Бергвуд, зачем вообще я здесь?.. Ведь этот город сделал всё бесплодным, И поубавил надежды светлой мою спесь. Зачем сюда явилась, кто же знает… Не должно ли мне оставаться дома? И веры луч… Он постепенно тает, И я одна, лишь тьмой одной ведома. Домой мне нет пути, ведь Океан утерян, Мне стыдно будет просто посмотреть в глаза, Отцу и матери. Мой выбор был неверен, Не для меня теперь Фридена чистая лоза. Я прокляла себя своей пустой главою, Мне незачем теперь идти домой, Ибо порока мрак улыбкой не закрою, И чистый лес Фридена теперь уже не мой. Как только она закончила, эльф тут же заставила себя поднять глаза к небу и улыбнуться. Натянуто, грустно, из отчаяния. По её щеке текла холодная слеза, а руки хватали одна другую за предплечье. Вайден едва заметно трясло. Блайд же, оторопевший от услышанного, медленно стал оборачиваться обратно, почёсывая затылок и восторженно округлив глаза на еще недавно раздражавшую его особу. На щеки парня выступил едва заметный румянец, на душе появилось странное досадное воодушевление. Он подошёл к девушке ближе и только и смог выдавить: - Это… Вы пели? – пускай его голос и не дрожал, но в нём явно слышались неуверенность и лёгкая невнятная хрипота. Сердце отчего-то стало стучать с усиленным темпом. Правда, сам он списал это на то, что подошёл к девушке слишком быстро. - А?.. – неожиданный вопрос заставил Вайден вздрогнуть сильнее и медленно перевести взгляд на юношу, поначалу не понимая, что происходит, а после, наконец, осознав, - Ах… Да. – она непонимающе, как-то отстранённо и по-прежнему грустно уставилась на него, - Да, я… С этим что-то не так? – она выглядела сейчас какой-то статуей, какой-то куклой или образом. Такая же грустная, бледная и неживая. - Нет… Ничего… - он выдохнул и улыбнулся, - Вы неплохо поёте. – Блайд замолчал, исследуя взглядом тоскующую девушку, после немного ухмыльнулся, кивнул головой. - Так или иначе, мне пора… - Спасибо… - смутившись и печально склонив голову вниз и вбок, Вайден заправила прядь волос за ухо. – Надеюсь, мы ещё встре… - Постойте! Вы эльф?! – вор перебил её своим изумлённым возгласом, встряхнув головой. Он приложил ладонь к груди, словно бы хватался за сердце, сглотнул и округлил глаза, сделав едва заметный шаг назад. Теперь уже её очередь была удивляться. Подняв на юношу всё такой же грустный, но теперь ещё и заинтересованный взгляд, она, приподнимая одну бровь над другой, стала с каким-то испуганным и доверчивым трепетом вглядываться в лучистые глаза Блайда. - Да… Это… плохо? – она говорила тихо, медленно, едва слышно, даже как-то шелестяще. Как будто на пустом пляже безмолвной и безлюдной ночью накатывает волна на берег: так же осторожно, нежно, мягко. Юноша сглотнул ещё раз, опустил голову и почесал затылок, приподнимая брови и кривя губы. - Очень даже, - буркнул он, - Хотя Бергвуд и открыт для торговли, эльфов здесь… не жалуют. Особенно сейчас, когда люди с ними воюют. – он скорее просто высказывал вслух свои мысли, чем обращался к Вайден. Парень был несколько удивлён и раздосадован: ещё пару мгновений назад он был восторжен одной из тех, чьи браться и отцы с отъявленной жестокостью в своё время сожгли дотла всю их деревню. Нет, Блайд не был зол на себя, его не терзали муки совести, ему просто было противно от своего заблуждения, явно не позволительного для умного и здравомыслящего человека. - Но… Как так получается? У нас, во Фридене, не слышно ни о какой войне… То есть… Если люди и эльфы враждуют, почему разрешена торговля?.. Я… не понимаю… - словно маленький ребёнок, словно робкая застенчивая девочка с бантиками на голове, она потупила взгляд и схватила себя за предплечье, волнуясь, чуть прикусывая губу и невинными просящими глазами глядя на рыжеватую растрёпанную шевелюру вора. – Не понимаю… - Бергвуд – значимый торговый город, - он вздохнул. Объяснять кому-то что-то ему приходилось нечасто, да и особого желания распинаться перед эльфом не было. Однако он какими-то фибрами души ощущал на себе этот преданный и настырный взгляд девушки, так что решил покончить с этим как можно быстрее и быстрее уйти. – Раньше государство эльфов и людей было единым, и никто и не думал враждовать. Так вышло, что подавляющая часть горожан – люди. Наверное, это связано с тем, что, считается, люди много более алчны и падки на деньги… Впрочем, я отвлёкся. Бергвуд со всех сторон окружён либо сельскохозяйственными угодьями, либо лесами, либо болотами на востоке, заселёнными как раз эльфами. Не так давно, лет пять-шесть назад, в королевстве случился разлад. Я точно не знаю, что произошло, но эльфийский император объявил все угодия около Бергвуда, вроде того же затворнического Фридена, своими то есть, эльфийскими владениями. Тогда наш король заявил, что, несмотря на это, Бергвуд остаётся за людьми. Он не глуп: знает же, что у нас, здесь, и содержится основной финансовый поток всего государства. Если он отдаст его людям – обеднеет сам и разорит королевство. Эльф, приняв во внимание то, что тут живут в основном люди, согласился. Теперь наш город – своего рода остров людей среди эльфийских владений… - поначалу казалось, что он говорит нехотя и отрывисто, точно бросает в Вайден словами, а после ей показалось, что ему даже это нравится – рассказывать. Он поднял к ней взгляд и с лёгкой усмешкой спросил, - Теперь понимаете? - Да… вполне, - она задумчиво улыбнулась. – Ещё раз благодарю Вас. - Не за что. – он несильно поклонился и помахал рукой, - Третий раз прощаться не стану. Вайден не успела и слова вымолвить перед тем, как он быстро исчез где-то за углом, гонимый только желанием поскорее отойти от этого длинноухого и странного создания и добраться до нужного юноше сада. Он всё ещё был голоден. Эльфийка глубоко вздохнула и огляделась: узкая пыльная улочка где-то за рынком. Впереди виднелся кусочек какого-то сломанного фонтана, слева и справа высились маленькие узенькие окошки с помутневшими стёклами, под ногами были истёртые до плоского состояния камни. Она совершенно не знала, куда идти и что ей делать дальше. Точнее, она вообще мало чего знала. Исключением было то, что сказал Блайд и то, что домой ей путь заказан. Нет, она, разумеется, могла вернуться, и даже родители бы простили её, да вот только ей самой было противно. За себя, за своё неумение постоять за себя, за утерянное сокровище… Единственное, которое когда-то было у их семьи. Плакать хотелось снова, но, видимо, её и без того красные глаза и уставшее тело были просто не в силах: слёзы отказывались сочиться. На душе было просто скверно, тоскливо, тяжело… От безысходности она решила подойти к тому самому фонтану, умыться, надеясь, что так сможет хоть чуть-чуть приободрить себя. Бессонная ночь и сон в неудобной позе давали о себе знать: суставы слегка ломило где-то в шее и ногах, тело было слабым и вялым. Ей казалось, будто она несёт на себе какой-то большой и тяжёлый мешок, который мешал ей идти быстро и который своим объёмом мешал душе парить. Вода в старом и утратившем былую форму и великолепие мраморном фонтане давно утратила свою свежесть, слегка протухла, завоняла и даже покрылась кое-где неприятными зелёными водорослями на поверхности, дно застилал странный ил. Хотя Вайден и привыкла к подобным зрелищам, всё желание умыться у неё отпало. Вздохнув, она достала из сумки одну из оставшихся лепёшек и с горестью поняла, что даже есть сейчас не хочет. Уже собираясь вернуть сдобу на место, она вдруг резко обернулась… - Извините… - на неё смотрел мальчик лет семи или восьми, худощавый, слабый, со впалыми щёками и сажей на подбородке. Яркие голубые глаза как будто нарочно смотрели эльфийке прямо в лицо, доверчиво надеясь на что-то, но на самом деле пристально рассматривая и изучая. – Эта лепёшка… Вы можете дать мне… кусочек?.. – он склонил голову чуть вбок, неловко переминаясь с ноги на ногу. – Хоть кусочек… - А… Да-да… конечно… - Вайден всегда была доброй. Воспитанная среди милосердных существ, не ведающих нужды и порока, она всегда помогала, кормила, любила и лелеяла ближних и не ближних, родных и не родных. Девушка торопливо достала из сумки лепёшку, выбирая пальцами самую мягкую и уверенно протянула мальчику, улыбаясь и одобрительно опуская брови, - Держи. - Спасибо… - ребёнок благодарно опустил глаза и выждал с секунду, а потом резко сорвался с места и быстро побежал со всех ног, правда, потом остановился, обернулся к Вайден, крикнул ей: «Глу-па-я!», показал язык, повертелся, состроил буратинку и удалился. Поначалу эльф вообще не поняла, что же произошло, и уже стала клясть себя, что сделала или сказала что-то не так, но после, когда поняла, как легко и как просто её провели и как жестоко ей отозвалась её доброта, расстроилась вновь. Теперь всё на этой площади напоминало ей и ночную кражу, и этого мерзкого мальчишку, который после выменял эту лепёшку на новую рогатку, и собственную беспомощность. Чтобы хоть как-то отвлечься и найти выход, она поплелась по городу дальше… *** Как и ожидалось, в саду никого не было. Даже прислуга сегодня осталась лежать в постели, несмотря на яркое солнце, совсем к тому не располагающее. Блайд живо и привычно перемахнул через кованый забор, усаженный на верхушке чугунными острыми пиками, помогая себе в этом уже знакомой парню веткой благородного дуба, и отправился рыскать по угодьям того самого купца. Маршрут вору был известен давно, да и каждое дерево он знал лучше садовников, так что не прошло и пяти минут, как юноша удобно устроился где-то за вишнёвым деревом, держа в руках пару-тройку полуспелых (кислющих и зелёных) яблок, несколько горстей смородины, тоже ещё недозревшей, и добрый пятак вишенок. Конечно, взрослому мужчине от такого завтрака проку было мало, но сам Блайд решил, что «в нынешних условиях этого будет вполне достаточно». Ясное дело, он ошибался. Даже больше, забегая вперёд, от такой диетической трапезы у него потом заболит живот… Ел он сегодня, наверное, слишком долго – голова была слишком забита ненужными мыслями, так что кислая пища, обычно наскоро проглатываемая, никак не хотела лезть в глотку. Предприятие, если бы оно удалось, должно было бы избавить его от кошмарного ночного холода и прибавить его облику солидности, однако… Что-то подсказывало юноше, что так просто провернуть всё задуманное не удастся. Вот именно эти переживания и мешали ему насладиться своей вегетарианской пищей. Решив переключить внимание на что-то другое, тем самым пытаясь избавить голову от дурных мыслей, он начал вспоминать перечень вещей, ловко свистнутых вчера и ожидающих реализации, ну, или хотя бы рассмотрения. Потянувшись (безделье его немного разморило), он стал шарить руками в своей старой и пыльной котомке. Ловкие пальцы нащупали какую-то странную брошь, вернее всего, серебряную, пару-тройку странных украшений, ажурный перстень и мифриловое ожерелье с загадочным и неизвестным ему камнем. Вот его-то вор и вытащил из сумки, чтобы рассмотреть внимательней, однако и это ему не удалось. По мощёным мелкими камешками дорожкам послышалось отчётливое постукивание каблуков, и издали стал доноситься притворный звонкий смех. Неприязненно скорчившись, юноша быстро засунул остатки «завтрака» в сумку вместе с украденным вчера трофеем и резко выбежал из-за дерева, прячась за другое, стоящее на другой стороне от тропинки, при этом, естественно, её пересекая. Как выяснилось, решение это было не столько опрометчивым, сколько глупым, ведь визгливый крик шагающей выдал парня с головой. Не растерявшись, Блайд стремглав ринулся в сторону уже упомянутого дерева с упомянутой веткой, перепрыгнул упомянутый забор и со всех ног понёсся по улицам, то и дело, заворачивая и петляя. На всякий случай. Он уже несколько раз был замечен в этом саду, и вовсе не хотел попасться в лапы этому жирному и скверному человеку, хозяину, в плен. Такая пробежка явно приходилась ему по вкусу: новая порция адреналина вмиг прогнала тревогу и дремоту, так что он просто предоставил волю собственному умению бегать. Оно его не подвело, однако подвело другое. Забывшись свои желанием унести ноги куда подальше и насмешливо думая о жирных охранниках купца, он оглянулся, дабы убедиться, что их тучные тела давно не маячат на горизонте, и не заметил, как врезался во что-то мягкое и пахнущее цветами. Оторопевший, он отшатнулся и отлетел-упал назад, прямо на землю, присаживаясь. Перед ним стояла длинноволосая девушка в тёмно-синем блестящем платье.