***
Почти на самой границе Туссента, в том месте, откуда уже была видна гора Горгона, их догнал княжеский гонец. Он тянул за собой осёдланного Пегаса, вёз лютню, плащ и перстень Лютика. Вопрос о ста сорока талерах и восьмидесяти геллерах он пропустил мимо ушей. Просьбу барда передать княгине поцелуй выслушал не моргнув глазом. Они поехали вверх по течению Сансретуры, теперь уже малюсенькой и юркой струйки. Обошли стороной Бельхавен. На ночлег остановились в долине Неви. В том месте, которое помнили ведьмак, виковарец и бард. Лютик держался долго и вопросов не задавал. Но в конце концов пришлось рассказать ему обо всём. И присоединиться к его молчанию. К отвратительной, гноящейся как язва тишине, наступившей после рассказа. На закате следующего дня, ещё у подножия холма, на который им предстояло въехать, на его вершине они заметили одинокую фигуру. Боялись, что это мираж. Но мираж привычно возложил левую руку на перекинутую через плечо торбу, а лошади уже прядали ушами. – Полагаю, это и есть нечто большее, - проговорил Регис, когда вся четвёрка спешилась перед ним. Он окинул их значительным взглядом. Цири неровно выдохнула и сделала короткий шаг вперёд. – Дитя, - улыбнулся вампир. И ведьмачка порывисто обняла его.***
На шестой день после июньского новолуния они добрались до Ривии. Выехали из лесов на склоне холма, и тотчас перед ними внизу блеснула зеркальная гладь озера Лок Эскалотт, имеющего форму руны, от которой оно и получило название. Озеро искрилось в котловине. В зеркало вод смотрели поросшие пихтами и лиственницами холмы Крааг Рос, выступающие вперёд предгорья массива Махакам. И красные крыши башен стоящего на озёрном мысу толстостенного замка Ривия, зимней резиденции королей Лирии. А у залива, на южном конце озера Лок Эскалотт, лежал ривский град, блестящий соломенным пригородом, темнеющий домами, словно опята покрывающими берег озера. – Ну, похоже, доехали, – отметил факт Лютик, прикрывая глаза ладонью. – Так вот и замкнулся круг: мы в Ривии. Удивительно, ох и удивительно же петляют судьбы... Что-то не вижу я на башнях замка бело-голубого флага, значит, королевы Мэвы в замке нет. Впрочем, не думаю, чтобы она припомнила тебе твое дезертирство... – Поверь, Лютик, – прервал Геральт, направляя лошадь вниз по склону. – Мне глубоко безразлично, кто и что обо мне помнит. – Интересный факт, – сказал разрядки ради Регис, – что озеро Лок Эскалотт считается магическим не только в людском народе, но и среди и вампиров. Здесь неподалёку проживает один известный в наших кругах учёный, автор книг о вампирской магии, телепортации и природе трансформации. Очень занятная личность, к слову, и к тому же предпочитает отшельничеству необычные для нас узы брака. Не будь в его суждениях столько неприязни к роду человеческому — ах, какое познавательное знакомство я бы составил. – А если бы он и настойку из мандрагоры гнал... – мечтательно зажмурился Лютик. – Ему по силам достать оную другими способами. – Трансформацией из пырея? – хмыкнул Кагыр. – Из воды, – немедленно отозвался Регис. Неподалеку от града, ближе к рогатке, стояла цветная палатка, напоминающая кулич. Перед палаткой на палке висел белый щит с красным шевроном. Под поднятым пологом стоял рыцарь в полных доспехах и белой яке, украшенной таким же гербом, что и щит. Рыцарь внимательно и весьма подозрительно присматривался к проходящим мимо бабам с хворостом, дегтярникам с баклагами товара, пастухам, разносчикам товара и нищим старцам. Заметив приближающихся Геральта и Кагыра, он с надеждой сверкнул глазами. – Дама вашего сердца, – Геральт ледяным тоном развеял тщетные ожидания рыцаря, – кем бы она ни была, несомненно, самая прекрасная и самая желанная девица от Яруги до Буйны. – Слово чести, – пробурчал рыцарь. – Вы абсолютно правы, милостивый государь.***
Впоследствии говорили, что трагические события в Ривии были явлением совершенно случайным, что это была реакция спонтанная, внезапная вспышка праведного гнева, которую невозможно было предвидеть, порождённая взаимной враждебностью и взаимным нерасположением людей, краснолюдов и эльфов. Говорили, что не люди, а краснолюды напали первыми, что агрессия началась с их стороны. Что краснолюдский перекупщик оскорбил молодую дворянку, Надю Эспозито, послевоенную сироту, что применил к ней силу. Когда же на защиту дворянки кинулись её друзья, краснолюд-де, скликал своих соплеменников. Началась потасовка, потом драка мгновенно охватила весь базар. Драка, а затем битва переродились в бойню, в массированное нападение людей на занимаемую нелюдьми часть пригорода в районе Вязово. За неполный час — с момента бойни на базаре и до вмешательства магов — погибли сто восемьдесят четыре жителя, причём половину жертв составляли женщины и дети. Аналогичную версию случившегося приводит в своей работе профессор Эммерих Готтшальк из Оксенфурта. Но были и такие, которые утверждали совсем другое. Какая уж тут спонтанность, какая уж тут неожиданная и непредвиденная вспышка, вопрошали они, если за несколько минут до событий на базаре на улицах появились телеги, с которых людям принялись раздавать оружие? Какой уж тут внезапный и праведный гнев, если фюрерами толпы, самыми заметными и активными во время резни были люди, которых никто ранее не знал и которые прибыли в Ривию неведомо откуда лишь за несколько дней до событий? А потом исчезли неведомо куда... Почему армия вмешалась так поздно? И вначале так вяло? Другие ученые пытались отыскать в ривских событиях след нильфгаардской провокации, а были и такие, которые утверждали, будто всё это устроили сами краснолюды на пару с эльфами. Что сами нарочно поубивали друг друга, чтобы очернить людей. Среди голосов серьёзных учёных совершенно затерялась весьма смелая теория некоего молодого и эксцентричного магистра, который — пока его не утихомирили — утверждал, будто события в Ривии были следствием не заговоров и не деятельности тайных сообществ, а обычнейших и весьма распространённых свойств местного населения: темноты, ксенофобии, хамской жестокости и глубочайшего скотства. А потом история надоела всем, и о ней вообще перестали говорить.***
Геральт снова вздрогнул, выплюнул кровь, напружинился и замер. Лютик, поддерживающий Трисс, отчаянно вздохнул, краснолюд начал ругаться, Кагыр, бледный, стиснул трясущейся рукой рукоять меча. Йеннифэр застонала, лицо у неё вдруг изменилось, сморщилось и стало ужасно некрасивым. – Нет зрелища более жалкого, чем плачущая чародейка, – резко бросила Цири. – Ты сама учила меня этому. Но сейчас ты жалка по-настоящему, Йеннифэр. Ты и твоя магия, которая ни на что не годится. Йеннифэр не ответила. Она обеими руками держала бессильную, выскальзывающую из рук голову Геральта, ломким голосом повторяя заклинания. По её ладоням, по щекам, по лбу ведьмака плясали синие огоньки и потрескивали искорки. Трисс знала, какой энергии требуют такие заклинания. Знала также, что эти заклинания здесь не помогут. Она была более чем уверена, что ничего не дали бы даже заклинания специализировавшихся на этом целительниц. Было слишком поздно. Чары Йеннифэр только изнуряли её. Трисс даже удивлялась, что черноволосая чародейка так долго это выдерживает. Она перестала удивляться, когда Йеннифэр умолкла на середине очередной магической формулы и опустилась на брусчатку рядом с ведьмаком. Один из краснолюдов снова выругался. Другой стоял, опустив голову. Лютик, всё ещё поддерживающий Трисс, хлюпал носом. Вдруг резко потемнело. Поверхность озера задымилась, словно ведьмин котел, затянулась испарениями. Туман прибывал, клубился над водой, волнами наползал на берег, окутывая все густой белой млечностью, в которой затихали и умирали звуки, исчезали контуры, расплывались формы. – А я, – медленно сказала Цири, так и не вставая с окровавленной брусчатки, – когда-то отказалась от своей Силы. Если б не отказалась, я бы сейчас его оберегала. Вылечила бы его, я знаю. Но — слишком поздно. Я отказалась и теперь ничего не могу сделать. Всё получается так, будто именно я его убила. Тишину разорвало сначала громкое ржание Кэльпи. Потом глухое восклицание Лютика. Все остолбенели. Из тумана возник белый единорог. Он бежал легко, воздушно, бесшумно, изящно неся свою красивую голову. В этом-то как раз не было ничего необычного, все знали легенды, а те были едины в том, что единороги бегают легко, воздушно и бесшумно, а головы держат с только им присущим изяществом. Если что-то и было странно, так лишь то, что единорог бежал по озёрной глади, а гладь даже не морщинилась. Лютик икнул, на этот раз от изумления. Трисс почувствовала, как её охватывает эйфория возбуждения. Единорог зацокал копытцами по брусчатке бульвара. Тряхнул гривой. Заржал протяжно, мелодично. – Иуарраквакс, – сказала Цири. – Я так надеялась, что ты придёшь. Единорог подошёл ближе, заржал снова, скребнул копытом, сильно ударил по брусчатке. Наклонил голову. Торчащий из его выпуклого лба рог неожиданно запылал резким светом, блеском, который на мгновение развеял туман. Цири коснулась рога. Трисс глухо вскрикнула, видя, как глаза девушки разгораются млечным пламенем, как её охватывает огненный ореол. Цири не слышала её, она не слышала никого. Одной рукой она держалась за рог Иуарраквакса, другую направила на неподвижного ведьмака. Из её пальцев заструилась лента мерцающего, горящего как лава света. Никто не мог сказать, как долго это продолжалось. Потому что всё это было нереально. Как сон. Единорог, почти растворяясь в густеющем тумане, заржал, ударил копытом, несколько раз мотнул головой, словно указывая на что-то рогом. Трисс взглянула. Под балдахином свисающих над озером ивовых ветвей она увидела в воде тёмную тень. Лодку. Единорог указал рогом снова. И начал быстро таять в тумане. – Кагыр, – сказала Цири. – Садись на Кэльпи. Кагыр, остекленевший, тяжело забрался на кобылу. Кэльпи захрапела, чуть взбрыкнула. Задёргала головой. Послушно пошла за единорогом. Подковы несколько мгновений звенели по брусчатке. Потом звук резко оборвался. Так, словно кобыла улетела, исчезла, дематериализовалась. Лодка стояла у самого берега. В те мгновения, когда туман развеивался, Трисс чётко видела её. Это была примитивная плоскодонка, неуклюжая и угловатая, словно огромная колода для свиней. – Помогите мне, – сказала Цири. Голос был уверенный и решительный. Вначале никто не понимал, о чём она говорит, какой помощи ждёт. Первым выступил Регис, тут же сообразил и Лютик. Может, потому, что знал эту легенду, когда-то читал одну из её поэтизированные версий. Он поднял на руки всё еще находящуюся без сознания Йеннифэр. И удивился, какая она маленькая и лёгкая. Уголком глаза он поймал промельк светлой косы Мильвы. Когда укладывал чародейку в лодку, мог бы поклясться, что видел поддерживающую борт руку Ангулемы. Краснолюды подняли ведьмака, им помогала Трисс, поддерживая ему голову. Ярпен Зигрин даже заморгал, потому что несколько мгновений видел обоих братьев Дальбергов. Золтан Хивай поклялся бы, что укладывать ведьмака в лодку ему помогал Калеб Страттон. Трисс Меригольд голову дала бы на отсечение, что чувствует аромат духов Нейд по прозвищу Коралл. И на протяжении нескольких ударов сердца видела в толще испарений жёлто-зелёные глаза Койона из Каэр Морхена. Вот такие штучки проделывал с органами чувств туман, плотный туман над озером Эскалот. – Готово, Цири, – глухо сказала чародейка. – Твоя лодка ждёт. Цири откинула волосы со лба, хлюпнула носом. – Извинись перед дамами из Монтекальво, Трисс, – сказала она. – Но иначе быть не может. Я не могу остаться здесь, если Геральт и Йеннифэр уходят. Попросту не могу. Дамы из Ложи должны это понять. – Должны. – Ну, прощай, Трисс Меригольд. Будь здрав, Лютик. Я не забуду тебя, Регис. Счастья вам всем. – Цири, – шепнула Трисс. – Сестрёнка... Позволь мне уплыть с вами... – Ты сама не знаешь, о чём просишь, Трисс. – Быть может, когда-нибудь я тебя ещё... – Наверняка, – решительно прервала Цири. Она вошла в лодку, которая покачнулась и тут же стала уплывать. Таять в тумане. Оставшиеся на берегу не слышали ни всплеска, не видели ни волны, ни движения воды. Словно это была не лодка, а призрак. Совсем-совсем недолго они ещё видели маленькую воздушную фигурку Цири, видели, как длинным шестом она отталкивается от дна, как подгоняет и без того быстро плывущую лодку. А потом был лишь туман. «Она солгала мне, – подумала Трисс. – Я больше не увижу её. Никогда. Не увижу, потому что Vaesse deireadh aep eigean. Что-то кончается...» – Что-то кончилось, – проговорил изменившимся голосом Лютик. – Что-то начинается, – подхватил Ярпен Зигрин. Откуда-то со стороны города послышалось громкое пение петуха. Туман начал быстро подниматься.***
Кагыр не шевелился. К нему издалека стремились звуки флейт и бубнов, дудочек, гармошек и смеха. Кагыр не слышал их. Он глядел, весь обратившись в зрение, на зеркальную гладь озера, так похожего на звезду. Он ждал и вспоминал, как спустился с Кэльпи на эту ярчайшую сочную траву, как до того кобыла несла его по воде и как до этого вокруг не было ничего, кроме темноты, спазма в груди и холодного страха, сменившего светлую шкуру единорога. То, что было ещё раньше, Кагыр вспоминать не хотел. Кэльпи давно оставила его на берегу, удаляясь шаг за шагом и обрывая траву на ходу, словно искала предлог уйти. Кагыр забыл про неё. И лишь когда Цири возникла перед ним, он очнулся, будто было снято окутывающее его всё это время заклятие. В её глазах застыло многое, и он не спрашивал. Только подал руку. – Не знаю, где мы. Но, верно, там, где должны быть. – Я не могу танцевать, – потрясла она головой, и вздрогнула давясь подступившим к горлу комом. – Сможешь. – Нет! Но вложила свою дрожащую ладонь в его твёрдую. Потому что так велела свистящим выдохом флейта