Новые грани после Авады

«Жизнь бесцельна. Всё просто есть, нет причин. Предельно бессмысленно, абсурдно». «Нет ничего плохого, есть то, что тебя огорчает». «Не ищи смысла в жизни. Если он и существует, то лежит за её пределами». «Всё на самом деле не так, как кажется». Нет ничего плохого, есть то, что тебя огорчает. Нет неизвестного, есть то, что мозги не вмещают. Нет запрещённого, есть то, что не разрешают. Нет разделения, есть то, что тебя отделяет. Нет неудач, есть повод о чём-то задуматься. Определённости нет. Никогда — только вдумайся! Бытие, говорят, определяет сознание. Бытие, дорогой мой, а вовсе не знание. Мир хаотично абсурден и, к счастью, не познаваем. Хаос логичен, но, к сожалению, не управляем. Жизнь — приключение без всякого смысла. Зато смерть навсегда избавляет от боли и риска. Радуга в небе — для того, чтобы ты удивился. Жизнь — это полная чаша, но лишь когда ты влюбился. Леонид Наследсков

      Стоило, вероятно, признать, что мягкие полутона перехода были потрясающе красивы. Абсолютно незаметно светлые цвета уходили, отдавая дань багровым брызгам самых упорных солнечных лучей. Вскоре совсем стемнеет, что, впрочем, для некоего эстета вовсе не помеха… уже давно не помеха. В отличие от тяжких дум, скрывших за своими тучами от него все очарование сегодняшнего вечера.       Поражался он ранее, до эпохи неподъемных мыслей, тому, что люди считают, будто чудес в их обыденной жизни не бывает. Словно чудо — это всегда магия, или магия — это всегда чудо…       Тем не менее, но самая шедевральная картина на его привыкший взгляд — лишь та, что создана природой. Фотография, холст… Разве возможно передать то великое множество, что есть здесь и сейчас?!       Раньше он так говорил. Раньше он говорил только то, во что искренне верил.       Вот только и эпоха теперь — не та. Все — прошлое; пыль, мешающая дальше жить, туман невозвратимый. Тогда и небо было светлей, и трава зеленей, а что толку-то неоцененному?..       — Далековато же ты забурился, — нарочито кряхтя, нарушил одиночество мужчины один весьма надоедливый кареокий маг, из-за чего тот, потревоженный незваным гостем, отвлекся от опостылевшего зрелища и недовольно на наглый лик заблудшего покосился.       Полный псевдо-праведного негодования взгляд, ожидаемо, не сработал, как не действовал на Ученика уже давно — не ребенок, чай, чтобы внушаться одним лишь выражением чьего-то неудовольствия, тем паче, что сам мог состроить эту гримасу всяко лучше. Возможно, с предвкушающей мрак радостью думал Наставник великовозрастного дитятко, пришедшего поучить своего Учителя уму-разуму, кто-то давно не получал живительных розг. И даже не вспоминал о них. Что зря, вестимо.       — Что, вновь закаты полюбил? Или вдохновился примером принца Кесума и желаешь бросится в жерло вулкана за жизнь своего народа… опять? — не унимался приговоренный к позорному наказанию маг все почему-то, (хотя интуиция, чуйка на неприятности должна уж была давно сработать! Иначе же позор Учению, позор и стыдоба!) сбрасывая камешки в готовый извергнуться Бромо. Бромо пыхтел недовольно, отзываясь на эманации темных эмоций вот-вот готового сорваться кудесника, но не взрывался, тут же остужаемый могущественной волшбой.       Сидевший тут до этого спокойно товарищ друидов, постукивая пальцами по камням, промедлил немного с ответом, наслаждаясь тишиной и прежним, восстановленным мерным ритмом… но ясно было дело, что не ответив, от ненужного сейчас общества не избавиться, а Гарри Поттер не из тех, кто боится взглянуть в глаза своему страху… ха-ха-ха.       — Нет. Просто понадеялся, что будет мало дураков лезть в столь опасное место и что я наконец могу побыть один, наедине со своими мыслями, разобраться во всем… — на редкость честно признался задумчивый брюнет, поправив в области груди черное длинное платье с капюшоном. Правдивость ответа его визави не оценил. Но чтобы тот приветствовал? Пытаться угодить — пустое.       — Угу, замариноваться в себе — это ты умеешь… — в голосе пришедшего скользили ранее незнакомые нотки вот-вот взорвавшегося вулкана. Если бы некий Салазар Слизерин по прежнему искал нотки предательства в ближайших союзниках, то это явление можно считать достаточно подозрительным, просто потому что Гарри не верил, что на его Ученика так может повлиять природная магия, отчего тот так легко поддастся зову бурлящей стихии.       Если только это давно не назревало…       — На мой взгляд, ты переобщался с Годриком… — нашёл он вполне привычно-логичное оправдание поведению Га-Ноцри. И/или проверить решил. Иешуа не знал. И ведать не хотел на этот раз. Потому что, правда, сколько лет можно-то уже?!       Сермяга, отчего-то вновь промолчал насчет его манипулирования их общением с Годриком. Хотя причина-то понятна: сегодня он собирался давить вскакивающие прыщи на идеальной коже тем же способом.       — Или, может, я все еще обижен за тот случай с храмом сквозь время? — создатель одной из самых могущественных религий напомнил о совершенно ином поводе для беспокойства, чем та причина, преследующая его ныне, — о данном когда-то Поттером обещании. Шрамоносец не забыл, нет, в конце концов, как с его памятью-то забыть? Помнит даже, как ругался гоблинне Зармозтар, когда ручка у его самодельного молотка отвалилась и боек зарядил несчастному по пальцам ног, а ведь то было еще в первый визит, после сидхе! Но обещание то Иешуа: он и предположить не мог, что это так для его друга важно, что потребовать его исполнения «вот прям щас», не дав ему оправиться от произошедшего.       В иное время, как было после очищения души, Гарри, быть может, и поблагодарил за столь своевременное содействие, но сейчас оно было явно излишним, что вводило Поттера в крайнее недоумение относительно цели присутствия здесь старого дипломата: в нелепые в своей странности аргументы, приводимые теневым правителем маггловского мира, он не верил.       — Столько лет? — спросил напрямик Гарри и усмехнулся: было бы забавно, после воспоминаний Северуса Снейпа услышать в ответ на этот вопрос «forever».       Было бы забавно, если бы не стояло перед глазами умирающее лицо этого малолетнего придурка с его сакральным: «Посмотри мне в глаза…» Что все так зациклились на прелестных колдовских очах его матери, а? Да и оттенок у них не совсем одинаковый, раз уж на то пошло: у Лили были зенки цвета молодой, свежей весенней травы, у него же — цвет Авады. Это если не учитывать, что оттенок смертельного проклятия трудно уловим, так как это, помимо его малой распространенности, как практически используемого заклинания, побочный эффект применения магии, скорее, чем заранее задумывавшееся явление, (хотя, тут надо подумать, потому что тот же Годрик подозревал, когда ему вскрылась истинная внешность друга, что дело тут как раз-таки в самолюбовании Слизерина) иначе же — цвет Слизерина, что не является чем-то хорошим при репутации Избранного. («Неплохой ход, чтобы подчеркнуть очарование своих глаз, мой дорогой», — жеманно хихикал в его сознании пакостный Гриффиндор, отчего Гарри явственно передернулся, будто присутствовал такой Годрик где-то еще, кроме его воображения. Как и чертик. Черт! Не вспоминать попойки подсознательной иллюзии, не вспоминать!)       — Обида долгоживущих, извини за тавтологию, долгоживуща. Я не затрагивал эту тему, демонизируй тебя дэв, пока ты разбирался со своей проблемой номер 1, но извини… без веры маг — ничто, — подвёл к интересующей его идее диалог волшебник, бодро шагая по кромке над пропастью. Небрежно скидываемые камешки тут же пожирались псевдо-укрощенным вулканом с прожорливостью адской твари.       «Никогда бы не подумал, что он оценит это моё увлечение», — неожиданно для себя обнаружил сей момент старший волшебник и тепло улыбнулся, но припомнив их прошлый разговор в голове, уголки его губ резко опустились. Да и в Аду холодно, как у дементоров в пасти; не так, как в логове Смерти, где ему еще проводить ревизию, пока жнецы помладше не сбежались мародерствовать.       — Ты не затащишь меня в свои секты. Я знаком с их мессией, я был в Чистилище и в Обители Смерти и уверенно заявляю, что все дары твоей веры — ничто, — возможно, он был чрезмерно резок, но именно просящий потревожил его покой, когда тот так необходим; потревожил, не предоставив взамен ничего интересного.       Раскаяния вновь молодой волшебник не ощущал, оскорбляя труд всей жизни дорогого ему человека, отчего чувство некой неправильности росло неуклонно.       Вот только почему-то на его сверх обычную угрюмость посетитель не обратил внимания, продолжая нарушать приятную тишину. Гарри это выбивающаяся из всех рамок ситуация откровенно не нравилась. Все проверки показывали, что Ие — это всегда шуа, жив, полностью здоров и не находится под магическим влиянием. (Увы, но окклюменции он его учил сам на совесть — бегло не прочитать, не то, что войти и пошариться в голове на будь здоров незамеченным).       — Я и не говорил про веру в вещи, символы или людей. Я говорил про вектор, про направление, про приложение сил. Про внутренний огонь и то, для чего его зажигать!.. — воодушевленно начал изливать пафос матёрый пропагандист, отчего Поттер, резко успокоившись, закатил глаза в выражении высшего презрения.       Все мигом встало на свои места. Резко поскучнело. Пойти, что ли, на мананангала, поохотиться?..       — …теперь ты свободен от рока, теперь ты — это ты!       Что с тобой будет теперь?       — Не знаю. Еще не думал. Я же только что, как прет, очистил свою карму, — безразлично хмыкнул от такой самоиронии Гарри, пожал плечами и вновь случайно не так откинул неудобную одежду, закашлявшись слегка от дыма, и с интересом поглядел на принесенный продуманным Учеником пакет с мясом. Неужто предложит жарить над вулканом?.. — Наверное, Джинни…       В который раз подумал Поттер, что если бы его Ученик имел совесть молчать в нужный момент и делать то, что надо, — цены ему бы не было. Например, Гарри был бы совсем не прочь перекусить свежим шашлыком в столь экстремальных условиях, а не разводить демагогию.       Но когда желания Поттера имели вес?       — О, да неужели? Два сыночка и лапочка-дочка: один сыночка — весь в дедов, такой же мародер, второй сыночка весь в тебя, без апломба героя-дикаря, третья дочка вся в бабушек и мать, чего уж точно у нее не отнять… Жена при смерти, жена в гробу. Два малолетних дебила похерили годы всех твоих трудов из-за той хрени, что засела в их головах, потому что предкам не было до карапузов дела… — выдал краткий прогноз, который, если на то уж пошло, мелькал и у Гарри в видениях с подозрительной частотой. И это был сложный выбор с учетом данного Альбусу обещания.       — …только не говори, что ты серьезно собираешься забить на свою многовековую жизнь, потенциальное бессмертие, за которое Волан-де-Морт из той твоей части памяти пожертвовал душой, и как какой-то «приличный» человек «состариться вместе и умереть в один день», перед этим воспитав достойных членов общества, и прогорбатившись на неблагодарную страну еще одну стандартную жизнь?! — сама такая мысль не помещалась в голове рожденного великим ради потрясающей мир миссии Иисуса. При всей его кажущейся простоте и близости к простому люду, к которой он неуклонно стремился при агитации за свою веру, этот проповедник не имел, кажется, никакого представления, как можно жить просто так, без грандиозной цели. Существовать без смысла.       — Ну да. Чем плох этот исход? — пожал плечами все так же равнодушно Гарри, поставив на заметку дать такое наставление Ученику в будущем. Поделиться личным опытом, так сказать, который столько лет спасал его от безумия.       — О, магия, мой Учитель — безамбициозный… — заныл он совсем как в юности внезапно, из-за чего Поттер совершенно растерялся. Наверное, только так и возможно объяснить дальнейшее дурачество:       — Я не думаю, что это твое дело! — перебил его Гарри, не желая слушать, что там за самым скучным его определением следует. Вдруг, что и взаправду не понравится, а так хоть можно сделать вид, что все несерьезно.       — Ты же обещал!       — Я сдержу свое обещание, — снова заводясь, мерно произнес он, общаясь с Учеником, как с неразумным ребенком, и, чуя скорый подвох, который не заставил себя ждать:       — А что бы сказал Альбус?! Ради чего он пожертвовал собой тогда?! — вот, вестимо, и есть его главный источник возмущений. И к чему истерика-то, ради человека-бабочки, человека века?       Это для Гарри Дамблдор значил несравненно много, то Иешуа-то с чего обратил на него внимание, как на нечто достойное? Только ли из-за его к нему отношения?       — Не волнуйся. С Альбусом уже все улажено. Я пообещал назвать сына в его честь, — это, вообще-то, было частью их секретного договора, про который не было положено кому-либо знать, но под тяжелым взглядом — непривычным, коли на то уж пошло — карих глаз он немного тушевался…       — Он любил тебя! — с надрывом произнес Иешуа, резко оборачиваясь к нему, сжимая кулаки и яростно облизывая губы. Не понимая, что перегнул палку.       Какой бы ни была любовь больной темой Га-Ноцри, это — их с Альбусом дело. Никого больше.       … зря смущался, безоговорочно, надо было сразу окоротить этого впавшего в кризис среднего возраста истерика.       — Уже поздно как-то говорить об этом, не думаешь? — холодно произнес Гарри, склонив немного голову вбок, позволив своим глазам немного потемнеть от еле сдерживаемого за прочными заслонками гнева, прикатывающего волнами, как под действием Луны чередуются прибои и отбои.       Еще одна причина уделить время себе — расшатанная в край после столь частых нарушений энергетика. О каком бессмертии может быть речь, когда под влиянием неконтролируемой бушующей мощи происходит всякое… с его телом?       То вены вздымаются, то кожа сереет, то эпидермис дряхлеет, то через пару секунд все снова будто нормально…       — Я понимаю твое негодование, но после всего произошедшего… — ничего он не понимает и также, как и сам «возмущенный», ничего не желает понимать. Вероятно, они слишком часто встречаются в этом веке. Сдается ему, что пора им отдохнуть от общества друг друга, во избежания крупных ссор, могущих привести к нежелательному разрыву. — Я живу лишь на силе желания жить, понимаешь? Оно меня часто подводило, но еще хоть раз — тот раз станет последним. Я договорился со Смертью, — достал он палочку и долго на нее смотрел, перебирая меж шершавых пальцев узелки бузины, — что мы уйдем вместе… Как в той сказке для детишек, знаешь? Было бы забавно       Но я не хочу, чтобы он держал мою душу в теле, я хочу сам решить, когда мне уйти. «Никто из вас, чтобы не мог решить. Дайте мне разобраться с этим самому», — так и не было сказано.       — Те самые связи, у тебя их просто нет, так? — притормозив, Иешуа откинулся назад, оторвал ноги от земли… и замер над огненным озером. За полчаса нервных разговоров они немного отпустили контроль над извержением, что не замедлило сказаться противным запахом и раздражающими звуками.       — Верно.       — И все же… — позволил себе усомниться Иешуа, улыбкой глаз намекая: он шутит. Вроде как, в этот раз все обошлось. Но как скоро повторится?       — Да улажу я все с теми «возвращателями» давних традиций! Что ты пристал? — так же веселясь, нарочито возмущенно заявил Гарри и подмигнул.       Мужчины расхохотались.       — Потому что не могу оставить тебя здесь одного, пока ты закладываешь себе в голову всякую деструктивную ерунду! И вообще, изначально я хотел спросить: прояснил ли ты ТЕ самые вопросы, — уперев руки в боки, как коршун навис Иешуа над своим Учителем, откровенно любопытничая.       — Да, — в голову Гарри закрался один занятный сюжетец маленькой пакости, ради чего он добродушно соизволил поделиться затравкой истории:       — Изначально это была не моя реальность.       Но теперь, после того, как замкнул круг, он стала моею. До того я был связан с самим миром, как Хранитель.       Я соотнес это потому что ребенок — тот самый ребенок, о котором мы в последнее время много говорили с Томом — попросил у меня одну забавную вещь, — показал он фотокарточку с головой ТМР волшебнику нарочито небрежно. Взглянув на изображение, могучие плечи тоже старого волшебника будто окаменели. «Добрый самарянин» недоверчиво скользил по лицу Наставника, не в силах понять, как тот мог… допустить подобное.       — Я понял, кого он мне все то время напоминал, — продолжил как ни в чем не бывало Гарри, и Иешуа был вынужден принять правила игры, несмотря на то, что сама догадка о совершении такого ужасного поступка оставила на нем свой осадок.       — И кого же? — недовольный мужчина пролевитировал назад, забавляясь, и принялся потрошить пакет на предмет ингредиентов для готовки.       — Того, кто должен был стать женихом Елены. Кровавого барона, так его, по крайней мере, звали там. Он и у нас пытался добиться руки Елены, но успеха не имел — я все опасался его буйного нрава, как понимаю теперь, не беспричинно. Я только сейчас вспомнил, что его фамилия синонимична «black». Наверное, по какой-то причине сменили…       Тут он так и не стал призраком Хогвартса.       — Ты не подчищал себе память? — припомнил Иешуа одно радикальное решение проблемы, которое мелькало в их разговорах, нанизая на шампуры кусочки мяса. Капли маринада, слетавшие с его ладоней, задорно шипели, как маленькие змейки, соприкасаясь с горяченной поверхностью камня.       — Нееет, — ехидно улыбнулся Гарри, впуская в ход задуманную пакость, — это не потребовалось.       Поттер достаточно долго загадочно молчал, довольный сохраненной тайной. Добиться ответа у него Иешуа так и не смог, да и не пытался особо, чем почти сразу убил все веселье в таком развлечении.       Дело у него было поважнее каких-то загонов Учителя. Мясо, к примеру. Поэтому они провели некоторое время молча. Успело окончательно стемнеть.       Неожиданно карман платья (а в этой модели вообще был заложен карман изначально или нет?!) оказался потревожен чем-то… светящимся. Раздалось недовольное шебуршание. Многоопытный волшебник улыбнулся той самой старческой умиляющейся улыбкой, что так странно смотрелась на молодом лице, и приманил немного сухариков из пакета Иешуа, стараясь не шевелиться.       Их повар тоже замер, подверженный волнительностью момента, и с любопытством глядел, как кусочки хлеба на веки вечные исчезают в шуршащем мешочке, пришитом к основной одежде.       …из которого показывается довольный жизнью, потягивающийся светлячок. Фея.       — Фейри, — медленно произнес тот, кого долгое время считали богом, нежно улыбаясь на переливы благодарного колокольчика, — дитя из-за холмов.       На недоумевающий взгляд Иешуа, сразу раскусившего, что говорит он далеко не о феях, бывший бессмертный пояснил:       — Он называл меня фейри. Я для него был будто магия во плоти. Детская сказка, затянувшаяся на всю жизнь.       Как мальчик-который-выжил. «Сказка-сказка-сказка!» — повторял вредный голосок сприггана в темноте. Гарри поднял утомленный взгляд к звездному небу и немного ускорил предвидение с помощью магии времени, с затаенным в душе восторгом наблюдая за образовавшимися кругами.       — Я рад, что хоть кого-то смог сделать счастливым… — человек-ненастье, человек-беда. Несущий смерть всем близким, отчего выживают только бессмертные глупцы-мотыльки, приманившиеся также на пламя его когда-то ярко горевшей души.       — Я помню каждого из своих друзей. Помню все, связанное с ними. Как вы отпускаете людей от себя, не пойму?.. Это же так сложно, — пробормотал Гарри и, улыбнувшись мимолетно, вновь погрустнел.       — Ты говорил, что научился этому, — осторожно заметил Иешуа, сощурив свои дьявольские глазищи, явно припоминая их краткий разговор после Чистилища. Поморщил свой высокомерный нос, понимая, что раздражает его не это, а скачки эмоций Учителя. Нестабильность давно обтесавшегося под временем камня.       «Эврика, господин! Кому дать медаль?»       — Научился, — горько заметил Гарри, также воспроизведя в памяти разговор с Ровеной и принятое тогда решение. — А Луна встречается Невиллом, — упавшим в саму М. впадину голосом заметил парень, не удержавшись.       — Невилл? Луна? С чего такой отчаянный тон? Ты же хотел жениться на Джинни, — окончательно запутался в сети слов Иешуа, не понимая сердечные мотивы Учителя: то спартанку припоминает, как будто там все закончилось отлично, то Ровену, его сломавшую напрочь, то Джинни — детскую влюбленность. Луна-то тут причем? И что вообще за Луна-то?!       Пагубный пример Мастера лишь больше утверждал отшельника в мысли о том, что хранить верность своей погибшей жене он будет до самых Небес.       Да и как это возможно вообще — любить не раз и навсегда, а чуть ли не в каждой эпохе, да не по одному разу испытывать сильную сердечную привязанность?       Возможно, рассуждал логически бессмертный, это была попытка подсознания сохранить психику, впрочем, не сказать, чтобы удачная: та же Ровена сплясала знатную чечетку на осколках.       В общем, Ученик Учителя решительно не понимал в данном плане и понимать не собирался.       — Хотел. Они обе в моем сердце — что огненная девочка, что Иллюзия… Напрасное счастье. Я думал… многое, но, что уж поделать, не могу я так! — оттянул зеленоглазый свои лохмы немного вниз захватом из пальцев. Иешуа про себя отметил, что Альбуса он не упомянул то ли нарочно, то ли специально — но того, в любом случае, это дело не касалось, ведь говорил-то Гарри о женитьбе на мисс Уизли, но тут же предавался сожалениям об определившемся статусе некой мисс Луны, что, несомненно, требовало некоторых объяснений. Или расследования позже.       — Так?       — Я был, пожалуй, все же немного влюблен в Лавгуд и до, понимаешь? — вдруг признался неловко Поттер, выглядя на биологический возраст этого тела. Это было абсолютно внезапно, — внезапно поражающе — что его собеседник, протягивая шампур с готовым мясом, немного потерялся также от нежданной догадки.       — И ты сидишь тут из-за сердечных проблем?       — Нет. Лишь отчасти. Вероятно, — пожал плечами подросток снова (до чего же бесячий жест!) и откусил немного подгоревшее-недожаренное мясо, не поморщившись даже. Все худые щеки и тонкие губы его теперь темным жиром покрыты, на который охотно приставали осадки.       Вонял полыхавший вулкан преотвратно. Из-за одного только этого есть тут совершенно невозможно было. Но разве их сердца разбивал экстрим ситуации, а не очередная любовная драма старика?       — Пойдешь со мной в храм? — повторил вопрос, вертя пустой шампур в ладонях, Иешуа пять минут спустя, из-за чего второй едок поперхнулся своим последним кусочком. В итоге, Гарри, откашлявшись, все-так же твердо сказал:       — Нет, — и отставив мясо на пакет, поднялся, аппарировав, показывая, что на том паршивый разговор их окончен. Настроение было безнадежно испорчено.       Оставшийся в одиночестве странник не пошел за ним, не встал и не сдвинулся с места ни на шаг, все так же внимая закипавшему под иллюзорной крышкой внизу котлу, грустно поджимая губы.       Свои сложенные руки крест-накрест на груди, правая поверх левой, он отпустил немного сомневаясь, а потом сложил мягкими ладошками сначала друг к другу, а потом к небу и певучим голосом начал читать молитву:       — Бодрствуйте, потому что не знаете, в который час Господь ваш приидет…       Гарри аппарировал прочь от того, кто, очевидно, все никак не может понять, как он себя чувствует… после произошедшего. Это в высшей мере странно, наверное, но не мог Поттер сейчас выносить ничьего присутствия! Тем более, с «понимающими» советами, рядом с людьми, которые считают, что знают, что ему нужно!       Подросток выдохнул, понимая, что заземлился немного не туда, куда изначально хотел и горько вздохнул, сжав плечи подрагивающими ладонями, вспоминая свои смерти, свои попытки умереть раз за разом.       Жестокое «посмертное» проклятье… Его губы исказила складка тягостного молчания, а глаза авадовы печально округлились, узнавая пейзаж… и место одной из своих ранних нычек. Судя по рисунку лей-линий, хорошо сохранившийся схрон. Почему бы и не наведаться?       «И не свалиться под снег из-за неподчиняющейся нормально магии», — мрачно подумал подросток, аккуратно проверяя наст на предмет проходимости.       В те тягостные долгие мгновения между приговором и неторопливым шагом на эшафот он мечтал жить… Теперь же, глядя на золотистые снежные шапки под лучами солнца, Гарри не знает, что ответить Смерти.