Город под подошвой

Фади - полный лузер, носящий на сердце сто пудов одиночества. Всё началось с того, что он родился, изгой, и словно в пропасть сорвались все те, кто при его рождении присутствовал. Новорождённый был неотразимо похож на порождение иблиса: у него были глаза и кожа гуля из древних арабских мифов. - Он выпьет всю нашу кровь, как только мы уснём, - нервничал Назир, отец Талибала. - Давай оставим его здесь, а сами уйдём в пустыню. - Нет! - отчаянно сопротивлялась мать, которая чувствовала, что несмотря на мертвецкий цвет кожи, младенец был тёплым и живым. - Смотри, он нашёл мою грудь и сосёт. Ему нужно молоко, а не кровь! Он обычный ребёнок! - Если Аллах так наказывает нас за наши грехи, - с нажимом добавила женщина, - То мы не сможем от этого уйти, и следующий ребёнок родится абсолютно таким же, а то и хуже. Давай просто покоримся судьбе... - под конец её тон стал настолько жалобным, что муж, который уже начал поддаваться, нервно воскликнул: - Я не представляю, как мы теперь будем жить, Ильгиза! Мы не можем показать такого ребёнка соседям, имаму! Соврать им, что ребёнок умер после родов? Мы не сможем прятать его вечно. Мать задумалась. - Если он взаправду гуль, то должно быть и оборотень. Хвала Аллаху, если это так. Когда он немного подрастёт, то сумеет ничем отличаться от нас, людей. А я научу его уважительно относиться к мёртвым. Честно говоря, этот разговор между родителями Фади выдумал, чтобы возразить себе - да, всё ещё лузер, но уже не полный, потому что полный неудачник не сумел бы понять язык мёртвых, и мёртвые бы не стали дружить с прожигателем слов. Выдумками и догадками гуль познал этот мир, сублимируя его внутри себя, категорически не перенося чужие вопросы, на которые должен был отвечать почему-то он, вперёд спрашивающего. Сам Талибал, прежде чем кого-то о чём-то спросить, лихорадочно загугливал в себе необходимое. Он слишком любил свои ответы и боялся, что когда-нибудь не обнаружит подходящих слов для описания глубины своего горя. Горе было настолько огромным, что Талибал почти физически ощущал, как вычерпывает из себя тёмные воды депрессии: - Я такой лузер, Тони. Прямо как басня про стрекозу. Как человек, потерявший ключ в городе, где кругом замки, и я стучусь в двери, а надо мной из-за дверей хохочут, якобы с ними этого никогда не произойдёт. - Твоя удача в том, что ты неудачник. Притворяясь слабым, ты получаешь власть над людьми. Мне казалось, что ты и без меня это прекрасно знаешь, иначе не перекидывался бы в женщин и потерявшихся детей, - пытается поддержать его Тони, но его индифферентное и безучастное, как русло реки, лицо о многом говорит Фади. В этом мире мертво понятие настоящей дружбы, людей удерживает вместе лишь блеклая сплочённость. Почему Раут до сих пор с ним, какая ему с этого выгода? Носится с ним каждый день в больницу, беспрекословно ждёт в коридорчике, пока угрюмый гуль не насидится у Её постели. Потом они вместе идут бар, и Антон заказывает два коктейля - но Фади верующий, нет-нет, ни за что не притронется к своей порции. Он отнимает руку чтобы предупредить лицемерное сочувствие и замирает: Тони пьёт "Кровавую Мэри" жадными глотками. Глаз, повёрнутый к Фади, отражается в стекле стакана, горит жёлтым ровным огнем. - Ты думаешь, надо мной не издевались? - Раут расстёгивает мантию и откидывается на спинку стула. "Шайтан, сущий шайтан", - содрогаясь, думает палестинец и впивается в край стола, опуская глаза. Буддийское спокойствие Тони напоминает Фади ощущение жизни на последнем нерве, рубашка Тони мешает своей белизной, провоцируя залить её чем-то красным. Талибал всерьёз опасается, что бросится на злого клоуна, если тот не перестанет изображать из себя постигшего дзен. - Мне иногда так хотелось, просто хотелось, чтобы меня убили, мучали за других, за какой-то идеал, но меня избивали тупо непонятно за что. Так бы оно и продолжалось, если бы за осознанием своего я пришла мысль — есть единственное я, а другого не существует, а вокруг ничего, ничего нет. И тут же мелочь поступков, мелочь учёбы, мелочь работы, мелочь войны и все вокруг мелочь, мелочь, мелочь и сам мир, который крутится вокруг ме..... - спотыкается Тони, наблюдая за тем, как какой-то бугай, направлявшийся мимо их стола в туалет, вдруг схватывает коктейль Фади и важно, будто подобрал олимпийский факел, идёт с вытянутой рукой к барной стойке, где уже тусуется его канья, одетая как ночная бабочка. В любой другой день такой насмешки хватало, чтобы Тони вышел из себя и со словами, что вынужден удалиться на сеанс ножеукалывания, наводил кипиша, но сейчас Раут даже не поколебался, подзывая официанта и заказывая ещё два коктейля: - Итак, на чём я остановился? - "Щедрый дурак угощает". О Всевышний, какой флирт. Спелые дамы - гнилые ягоды, - шипит Талибал сквозь зубы, не сводя глаз с влюблённой парочки. - Растут где яга, дым и танцы ягодиц. Готов руку отрубить, что она суккуб и сейчас ищет, с кем разделить жертву потому что ей одной этот бугай не по зубам. Только взгляни на него, Тони. На этот огромный бездушный кусок человеческой плоти, каждым сантиметром тела ощущающий свою безграничную власть над людьми. Сердца с душой не найти в толстых складках. Надо что-то делать. - Талибал было встаёт из-за стола, но тут же падает обратно, плавясь в беспредметности своих желаний, хватаясь за голову. - Почему я так хочу убивать за любой пустяк, Раут? Я псих или здоровый, пытающийся свести себя с ума, лишь бы начать чувствовать что-то кроме боли? - Фади так ненавидел эти вопросы, но сейчас выкладывал их, один за другим, и единственным его оправданием было то, что в его черепе свернулся не мозг, а кто-то мёртвый, и если Тони не сделает ему переливание своего сатанистского самолюбия прямо здесь и сейчас, то разложение окончательно завладеет Талибалом, вынудив его переселиться жить на кладбище. Но Антон поступил неожиданно иначе: - Она ведь долго была в темноте одна, не так ли? - О чём ты? - Когда её сбила машина. Что если она не сразу упала в обморок, и несколько минут лежала, парализованная, кричала и звала тебя на помощь? - Не знаю, - насупленный Талибал говорит еле слышным шёпотом. - Но я так хотел завести с ней семью, детей. Ну или хотя бы ненавидеть весь мир с ней заодно. - Разве гули могут иметь детей? - Конечно. Интересный факт: гули являются подвидом джиннов, которые во многом схожи с лю.... - Не интересный. Совершенно не интересный факт. Неудивительно, что тебя считают занудой. - бесстрашно перебил его Тони, - Позволь мне почитать тебе немного нравоучений? Первый мой совет - откажись от мести. Даже самое справедливое и праведное отмщение приносит горе, и одно насилие порождает следующее. Фади хотел ответить, но сдержался. Все ему внушают одно и то же, словно мошенника инструктируют. С ума, что ли, они посходили? - Никто бы не спас твою Дженнифер, кроме тебя самого. Этого нахала тоже никто не осадит, если ты сам не встанешь и не преподашь ему урок. На кого ты надеешься, Талибал? "Всё делай сам", - однажды сказал Фади шейх Ахмед Бадр-эд-Дин Хассун, - "А потом верь в Аллаха". - Ты как будто бы бежал из рая, а не из страны, разорённой войной. И ты постоянно оглядываешься через плечо - не заперты ли ворота, можешь ли ты вернуться в родной дом, потому что выжить здесь тебе не хватает кожи. На себя давно в зеркало смотрел? Нутро беззащитно, и рёбра глядят наружу. И ветер насквозь продувает мясо - дрожащее сердце, лёгкие, чрёсла, язвы. Жертвы в ГорГороде не те, кто сложились в могилы, а живые, уцелевшие и приспособившиеся мы. Либо забиты, либо бесцеремонны и всё целиком - не от сердца. Ты ещё ладно, но у меня вместо этого органа явно ктулховское щупальце, и я весь полагаюсь на мозг. Я не хочу иметь этот мир, я просто хочу быть тем, кто я есть. Постоянно стремиться подняться, упав, но уметь останавливаться перед краем крыши. Под конец своего монолога он закрывает глаза и упоенно прислушивается к звуку отодвигаемого стула - придвигаемой поближе к себе скрипящей беды. И следующему за ними насмешливому восклику: - О, осмелел и прискакал, шайтан парнокопытный. - На себя бы посмотрел. Рога как у яка, бык. - Фали даже взял на себя огромную ответственность изобразить пальцами эти самые рога. - Твоя ласточка изменяет, но не курс своего полёта. - Вам, мужикам, полезно иногда дрожать от страха, - кокетливо говорит суккубша, показывая всем своим видом, что по её милости сходил с ума далеко не один влюбленный идиот. Видимо почувствовав руку Талибала петлёй на своей шее, она вся исходит дрожью и замолкает, пока быдлан придирчиво рассматривает подошедшего к барной стойке за добавкой Тони. - Ты чё это, сам Раут? Психопат с ножом? - И это единственный статус, которым меня наградило общество? Психопат с ножом? Да ты гонишь, - артистично изображает обиду мужчина, - Я прожил жизнь, которую бы хватило на три судьбы. - Пойдём выйдем, - кивает Фади обидчику. У того аж щёки трясутся от негодования, что уж и говорить о руках, которые раз за разом сжимаются, словно вокруг шеи тощего палестинца. Допив наконец стакан, Тони успевает увидеть, как красивым изгибом огладив косяк, исчезает в двери чёрная мантия, после чего неторопливо отправляется следом за Талибалом.