~Беги! Срочно!~
— Ковальски, варианты. — Стратегическое отступление. — Поясните... — Мы убегаем, но мужественно. Пингвины из Мадагаскара (The Penguins of Madagascar)
Красоты Восточного леса всегда поражали всех жителей Средиземья без исключения. Айнур явно постарались на славу, создавая его (возможно, даже чуть больше, нежели другие «зелёные моря»). Массивные сочные кроны, пышная зелень, обилие всевозможных животных и птиц. Он всегда был светлым, и светлым в прямом смысле этого многозначного слова, ведь тёплые яркие лучи дневного светила всегда находили место меж густых ветвей вековых деревьев даже несмотря на то, что, взглянув на этот лес с высоты птичьего полёта, не сразу поверишь в это — настолько непреступным и непроницаемым он кажется. Свет здесь был буквально везде, им словно светились и растения, и звери. Радагаст очень любил этот лес. И неважно было, что его называют вовсе не Восточным, не важно, что он даже далеко несравним с красотами лесов Валинора, но он был по-своему прекрасен (во всяком случае, по мнению старого волшебника, прекраснее других лесов Средиземья). Именно он показался ему подходящим более других мест для великой миссии, что поручил ему совет истари. Великой миссии, коей являлась маленькое бледное недоразумение, как любил называть девчушку Саруман. Волшебник явно скрепя сердцем отдавал Первозданную Бурому, ведь считал того глупцом, неспособным на такое чрезвычайно важное поручение. Однако Гэндальф, да и другие маги настояли именно на кандидатуре Радагаста. И вот, эльфийка уже добрые четыре сотни лет живёт вместе с чудаковатым чародеем в Мирквуде — в том самом «Восточном лесу», что пришёлся по душе доброму сердцу Бурого истари. И вот уже четырёхсотый год, Радагаст выходит из их дома и идёт в лес, такой же добрый и тёплый, как его сердце, и такой же широкий, как его душа. Но ещё с утра что-то тревожное словно сжимало его грудь. Что-то было не так в этот раз, и недоброе предчувствие не обмануло старика. Идя по лесу, он начал замечать напуганных зверьков, и только пройдя несколько особо старых деревьев, маг понял беспокойство лесных друзей. Ещё недавно зеленеющий куст был поражён проказой, и была она явно не естественного происхождения. — Нехорошо. Совсем нехорошо… — пробурчал под нос маг, срывая умирающий лист. Он устремил свой взор дальше, и нарисовавшаяся картина ранила его измученное тревогой сердце. То тут, то там лежали умерщвлённые зверьки. Он положил лист в свою сумку, сшитую заботливой рукой Первозданной, и побежал дальше, и вот в ней уже оказался гибнущий гриб и чёрная смола. Но хуже всего для Радагаста был задыхающийся ёжик, лежавший поперёк тропинки. Маг быстро и не менее заботливо поднял его на руки и помчался в дом, обеспокоенность лепеча под нос «Неужели началось!»❂❂❂
Росгобель, конечно, не крепость. Вид покосившихся крыш, утеплённых лишь соломой, деревянные подпорки, которые буквально держали стены, да и дерево, что росло, в прямом смысле, внутри дома не внушали чувства уверенности в этой «конструкции». Но эльфийке, как и хозяину этого дома, это даже было по душе. На прогретой за день соломе можно было спать ночью, бесконечно долго вглядываясь перед сном в тот кусочек огромнейшего неба, что был виден меж листвы. И тогда сухая трава казалась самой мягкой периной, что была когда-либо создана. А на ветвях дерева можно было удобно присесть, привалившись к стволу, и читать одну из немногих книг дедушки об истории Арды, которые только она находила в доме. В это время, она представляла себя одной из героинь книги, погружаясь в мир грёз. И, как ни странно, она не сидела в замках, ожидая своего принца, и не была причиной ссор между заядлыми товарищами, как обычно изображают себя молодые эллет всего Средиземья. Нет. Она была на поле боя, в разгар самых грандиозных битв с верным другом — остро заточенным мечом, мечтая, что когда-нибудь этому клинку дадут имя. В иной раз она была на состязаниях, целясь в самые невообразимо сложные мишени из величавого и искусно выполненного лука, представляла, как её стрела с молниеносной скоростью протыкает самую сердцевину, и все народы признают её победительницей. И тогда сухая потрескавшаяся кора не казалось такой жёсткой и неприятной. Но такой милый сердцу и, к сожалению, выдуманный мир, зачастую резко рассыпался, возвращая мечтательницу в реальный мир, где она сидит на суку, в руках старая книга в потрёпанном переплёте, а дедушка добрым старческим голосом зовёт её к столу. Иногда, девушка всё же осмеливалась и спрашивала у него про большой мир, пыталась выпытать, отчего они живут вдали от всех в лесной глуши, и когда же они смогут начать путешествовать? Но маг лишь тяжело вздыхал и приговаривал, что «всему своё время». Тогда девушка не выдержала, и в тот момент, когда дедушка отлучился из Росгобеля на пару дней, она решилась на побег и тогда, по закону подлости, побежала прямиком на юг, где находился Дол-Гулдур — заброшенная крепость орков. От нелепой смерти в результате необдуманного порыва и от изуродованного природой орка её спасла одна эльфийка. Она отвела её обратно домой, и тогда эллет сдружились. О побеге девушка Радагасту не говорила, а вот с Тауриэль — той самой спасительницей — после этого они продолжали втайне встречаться. Что именно делала огненноволосая тогда в лесу одна, Первозданная так и не узнала, но создавалось впечатление, что воительница знала её. Она не назвала бы себя красавицей, даже учитывая то, что единственными «людьми», с которыми она когда-либо встречалась, были дедушка Айвендил, дедушка Олорин, тот малосимпатичный орк, Тауриэль и периодически навещающий их дедушка Курумо. У неё были длинные немного вьющиеся волосы, абсолютно белого цвета, кожа светлая, словно она была дочерью самой смерти, и глаза цвета молока с мутными зрачками, от чего создавалось впечатление, что эллет была слепа. Однако спешу развеять этот миф: девушка видела этот мир намного чётче и яснее, чем мы с вами все вместе взятые. Также она обладала довольно хрупкой худощавой фигуркой и была довольно низкого роста для эльфийки, в силу природы Первозданных — «первых из первых», но это было даже на руку. С такой комплекцией сорванец могла пролезть куда и где угодно. Особенной странностью были её уши — длинные, тонкие, совершенно непохожие на уши Тауриэль, дедушек или того же уже известного, и всё также малосимпатичного орка. Но и это её не удивляло, здесь свою роль сыграла всё та же природа Первозданных. Возможно, именно из-за них Тауриэль и поняла, кто она, но это лишь были смутные догадки девицы. Также ещё одной отличительной чертой внешности эллет были неожиданно яркие веснушки, покрывающие нос и верхнюю часть щёк. Именно из-за них девушка особенно не любила свою внешность и убрала все зеркала в доме. — Эльфы — самые прекрасные создания Илуватара, высокие и статные, все без единого изъяна кожи, сильные и храбрые воины. От одного их взгляда дрожат все враги. А я кто? Дурацкие веснушки, слишком яркие, сама низкая, словно дворф. А глаза — лишь белое пятно на белом лице, обрамлённом волосами ещё белее. А слово воин для меня вообще табу… Дедушка Айвендил часто утешал её, говорил, что веснушки — знак избранной, означающие поцелуй Солнца, которым оно отмечает лишь тех, кому уготована великая судьба. А низкий рост и «много светлого» — совершенно не показатель чьей-то уродливости в той или иной степени. Вообще, от чего-то, она казалась тем самым-самым светлым, что когда-либо создал Эру или любой другой Айнур. Именно поэтому совет истари даровал ей не менее светлое имя — Айнэ, что в переводе с высшей речи эльфов — речи, почти позабытой этим народом — собственно и означало свет. Эх… никакой интриги! Итак, сегодня Айнэ проснулась на крыше, ведь звёзды были всю вчерашнюю ночь чрезвычайно близко к земле. Она жадно всматривалась в них, словно пытаясь разгадать тайну холодных ночных светил, поэтому провалилась в мир снов глубоко за полночь, а проснулась только тогда, когда особенно назойливый лучик солнца щекотал глаза. Девушка потянулась, осмотрелась, поняла, что уже давно день, что спала она опять не в кровати, которая, к слову, уже позабыла формы своей хозяйки, и что уход дедушки она благополучно проспала. В итоге эллет решила заняться делами, коих у неё было немного. Ловко спрыгнув с крыши и повозмущавшись секунды три, что этого никто не видел, она забежала в кладовую, набрала в корзинку зерна и побежала к кормушкам. Насыпала в одной корм, потом ещё в одной, потом ещё в две, залезла на дерево — ещё в пяти, а затем побежала в дом, где между двух особо толстых ветвей прямо под потолком было гнездо. Птички благодарно запищали, а блондинка лишь улыбнулась, и её бесцветные глаза блеснули озорством, и побежала дальше, ведь помимо крылатых друзей у неё были и другие. Закончила она кормёжку примерно через час и тогда, наконец, вспомнила о себе. Растрепанные волосы, в которых были, казалось, листья со всех деревьев леса и ещё пару десятков соломинок она расчесала и заплела в «корзинку», чтобы те ей не мешали. О пристрастиях эльфов оставлять волосы распущенными Айнэ не знала, поэтому эти действия ничуть её не смутили. Свой наряд, который представлял собой платье с длинными рукавами и поверх довольно короткое пончо, она не сменила. Всё неизменно белого цвета, но уже добавилось небольшое разнообразие в виде золотой вышивки по краям плотной ткани, а также недлинной бахромы (соответственно на пончо). Обуви эльфийка не носила. Девушка позавтракала лембасом, запасы которого в кладовой на удивление постоянно пополнялись. — Ну да. Ему можно ходить в Большой мир, а мне нельзя! Айнэ решила не ждать возвращения припозднившегося дедушки и начать готовить обед сама. Хотя, учитывая выдающиеся кулинарные способности Айвендила, она бы, даже при условии его нахождения в доме, не подпустила бы его