Гарри Поттер и Истинный Наследник

      Весь первый курс, да и большую часть второго, Гарри недоумевал, как может школа, вмещающая в себя почти триста малолетних (и, следовательно, безмозглых), поголовно вооруженных и притом разделенных на враждующие Дома волшебников, обойтись без внутренней тюрьмы или хотя бы карцера. Нет, он знал про цепи в каморке Филча, но за все эти почти два года ни разу не слышал, чтобы ими кто-нибудь воспользовался по прямому назначению.       Теперь эта загадка благополучно разрешилась: оказывается, отдельная палата Больничного Крыла при наложении соответствующих чар (а может, и Рун, Гарри не имел возможности это проверить) ничем не уступает как минимум камере в полицейском участке Литтл-Уингинга в плане ограничения свободы подозреваемого, то есть, простите, пациента. А по комфорту значительно ее превосходит. Тем более что Гермионе разрешили передать ему книжки. Разумеется, это были учебники, но и учебники были лучше и интереснее, чем вдумчивое изучение еле заметных трещин на потолке. Видимо, задачи психологически сломить или хотя бы размягчить его не стояло.       Об этом свидетельствовало и то, что прохлаждался в одиночестве он недолго: уже утром дверь открылась и в палату вошла довольно представительная делегация.       Первым, разумеется, шествовал Верховный Чародей Магической Британии, ну и заодно директор Хогвартса Альбус Вульфрик Персиваль Брайан Дамблдор. Правда, Гарри не был уверен, что назвал все многочисленные имена Повелителя Памяти в правильном порядке. На полшага позади следовала мадам Помфри, обозначая себя как второго по значимости человека в данном месте. За ней, плечо к... эмм… бедру, шли профессор МакГонагалл и профессор Флитвик. А вот замыкал шествие волшебник, которого Гарри меньше всего ожидал (да и, признаться честно, меньше всего хотел бы) здесь увидеть: Лорд Люциус Малфой собственной персоной.       Несмотря на то, что Малфой вошел последним — видимо, это был по отношению к нему некий жест, причем не только со стороны директора, но и со стороны всего персонала школы — он ни капли не смущался, а, наоборот, изящно пристукнув о пол тростью, достаточно вежливо отодвинул мадам Помфри и деканов, сделав шаг вперед. Он бы сделал и еще один, но Дамблдор как-то внезапно оказался на его пути, загородив от него Гарри.       — Мистер Поттер, — такое обращение в такой ситуации Гарри ожидал бы, скорее, именно от Малфоя, но, видимо, тот умудрялся влиять на ситуацию даже не открывая рта, — как Вы себя чувствуете?       — Спасибо, профессор, хорошо. Но вы не подскажете, что с… мисс Клируотер? — это спрашивал Гарри-Слизеринец. Все остальные Гарри, да и Слизеринец тоже, разумеется, знали, что с ней, но спросить, причем таким вот нейтральным спокойным тоном, было правильно, а не спросить или спросить не так — нет.       — Тогда, мистер Поттер, не могли бы Вы ответить нам на несколько вопросов? — его собственный вопрос директор проигнорировал.       — Они будут касаться как раз упомянутой Вами… особы, — холодным тоном дополнил Лорд Малфой, все же умудрившийся сделать не слишком пятнающий его достоинство шаг в сторону и теперь стоящий всего на ладонь позади директора.       — Спасибо, Лорд Малфой, сэр, — Гарри-Слизеринец был безукоризненно вежлив. — Я не думал, что Вы так беспокоитесь о… магглорожденной девушке. Наверное, мистер Малфой-младший не совсем верно Вас описывал…       Лица обоих деканов и мадам Помфри окаменели. Дамблдор оставался безмятежен.       — Речь идет об ученице Хогвартса, — уголок рта Малфоя чуть скривился, — председателем Попечительского Совета коего я имею честь состоять. И Попечительский Совет равно обеспокоен благополучием и безопасностью всех учеников, независимо от их родословной.       — О. — Слизеринец-Внутри позаимствовал этот многозначительный звук у Пожилых Леди, причем у всех сразу. — Можно в следующий раз я повторю ему Ваши слова, сэр?       — Разумеется, мистер Поттер. Если, конечно, у Вас будет возможность встретиться с моим сыном.       — Я постараюсь, Лорд Малфой, сэр, — улыбнулся Гарри.       И начался допрос.       В принципе, опыт участия в таких мероприятиях (разумеется, в качестве подследственного) у Гарри был богатый: тетя с дядей по наводке дорогого кузена регулярно пытались играть в инквизицию прямо на дому, стараясь уличить племянника в «ненормальности». Тем более что как «ненормальность», которую пытались выявить на тех домашних процессах, чаще всего действительно имела место, так и сейчас ситуация для самого Гарри была… сложная. Однако наработанные навыки извлекать пользу из неприятностей (потому что больше ее, в смысле, пользу, обычно извлекать было не из чего) все же помогли. Да и «лайт-версия» допроса, учиненная директором после окаменения Добби, послужила хорошей тренировкой.       Во-первых, он выяснил, что от его ухода из кабинета МакГонагалл и до того момента, как он глянул на часы под немигающим взглядом окаменевшей Пенни, прошло ровно восемь минут и тридцать шесть секунд. То есть либо Тот-Кто-Заменял-Его-Когда-Он-Себя-Не-Помнил был не просто быстр, а совершенно ненормально быстр… либо его оглушила «Ступефаем» совсем не Гермиона: от ее заклятия он очнулся бы через четверть часа, не меньше — проверено. В любом случае — сам ли Гарри окаменил Пенни или же это сделал кто-то другой — подругу следовало вычеркнуть из списка подозреваемых. Почему-то тот факт, что в этом списке все еще оставался он сам, причем как бы и не в одиночестве, не смог испортить радости от этого умозаключения.       Во-вторых, выясняя точное время выхода Гарри из кабинета МакГонагалл, Дамблдор применил и на него, и на саму профессора те же чары обострения памяти, что парой часов раньше Пенни применила на близнецов. А поскольку Гарри был первым в очереди, то и рисунок движения палочкой, и слова накрепко впечатались в обостренную заклинанием память мальчика, когда директор зачаровывал МакКошку. Так что теперь он вполне сможет повторить их при необходимости — разумеется, после изрядной тренировки.       В-третьих, Директор снова не рискнул лезть в его голову: для этого он вызвал Снейпа, причем Малфой-старший выглядел крайне довольным этим обстоятельством. Гарри-Который-Разговаривал-С-МакГонагалл-Но-Больше-Ничего-Не-Знал продержался против Мастера Ментальной Магии чуть больше минуты, сдав вахту Тому-Гарри-Который-Ненавидел-Снейпа. Тот удерживал зельевара почти четыре минуты, а ведь потом были еще Тупой Гарри, Гарри-Квиддичист и еще штук пять малоприятных для зельевара персон. В общем, на четверть часа его бы точно хватило.       Но терпение Дамблдора, да и Малфоя тоже, истощилось раньше, так что Снейп недополучил примерно половину заготовленных для него воспоминаний, а до Гарри-С-Воображаемой-Дубиной очередь тем более не дошла.       В-четвертых, обыск самого Гарри и всех его вещей не дал ничего компрометирующего. Палочку Миртл под Таннеровским бинтом, как и надеялся Гарри, не нашли, мантия все еще была у Гермионы, а мизерикорд в кармашке добровольно открытой им сумки был воспринят как нечто само собой разумеющееся или хотя бы вполне обычное. Тем более что никаких ран на пострадавших не было, и значит, стилет был ни при чем.       Потом в палату-камеру вплыл чемодан Гарри, увенчанный грудой его же вещей из шкафа и тумбочки. Чемодан открыли, и Высокая Комиссия копалась в нем минут десять, уделяя (в лице Лорда Малфоя) особое внимание книжкам. Гарри немного удивился, наблюдая, с каким интересом Малфой от корки до корки пролистывает маггловские учебники и художественную литературу. Видимо, снобизм чистокровного аристократа был большей частью напускным.       Увы (для комиссии), и в чемодане не нашлось ничего компрометирующего. То есть с официальной точки зрения он был чист как слеза. «Похоже, главный у нас все же я, Гарри, мы ведь снова не попались!» — съехидничал в его голове Гарри-Слизеринец. Хотя вообще-то это было не смешно.

***

      Гарри закрыл сумку и, под недовольным взглядом мадам Помфри, покинул Больничное Крыло. Чемодан и прочие вещи директор обещал вернуть на место без его участия.       Гермиона ждала его за дверью. Они прошли по знакомому коридору и, оглядевшись, нырнули в лабораторию.       — Это не ты, — сказала, наконец, Гермиона, — ты просто не мог бы напасть на нее! Ну, на Пенни!       — Я не мог бы, — согласился Гарри, — но… я опять не помню себя. Семь минут примерно вылетело. Вдруг это что-то во мне, что прячется-прячется, а потом ка-ак… В общем, все это значит, что хотя со мной вопрос все еще открыт, то вот с тобой закрыт железно. Ты тут совершенно точно ни при чем.       — Почему это? — удивленно спросила девочка.       — Потому что я очнулся меньше, чем через десять минут, а от твоего «Ступефая» я отходил бы минимум пятнадцать. Помнишь тренировки?        — Да, — сказала она, — и… спасибо. Я не теряла память, я все-все помню, я даже эти чары, которые Пенни показывала, применила на себя, как только стало известно, что ее… И представляешь, получилось, сразу! Ни одной пропавшей минутки, — вздохнула она. Ее глаза налились слезами.       — Так это же здорово! — обрадовался Гарри. — Плакать-то зачем?       — Потому что, если бы я сказала об этом сама, мне не поверили бы. А главное — теперь только ты остался, — всхлипнула Гермиона, — под подозрением. Один. И значит…       — Ничего не значит. Ну да, я главный подозреваемый. Но всегда есть какие-то вещи, которые упускают при расследовании. А я же не настоящий полицейский, то есть наверняка чего-то упустил. Так что это вполне может быть кто-то другой. К тому же месяца через два, ну край - три, мандрагоры созреют, Снейп сварит зелье, и мы узнаем, кто, что и почему. Если это действительно я — то тут уж нечего делать. А если нет — то все обошлось, вот.       Эта логика не очень успокоила Гермиону, и Гарри продолжил:       — А самое лучшее здесь то, что если ни при чем ты — я совершенно спокойно могу обсуждать с тобой все эти вещи. Если я виноват, или, скажем, тот-который-во-мне — нет смысла тебя каменить, потому что я и так это знаю, и он тоже. А если не я — то я буду советоваться с кем-то, кто совершенно точно не виноват.       — Тогда три вопроса, Гарри. Первый — почему окаменили Пенни? Ну да, она хотела что-то сказать, но если ни при чем я и, предположим, ты, то кто мог узнать об этом?       — Кто угодно, — сказал Гарри, — я же кучу ошибок совершил. Например, мы об этом говорили утром в коридоре. Там кто угодно мог услышать. И с Колином та же история — по всей школе слухи ходили, что он чего-то там наснимал. Надо этой ошибки больше не повторять.       — Второй вопрос. На что этот «он» — тот-кто-в-тебе или кто-то совсем другой — рассчитывает? Если всех окаменевших все равно вылечат и узнают, кто Наследник?       — Одно из двух, — ответил Гарри, — или расколдовать окаменевших не получится, или… будет уже поздно. Именно поэтому я думал, что этот «кто-то» все-таки как-то связан с Малфоями.       — Почему? — спросила Гермиона. — Ну, я помню, что Добби предупреждал, и…       — Потому что Дамблдор намекнул, что Малфой старается сместить его с поста директора Хогвартса. А в сочетании с предупреждением Добби… Если Дамблдора сместят, то уже и неважно, кто это был — если это только не Малфой-младший. Кстати, я еще и поэтому думаю, что он, Драко, в смысле, не при делах.       — Но тогда почему Дамблдор ничего не делает? Неужели он не мог найти этого Наследника?!       — А если он уже его нашел, но его разоблачение будет слишком сильным ударом по самому директору? Помнишь седьмой пункт в моем списке? Ну, почему я могу быть Наследником?       — Вот поэтому и третий вопрос. Если это не Малфой бегает по школе с чудовищем на поводке, если это ты или еще кто-то, кто важен для профессора — как они смогли, ну, убедить этого «кого-то» все это делать? Ведь вряд ли кто-то из них — в смысле, вас, нет, лучше, них, действительно хочет повыгонять или переокаменять магглорожденных?       — Я видел, как один из волшебников, злых, вроде Малфоя, почти заставил одного джентльмена, который относился ко мне хорошо, заботился и так далее… В общем, он почти заставил его убить меня. У него не получилось, но… Такие чары точно существуют.       — Тогда надо вычислить тех, с кем оба Малфоя, что старший, что младший, контактируют. Или контактировали, — сказала Гермиона. — Не могут же они наложить чары, не встречаясь с кем-то?       — Локхарта вспомни, — возразил Гарри, — точнее, его книжки.       — Да, — сказал Гермиона, — ты прав. Девочки в спальне говорят, что многие волшебные книги крайне опасны. Можно сесть, начать читать — и уже не оторвешься, пока не умрешь. Или там почитал немного — и потом всю жизнь стихами говорить будешь. И… ты знаешь…       — Да?       — Помнишь, я тебе говорила про абстиненцию? Мне очень, просто очень хотелось взять хоть какую-нибудь книгу Локхарта еще раз. Это и правда как наркотик. И я у Лаванды спросила, и у Пенни… их тоже к ним тянуло, знаешь? Уже после того, как…       — Ну я не знаю, — сказал Гарри, — на меня они не действовали, я же мальчик!       — Ну да, — ответила она, — но я о другом. Девчонки говорили, что к таким вот темным книгам всегда тянет. У тебя не было такого чувства в этом году?       — …!       — Пожалуйста, Гарри, следи за языком! Но ты ведь понял!       — Да, — сказал он, — я понял, про что ты. Меня к нему тянуло, как к тому зеркалу в прошлом году. И знаешь что… Оба раза нападения случались после того, как этот чертов ежедневник стащили — сначала, на Хэллоуин, у меня… Хотя я мог просто сунуть его куда-нибудь, я же не ты… А потом у тебя, неделю назад. Пожалуй, это уже одиннадцать-одиннадцать, точнее — одиннадцать-ноль.       — Я подумаю, кто мог бы взять его у меня, — сказала Гермиона, — и вряд ли это ты, скорее всего, он у меня из спальни пропал, а мальчикам туда хода нет. Так что десять-ноль. И еще мне все-таки надо в библиотеку, поискать подходящих чудовищ.       — А мне надо к Хагриду, — вздохнул Гарри, — тоже… поискать.

***

      Поискать не получилось — ни у Хагрида, ни в библиотеке. Новое нападение поставило на уши всю школу, и теперь ученики передвигались из класса в класс, в Большой Зал и в факультетские общежития только строем, в сопровождении преподавателей. Рон и Дин страдали особенно: их операция по повторному приручению «Фордика» вступила в решающую фазу, а выбраться за пределы замка сейчас было невозможно. Впрочем, — поправил себя Гарри, — больше всех страдал Вуд: чемпионат по квиддичу был отменен, несмотря на ропот половины школы. Перси своих страданий не показывал, но Гарри старался не поворачиваться к нему спиной: возможно, он и не решился бы бросить в эту самую спину проклятия, но взгляд префекта вызывал у мальчика крайне неприятные ощущения.       В выходные были отменены даже походы старших курсов в Хогсмид — волшебную деревеньку рядом со станцией Хогвартс-Экспресса. Вся школа была подавлена, даже разговоры «ни о чем» в Общей Гостиной стали намного тише. Гарри все время пытался обнаружить среди разложенных там и сям на столиках книг знакомую обложку. Тщетно. Ему очень не нравилось, что создатель зачарованного ежедневника учился в то же время, что и пытавшийся убить его Лорд Розье (дату его рождения Гарри нашел в Пророческой Папке), и что этого самого автора звали Том. А уж тот факт, что Волдеморт, как говорил год назад на квиддичном стадионе Дамблдор, был змееустом (как и положено Наследнику Слизерина) в сочетании с исчезновениями дневника Тома как раз перед нападениями, делал предположение о том, что фамилия Волдеморта была Реддл, обоснованным в достаточной степени.       Гермионе все же удалось добраться до библиотеки с Запретной Секцией, пристроившись к колонне готовящихся к СОВ пятикурсников, и теперь она внимательно изучала здоровенный том, посвященный различным волшебным чудищам.       — Кроме Медузы Горгоны есть два варианта, — сказала она, собрав их, наконец, в уголке-без-портретов, — но ни один не подходит полностью. Есть кокатрис — это такая змеептица, ну или птицезмея, она окаменяет взглядом, так что тут все точно соответствует наблюдаемой картине. Но вот шипит она или чирикает — непонятно. И непонятно, почему умерла Миртл.       — Ну, может, у нее сердце слабое? — спросила Лаванда.       — Слабое сердце вызвало бы инфаркт, то есть разрыв сердечной мышцы, — пояснила дочь врачей, — а как мышца может разорваться, если она уже окаменела?       — А второй вариант?       — Он самый плохой, — пояснила Гермиона, и Гарри подумал, что поэтому-то этот вариант, скорее всего, и есть верный. — Это василиск.       — Ва-ва-василиск?! — Невилл уже давно так не заикался.       — Да, — кивнула девочка, — или иначе Король Змей. Вот, смотрите! — и она продемонстрировала собравшимся рисунок с довольно страхолюдной змеиной мордой, увенчанной короной из рогов.       — Он выводится из яйца, снесенного петухом и высиженного жабой, — все немедленно посмотрели на пытающегося выбраться из зачарованной банки Тревора, — живет сотни лет, уж-жасно ядовит — его яд может разрушить даже самые мощные артефакты, а противоядия от него считайте что и нет — и во-от с такими клыками. Но это не самое плохое, — сделала она страшные глаза. — Его взгляд не окаменяет, а убивает. «Ибо даден ему взгляд убийственный, так что ежели кто с ним очами встретится, тотчас примет кончину скорую и в муках великих», так в книжке написано. Так что он не подходит.       — Может, он маленький еще? — безнадежно спросил Шимус. — Вот и не хватает у него сил…       — Вряд ли, — покачала головой Гермиона, — если это тот василиск, который описан в легенде, то ему тысяча лет, а это вполне почтенный возраст даже для Короля Змей. И вот еще: «Особливо боятся Василиска пауки, сторонятся елико возможно, ибо он есть враг их смертельный; сам оный Василиск страшится лишь пения петушиного, ибо гибельно оно для него…»       — Пауки, — выдохнул Рон, — чертовы пауки! Помнишь, Гарри, мы видели, как они бежали зимой из замка? Прямо перед…       — Ага, — сказал Гарри, — и мы с Гермионой и Пенни неделю назад тоже… видели. И петухи… У Хагрида уже двум петухам шею свернули. Так что… давайте считать, что это василиск. Но почему тогда Добби, Колин и Пенни не умерли, а всего лишь окаменели?       — Говорят, Замок защищает своих учеников, — сказала Лаванда, — но тогда почему умерла Миртл?       — Не повезло, — пожал плечами Дин, — такое случается.       — Тогда какого черта они водят нас колоннами? — удивился Рон. — Чтобы эта тварь обратила в камень сразу целый класс?       — Я думаю, это для того, чтобы Наследник, кем бы он ни был, всегда был на виду, — предположил Гарри. — Видимо, без Наследника василиск по замку ползать не может. Он его, скорее всего, выпускает или что-то вроде.       — Но кто Н-наследник? — спросила Джинни, укрываясь за своей книжкой с принцами, как за щитом. — Неужели никто этого не знает?       — Наверное, нет. У меня, по крайней мере, никаких идей так и не появилось, — соврал Гарри. Идеи у него были, даже несколько, но… это надо было проверить.

***

      В совятню учеников тоже не пускали, так что Гарри пришлось дожидаться утреннего визита Хедвиг. Это случилось в четверг, и Гарри привязал к лапе совы записку для Хагрида. В пятницу он получил ответ, а в субботу они с Гермионой, воспользовавшись помощью неведомо как отвлекших Филча близнецов, выскользнули из замка под мантией-невидимкой и пошли к хижине лесника.       Хагрид встретил их настороженным взглядом и снова несколько секунд пялился на их обувь. Гарри отметил, что перевязь с двустволкой лежала у него на топчане под гигантской подушкой, а в углу висел старый добрый арбалет с полным колчаном болтов к нему. Он налил чай и выставил на стол миску с ореховыми кексами.       — Хагрид, — спросил Гарри, сделав первый глоток, — мне очень-очень сильно надо знать… Скажи, кто был у тебя в хижине перед тем, как свернули шею второму твоему петуху?       — Да почитай все ваши и были, — сказал Хагрид, — Невилл с Шимусом у аппарата каждую субботу возились, да и воскресенье тож, Рон с Дином приходили что-то спросить у них, ну и сестричка Ронова с ними пришла и осталась у того аппарата. Вся в Молли, — умилился он, — как где что булькает или выпаривается там — не оторвать ее.       — Понятно, — сказал Гарри, — значит… Значит, Шимус, Джинни и я. Некому больше. Только, если это не я, с подошвами что-то не то… Но Шимус мальчик. И я тоже. Получается…       — Догадался? — спросил Хагрид, нахмурив брови. — Я ж всегда думал, что ты умный. И Дамблдор так же считает… Великий че…       В дверь застучали, решительно и требовательно.       — В угол! — шикнул на Гарри и Гермиону Хагрид. — И накройтесь там. Сейчас! — он загромыхал посудой, убирая лишние тарелки и кружки.       Дети забились в дальний угол хижины и затаились там под мантией-невидимкой Гарри. Хагрид открыл дверь.       В хижину вошли двое: Дамблдор и невысокий осанистый волшебник с обрамляющими усталое и обрюзгшее лицо всклокоченными седыми волосами. Одежда его являла собой обычную для волшебников невообразимую смесь несочетаемого: костюм в полоску, малиновый галстук, черная мантия и остроносые лиловые ботинки. Под мышкой он держал светло-зеленый котелок. Гермиону чуть не стошнило прямо под мантией.       — Добрый день, Министр Фадж, — прогудел великан. Гарри вспомнил, как тогда, в лодке, Хагрид говорил что-то про «старого Корнелиуса Фаджа», который если слушает Дамблдора, то хороший, а если нет, то плохой. Судя по озабоченному лицу директора, сегодняшний Фадж был так себе.       — Не такой уж добрый, Хагрид, — преувеличенно-печально ответил Фадж. — На самом деле, хуже некуда. Надо что-то решать. Уже два ученика окаменели, так что дело зашло слишком далеко. Министерство обязано принять меры.       — Я… это… я никогда… — Хагрид умоляюще посмотрел на Дамблдора. — Вы ведь знаете, это не я… Я никогда… профессор Дамблдор, сэр…       — Мне бы хотелось внести ясность, Корнелиус. Хагрид пользуется моим полным доверием, — твердо сказал Дамблдор, еще больше нахмурив брови. — Он вне подозрений.       — Послушайте, Альбус, — пафосно возразил Фадж. — Мы же уже обсуждали это! Прошлое Хагрида ясно говорит против него. У Министерства нет выхода. Необходимо действовать. Попечительский совет в курсе дела, и даже больше скажу — он настаивает! Я даже боюсь, что…       — Я вам еще раз говорю, Корнелиус: удаление Хагрида не поправит дела, — в голубых глазах Дамблдора горел огонь, какого Гарри еще никогда не видел. Гарри даже записал ему плюсик, мысленно, разумеется.       Фадж нервно повертел в руках котелок.       — Взгляните на случившееся с моей точки зрения, Альбус. На меня оказывают давление. Требуют действий. Если будет доказано, что Хагрид не виноват, мы привезем его обратно. И тогда, поверьте, никто больше слова худого не скажет. Но сейчас я вынужден забрать его с собой. Вынужден. Это мой долг.       — Забрать меня? — повторил Хагрид, его колотила дрожь. — Куда?       — Совсем ненадолго, — Фадж избегал взгляда Хагрида. — Это не наказание, Хагрид. Скорее, предосторожность. Настоящего преступника найдут — вас отпустят с подобающими извинениями…       — В Азкабан? — хрипло спросил Хагрид.       — Боюсь, именно туда, друг мой, — сказал Дамблдор. — Я не могу передать, как я огорчен и как беспокоюсь за тебя, и меня утешает только то, что это не кто-то из наших учеников… или учениц. Было бы намного хуже, если бы для… успокоения общественности и сохранения реноме нашего дорогого Министерства Министр Фадж отправил бы туда ребенка. Понимаешь меня?       — Понимаю, профессор Дамблдор, сэр, — Хагрид как будто стал вдвое меньше ростом, — я… это… ну… Но тут же тогда… Вдруг кто-нибудь приберется и старый хлам выбросит?       Последняя фраза была совершенно не к месту, но ни Дамблдор, ни Фадж не обратили на нее никакого внимания.       — Я позабочусь обо всем, друг мой, — сказал директор. — Конечно, я не могу требовать от тебя такого, но…       — Ладно, министр, зовите вашего аврора или кто у вас там, — голос Хагрида наполнился решительностью, хотя за ней и скрывался самый настоящий ужас, — только про Клыка не забудьте, не так уж много у него игрушек, а?       Гарри показалось, что с этими словами Хагрид взглянул прямо в его глаза.       — Джон, — прокричал в открытую дверь Фадж, — мистер Хагрид добровольно согласился пойти с нами. Сопроводи его. Вежливо.       В хижину вошел аврор, то есть, простите, старший аврор — тот самый, что выписал им индульгенцию на вокзале Кингс-Кросс. Он взял полувеликана за рукав и вывел наружу. «Из такого захвата даже выворачиваться не надо», — подумал Гарри. Хотя как захватить великана, запястье которого толще, чем бедро этого самого мистера Долиша?       Дамблдор оглядел хижину, и, как уже случалось раньше, Гарри показалось, что он разглядел и его, и Гермиону под мантией.       — Ты же понимаешь, Корнелиус, что это не остановит… того, кто ответственен за нападения?       — Я должен был сделать хоть что-то, — возразил Фадж, — и очень надеюсь, что общественность — и, кстати говоря, Совет Попечителей — остановятся на этом. Есть… веяния… — и он неопределенно помахал рукой.       Директор и министр вышли, Клык бросился к двери и начал, подвывая, скрестись в нее. Гарри выскочил из-под мантии и бросился в угол, где обычно лежала собака Хагрида. Там, на драной подстилке, валялась обгрызенная почти до неузнаваемости подметка. Подметка кроссовка. Подметка кроссовка с совершенно таким же рисунком, как и те, что были на Гарри и на Гермионе. Он на всякий случай проверил это, разувшись и приложив игрушку Клыка к собственной подошве. Один в один, не считая отметин от зубов волкодава. Гермиона, сунувшая мантию-невидимку под мышку, с ужасом смотрела на него. Клык скулил.       — Ноль-ноль, — сказал Гарри. — И теперь я уже не догадываюсь, а точно знаю, кто это. И, пожалуй, как Малфой заколдовал… ее — тоже. Надо бежать к Дамблдору, без него… Я просто не знаю, что мне без него делать.